| |
|
|
|
|
|
Ну, давайте мы вместе с вами попробуем э… придумаем форму сразу, потому что,
как говорит главный режиссёр нашего театра Юрий Любимов, "Бесформенного
искусства нет". Вот. И действительно, э… о… отличительной особенностью
Театра на Таганке является, особенно, зрелищность и яркая форма каждого
спектакля. И каждое выступление, даже отдельное, нужно облекать в какую-то,
подходящую для этого случая, форму.
Вот сегодня мне… мне кажется, что лучше было бы, если бы просто затеялся
какой-то разговор. Если здесь… здесь, вероятно, актёры всех театров,
которые... Я был удивлён, что здесь так много театров, правда говорят, что
здесь как раз ситуация довольно сложная, потому что две труппы вместе на
одной площадке и так далее. Но всё равно… и что эти театры посещаются в
городе. Короче говоря, своего брата актёра здесь много, да? Вот.
Поэтому я убеждён, что у вас, наверняка, есть какие-то вопросы,
наверно, по поводу театра. Если по поводу меня — ради Бога, я с
удовольствием всё вам расскажу. Но если по поводу театра… если вы начнёте,
правда, спрашивать — я даже вам дам минуту, там, две времени, чтобы
сосредоточиться по поводу того, что вас интересует, что вас интересует о
театре, конечно, о Театре на Таганке — лучше всего. Я вам могу рассказать и о
других театрах московских: кто чем занимается, что делает. Но хорошо было
бы, если бы от вас сначала, вот, такой был толчок — что бы вы хотели узнать
от меня? Пожалуйста! Просто по… спросите, а я уж начну там, дальше...
Пожалуйста!
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС: <Неразборчиво>.
Хорошо, хорошо! Ну, э… Спектакль "Гамлет" — мы его играем уже несколько лет, и
м… когда мы начинали его ставить, то было масса сомнений, особенно, у
начальства по поводу того, должен ли я играть Гамлета или нет. Вот. Но
теперь сомнения рассеянны. Этот спектакль поездил не только по другим городам
у нас, мы с ним ездили туда к ним — и к… значит, к "своим", и к… к "чужим".
<Оживление в зале> Значит, э… И в
Болгарию, и в Венгрию, в Югославию мы их возили, ну и во Францию. И вот в
Югославии первую премию этот спектакль получил на фестивале белградском, это
был десятилетний белградский фестиваль БИТЕФ. Мы туда поехали, повезли три
спектакля: "Гамлет", "Десять дней..." и я щас не помню, что третье было...
возможно, это были "А зори здесь тихие". Значит, и м… там было много
театров... Причём, организация была — грандиозной этого фестиваля. Там было
четыре человека, которые занимались всем, а именно — организацией гостиниц,
встреч, пресс-конференциями, значит, э… размещением, банкетами,
всевозможными распределениями и так далее. Это было четыре человека. Ис… Из
них… они, значит, совмещали несколько должностей. Они… один там парнишка —
он был и шофёр, и переводчик, и администратор, и, значит, э… как это? он
представлял… представительствовал на всех конференциях. Значит, дама там
одна, которая руководит этим фестивалем. Изумительная просто они смогли
сделать... У нас бы было семь списков— я убеждён — а они вчетвером
организовали. Причём театры из всех стран мира, разговаривают на всех языках
люди и никаких проблем не возникало. И вот в этот десятилетний БИТЕФ, это
был самый представительный фестиваль в Югославии. Потому что там был и Брук,
который вместе с нами получил премию, и такой — Уилсон. Они получили тоже высшую
награду за спектакль "Эйнштейн на пляже". Я не знаю, что это такое, но,
наверное, довольно смешно. Вот. Э… И э… "Гамлет"... этот спектакль получил
самую высшую награду этого фестиваля БИТЕФ.
И в прошлом году… в позапрошлом, вернее, уже теперь во Франции — мы были
в Лионе, в Марселе и в Париже. И снова — этот спектакль был отмечен премией,
премией, высшей премией французской критики, как лучший иностранный спектакль
года.
Значит, вот вы видите, он оценен у них, значит, и у “своих, и у “чужих”. Но
я вам хотел… хочу сказать о том, что, мне кажется, что он несправедливо
замолчан нашей прессой у нас. Но это, как говорят, "нет… нет пророков в
своём отечестве" — как обычно, это, мол, дескать, своё, ну и что… у нас
такого много...
Я считаю, что по режиссуре, по прочтению, по трактовке этот спектакль
необычаен. Мне кажется, что будут потом написаны громадные работы о
"Гамлете", целые библиотеки написаны будут. А по этому спектаклю… Он один
стоит того, чтобы о нём писать всевозможные другие — и о режиссуре его и,
именно, о трактовке этого… этого э… произведения.
Теперь я… мне лучше всего говорить о спектакле. Ну как он сделан? Это
надо смотреть, а не рассказывать.
Но сделан он… он очень просто. В этом спектакле нет совсем
никакой… никакого реквизита, никакой мебели. Есть один занавес, занавес,
который вращается в различных плоскостях, который сплетён из так… из
девяноста ниток из
серого э… из серой шерсти. Сплетён он очень интересно — это Боровский
руководил сплетением — а плели его поклонники театра, которые всегда, вот,
обычно стоят, артистов дожидаются, там, около выхода где-нибудь. Вот. А мы
решили их приобщить, значит, к работе. И они под руководством Боровского
плели этот занавес. Причём плели его… такая ры… рыболовная сеть гигантская
была, и в него вплетались различным узором э… вот эти вот самые нити. В
результате получился занавес, который… он должен был по замыслу же…
режиссёра работать в трёх ипостасях.
Как Судьба, потому что это спектакль (и в этом, мне кажется, самое
главное открытие Любимова) это спектакль наиболее, ну как сказать, э… если
не религиозный, но очень-очень много разговоров в этом спектакле о Боге. И
всё почти нанизано вот на это, на... С са… С самого начала, когда Гамлет
заявляет о том, что: "О, если бы Предвечный не занёс в грехи самоубийство!" С
самого начала идёт разговор о том, что это самый страшный грех —
самоубийство. Иначе бы он не мог жить. И вот с этой точки начинается вообще его роль, самый высший человек, который уже дове… готов к тому,
чтобы кончить
жизнь самоубийством. Но так как он глубоко верующий человек, он э… не может
взять на себя такой грех: кончить жизнь свою… закончить свою жизнь.
Вот и м… из-за этого этот занавес работает как Судьба, как крыло Судьбы.
Причём очень неназойливо каждого… И вот впереди могила такая, она полна
земли эта могила, могильщики всё время на… присутствуют на сцене, и вот это
вот: "Мементо мори!" — "Думай о смерти!" Присутствие смерти рядом всё время
на сцене, оно очень ощущается. И этот занавес персонажей всех, и правых, и
виноватых, в общем, так вот сбивает сзади, он… он очень быстро двигается и
сбивает в могилу и персонажей положительных, и отрицательных, каких хотите —
в общем, всех потом равняет вот эта вот могила. Значит, вот в этом смысле, он
очень часто... этот занавес э… используется, именно, как такое крыло Судьбы.
Кроме того, этот занавес иногда похож на Землю, на перевёрнутую вот так вот,
вставшую на дыбы Землю, когда его на просвет… Он имеет такой цвет, очень
такая... это как вот если бы, предположим, подняться очень высоко над
землёй. Ну, сейчас-то уже цивилизована Земля, "квадратиками", а если вот
какая-нибудь дикая Земля, где нет цивилизации никакой, если подняться
наверх, вот то это будет похоже, вероятно, на этот занавес, только вставший
вот так вот, "на попа", вертикально. Значит, как… как земля, вот такое
присутствие земли, фактура — настоящая земля и занавес.
И он работает, как настоящий занавес. Он даёт возможность удовлетворить
любопытство э… зрителей. Зритель всегда хочет узнать: а что же находится
там, ещё вот у них там?.. И здесь, в этом в Эльсиноре, в этом королевстве, в
этом таком странном и в то же время обычном государстве, естественно, масса
интриг, подслушиваний всевозможных… Присутствуют рядом всё время какие-то
люди, которые находятся за занавесом, и мы очень часто даём возможность
поглядеть, что происходит там. Значит, это даёт возможность параллельного
действия. Например, здесь играется какая-то сцена с Офелией, потом
разворачивается занавес — мы видим, как слушают Полоний и король…
подслушивают эту сцену. И п… и, например, во время убийства Полония есть
возможность… вот я когда вижу, что кто-то есть за занавесом и слушает, э…
значит, когда я убиваю Полония, нанизываю его на нож, то разворачивается
занавес, и он висит вот так вот на ноже, значит. Это не только эффект, а это
такой... всё время ты можешь посмотреть, что ещё находится сзади там вот э…
за этими, как если бы за кулисами, за этим занавесом. Всё время вот эта
жизнь, которая там, вокруг него ходят, ты видишь, что ухо вдруг в прорезь —
кто-то подслушивает и потом бежит докладывать. Короче говоря, это даёт
возможность создать жизнь не только вот здесь на сцене, а и рядом.
Все ощущения, вот, пространство большое от этого занавеса. Ну и он… он
прекрасно работает. В нём садятся, там сзади подставляется немного — в нём
садятся — он превращается в такую э… ну, скажем, в какой-то ковёр, на
которых они сидят.
И иногда он работает просто как обыкновенная занавеска, как нормальный
занавес во время сцены "мышеловки". То есть, нагрузка на нём вот эта вот, то
что он так придуман, лежит колоссальная.
Некоторые говорят, что его многовато, что он слишком много вращается, но
я вам хочу сказать, это всегда происходит только по причине накладок, когда
неточно он пойдёт, неточно встанет, А если всё работает чётко, его перестают
замечать. Перестают замечать совсем, он… он, видимо, так точно угадано вот
это вот э… этот приём, он так точно работает, что он совсем никому не
мешает. Тем более, что нет никакого реквизита, никакой мебели, ничего такого
подобного.
Кроме того, этот занавес даёт возможность вести параллельное действие,
когда он вот так вот идёт — здесь, скажем… у Шекспира написаны подряд сцены,
мы смогли их разбить. Например, во время начала моего монолога “Быть или не
быть” здесь они решают свои дела, что делать с Гамлетом. Значит, король даёт
задание Гильдестерну и Розенкранцу, и они идут... вот так занавес их уводит,
как бы делит сцену туда, и они идут с разговором о том, что вот его нужно
проследить, что с ним происходит, вы его не оставляйте одного, приходите мне
докладывать, а в это время Гамлет решает о… о них же я… решает свой самый
главный вопрос: быть ему или не быть.
В общем-то, вы знаете, если говорить о самом Гамлете э… там есть самое
главное, что я, например, хотел сделать, я не знаю, удалось мне или нет.
Перевод… изумительный перевод Пастернака. Был один человек, который держит
самый крупный журнал в штатах по искусству. Он сам критик, он был последние
годы… вот за эти годы в Москве шесть раз, и все шесть раз первым долгом он
бежал смотреть наш спектакль. Он видел “Гамлетов”, я думаю, там, несколько
сотен в различные годы, в различных странах и в различных театрах. И он
бежит к нам смотреть этот спектакль. Он говорит, что это самый
демократичный, что ли, "Гамлет", которого он когда-либо видел. Из-за того,
что проблемы там настолько обнажены и оголены в этом спектакле,
что они
доступны и интересны всем, независимо от сословия, возраста, профессии,
национальности, вероисповедания, зарплаты и так далее. Вот. И э… и вот,
самое главное, я просто хочу вам ответить по поводу себя, что я пытался
сделать в этом самом персонаже моём, ну, во-первых, есть всезнание Гамлета.
Почти с самого начала он всё точно очень знает, что произойдёт, есть
неизбежность. Из-за того, что мы вначале как эпиграф перед спектаклем… в… я
читаю под гитару стихи Пастернака, от своего имени, от имени актёра, ещё не
от Гамлета <читает>:
|
| |
|
|
|
|
|
И вот «Продуман распорядок действий» — это самое основное в этом спектакле.
Он точно знает и даже конец… Даже конец.
И самое главное — единственное, я, пожалуй, что резко отличает от всего,
что я видел, от всех других "Гамлетов" и так далее — это то,
что мой Гамлет,
мой персонаж, он не хочет убить, не… не может убить, и он ищет
доказательства не вины короля, а его невинности. Вот он хочет… затеивает всю
эту "мышеловку", чтобы дать возможность, дать козырь королю, доказать,
что
он не виноват. И поэтому мой монолог: “Итак, я прошу тебя, смотри за ним,
вопьюсь и я... А после сопоставим итоги наблюдений...“ Там есть такая
фраза, когда он говорит, быть может, э… е… если это правда, то "быть может,
этот, вот, призрак был демон зла, и просто в мыслях у меня такой же чад, как
в кузнице Вулкана”, а на самом деле, может быть, он не виноват. То есть, я
хочу в “мышеловке” не найти подтверждение тому, что он виноват, а
подтверждение… и дать ему возможность, что он не убивал, это у меня в голове
вот эта вот каша, это — дьявольство, дьявольщина, а на самом деле это… это у
меня в г… а на самом деле этого не было. То есть, совсем наоборот. Просто…
просто ничего похожего, никакой вот… не то, что он ходит, там, и думает, как
ему отомстить: этого нельзя, а я отомщу наоборот. Я думаю, как бы мне не…
не мстить, найти возможность не… не убить его. Вот вс… самая разница
большая, значит, в трактовке образа. Ну вот, по поводу “Гамлета” ещё.
<Аплодисменты>.
Э... значит: «Каковы ближайшие планы творческие театра?» Значит, э… планы
театра довольно обширные. Сейчас репетируется одновременно несколько пьес.
Одна пьеса — это "Турандот", но только брехтовская "Турандот". Значит,
ставит её Любимов, они уже на сцене сейчас. Это спектакль тоже будет очень
яркое зрелище, где много зонгов. Это опять такой возврат, только немножечко
в модернизированном варианте, вернуться к Брехту ещё и ещё раз. Я думаю, что
театр будет всегда обращаться к Брехту, сколько он живёт. Вот. Там очень
много зонгов, музыку написал Шнитке, тексты этих зонгов много из них написал
Слуцкий, который переводил когда-то для "Доброго человека из Сезуана" зонги.
Вот вторая пьеса — это "Три сестры", которую хочет он размять наш
уважаемый Юрий Петрович, который когда-то говорил, что, дескать, чеховская
драматургия всё-таки его никак не может так зацепить за душу. Но вот прошло
время — и он всё-таки взял и хочет поставить "Три сестры".
Теперь и одн… и в параллельно с этим, готовится, репетируется Трифонова
"Дом на набережной"... Сделали мы вместе… Вы знаете, в этом смысле у теат…
теат… у театра счастливое очень положение, у нашего театра, из-за того, что
так тянутся люди к нему. Как-то случилось, что этот театр стал не просто
таким заведением, где играют спектакли, хорошо или плохо, это неважно,
понимаете? А он стал какой-то… ну, как вот, в хорошем смысле, клуб, где
собираются люди самого… самых различных профессий и занятий, но всегда
достаточно высокого уровня.
И вот, например, было у нас двадцать третьего числа пятнадцатилетие. Если б вы увидели, кто
был в зале, потом кто остался на банкет, был на капустнике и так далее, вы
бы просто поразились. Ни одной фамилии, которую вы можете вспомнить в данный
момент более-менее известных интересных людей, э… вы не могли бы пропустить,
если бы поглядели, кто присутствовал. Это были все: и литераторы, и
писатели, и поэты, и знаменитые учёные, там, физики, химики, историки и так
далее. И какие-то международники, и журналисты очень известные. Короче
говоря, все-все-все... Вот эти вот… среди этих трёхсот человек были все
очень интересные и известные люди. Значит, э… они тянутся, хотят приходить в
этот театр за тем… Я уж не знаю, за чем, — во всяком случае, может быть,
чтоб очиститься там, может быть, чтобы посмотреть чего-нибудь интересного.
И мы с ними работаем.
Вот, например, случилось так — Трифонов что-то поглядел, и от… и ему
предложили: "Давайте сделаем что-нибудь вместе!" Мы сделали "Обмен". Потом в
параллельно с этим вышел "Дом на набережной", э… и сразу взяли, и стали
делать вместе с ним, стали делать инсценировку. Значит, кроме э… этого, он
будет ведь присутствовать во время репетиции в зрительном зале. Значит,
вообще это всё очень живое дело, когда работаете с живыми писателями, с
живыми авторами. Это намного интереснее, всегда есть возможность… это очень
подвижно. Во всяком случае, во время репетиции значительно интереснее
творческий процесс, потому что его можно попросить и дописать, и переписать
— всё в наших руках. Он даже применительно к актёру, увидев, что не ложится
полностью на человека роль, а он… а ему нравится артист, он в… просто... Это
же не… неважно, что он написал, и уже, значит, не вырубить топором. Это
неправда. Можно и вырубить, как говорится, и придать другую форму, и очень
часто они меняют прямо в процессе репетиции — многие диалоги, меняют даже
возраст... Короче говоря, помогают артистам во время репетиции, они почти
всегда сидят.
Так же точно мы работаем с композиторами, которые всё время присутствуют на
репетициях почти каждый день, и поэтому музыка необычайно органично
вклинивается в спектакли.
Вообще все спектакли этого театра... э... многие называют их эклектичными,
что, дескать: “Ах! Совмещение жанров!" Это неправда. Ведь, в общем, если…
есть разные позиции и взгляды на театральное искусство. Вот, например, есть
такая позиция Свифта. Свифт вообще говорил, что "для достижения своей цели в
искусстве хороши все средства" — искусства, конечно. Если ты хочешь добиться
воздействия и хочешь что-то сделать со зрителем — ты можешь делать что
угодно: можешь совмещать жанры, кувыркаться, быть акробатом, произносить
трагические монологи, петь, плясать, играть, я не знаю, ну, что угодно
вплоть до буффонады и так далее. Он признавал всё. Есть другая позиция — что
нельзя это совмещать, и так дале...
Вот у нас: в театре — может быть, не эклектика — но все почти… почти все
жанры э… искусства, сценического искусства присутствуют во многих
спектаклях. Во всяком случае, музыка, пластика рядом вместе с нормальным
драматическим искусством —музыка и пластика присутствуют везде во всех
спектаклях. В некоторых есть, вот, например, "Десять дней...", который уже
давно идёт спектакль, — там есть и буффонада, и цирк, и… и ещё что-то. Б… В
спектакле о Турандот тоже будет это, там будет немножечко и оперетты, и...
Короче говоря, в общем, нет пределов для поисков, для экспериментов, и
это всё продолжается в… в нашем театре. И, значит, вот с Трифоновым, с “Домом
на Набережной”, я не знаю, инсценировка… м… мы никогда не приходим в восторг
от того, что нам показывают, что мы будем играть. Потому что мы знаем точно,
что в результате к премьере почти ничего от этого не останется — камня на
камне — что всё изменится в процессе репетиций, понимаете? Поэтому вообще
обсуждение — вот это самая слабая часть в нашем театре, когда говорят: "У
нас сегодня читка пьесы такой-то". И, ну что же, это очень важный момент в
любом другом театре, у нас это не самое главное. Потому что, это всё равно
известно, что мы будем это ставить, никаких голосований нет, почти никто не
высказывается, а дальше — идёт работа. Вот дальше начинается самое
интересное после выбора пьесы — работа над ней.
Значит, вот эти три пьесы. В плане ещё, я думаю, много разных идей, но в
ближайшее бремя… время будет вот это.
“Кака... какова судьба спектакля по Гоголю?” Он давно идёт. Идёт в
том виде, в каком его выпустили, ничего с ним не сделалось. Точно также как
он задумывался. Я не… не знаю, о какой судьбе вы говорите. Значит,
сценическая судьба его нормальная, он идёт без всяких проблем.
“Как здоровье Любимова?” Здоровье Любимова лучше, благодарю вас за то,
что
вы проявляете интерес. Он перенёс очень серьёзную операцию в этом году
летом. Ему сделали в Венгрии операцию, он лежал месяц в госпитале, потом
месяц учился ходить. Щас он в полной форме до такой степени, что мы уже
изнываем, потому что он всё время хочет работать. Вот. А у нас есть ещё и
кино, телевидение, радио и так далее, личная жизнь, вот, а у него — театр. И
он, значит, нам не даёт возможности другими делами заниматься, хотя
старается отпускать на съёмки, вот на такие выезды. Но он полон сил,
энергии и даже забывает ходить в туалет во время репетиции — по пять часов
подряд, вот, сид… сидя в зале под своим фонариком в полной форме. Хотя я вам
должен сказать, что вся эта история с… всеми этими э… статьями, газетами, Журайтисами и так далее — видимо, она ему сильно подпортила здоровье,
подпортила нервы, подточила.
Значит, "Что привезли на..? …в театрах Москвы в последнее время наиболее…
наибольшее впечатление?"
Из театральных… Из театральных постановок всегда на меня производят самое,
пожалуй, сильное впечатление, кроме э… л… работ Любимова, работы Эфроса. Я
их все принимаю — как, прямо без…
Я с ним работал… Мы сделали… у нас в театре он поставил "Вишнёвый сад", я
с ним работал просто, как с режиссёром. И вообще, у нас с ним такие
взаимоотношения, у меня лично, что он сказал, что в любое время любую вещь,
которую мы захотим, сделает где угодно — чуть ли не в клубе, хоть по ночам,
— что мы с ним когда-нибудь будем вместе работать. Поэтому всё, что делает
он, это всегда страшно интересно. И я за последнее время все его вещи,
которые смотрел, они на меня произвели самое сильное впечатление.
И э… «…с Эфросом над спектаклем "Вишнёвый сад?» <Смеётся>
Это… она была такая короткая работа. Я приехал откуда-то из поездки, уже
репетировали другие. Потом я вышел на сцену и попал в момент, когда он ходил
с артистами. У него есть такой период, у Эфроса, когда он вместе с артистами
ходит и наговаривает текст. Вот мы ходим, он, значит, говорит: “Вот ты здесь
тут пойди…”, и он вместе с ними ходит, чё-то разговаривает, и он целую
неделю не сходит со сцены, вместе с вами. То с тобой походит, то с другим
персонажем походит, и, значит, чё-то говорит, говорит, говорит... Не то,
что ты должен делать — а текст, текст говорит, текст, вот этот вот текст
этого персонажа. И так в результате как-то получается, ты за ним смотришь,
это очень заразительно, целую неделю... Потом сядет в зал и больше уже
ничего не говорит.
Вот у него есть такая… Ну, может быть, он с нами так работал. Но, вы знаете, я
вам скажу, что вот слияние того, что он работал с артистами нашего театра, с
его режиссурой, оно имело удивительный эффект. Потому что “Вишнёвый сад” —
это спектакль, который, я думаю, он у себя со своими не мог бы поставить.
Из-за того что в этом спектакле очень многие чеховские монологи, которые
обычно всегда ведь мы привыкли играть Чехова всегда в театрах только с
"четвёртой стеной", где произносится либо "апарты", либо сам себе, либо
партнёрам, говорят: "Давайте работать!.." и так далее. Что-то вот всё… вот
эти все монологи, а мы их стали, как у нас ведь есть приём такой, от…
отчуждение, обращение в зал, мы их говорим, просто выходя, прямо не
стесняясь зрителям, выходя из образа. Как говорит Валерий, ко… который
играет Петю, как я в Лопахине, Алла Демидова... Есть места, когда мы просто
бросаем играть, выходим к зрителям, и с ними разговариваем, как в других
наших спектаклях. И это возымело удивительное действие. Я вам скажу, что
это… эффект от этого колоссальный получился, потому что Чехов в эфросовской
постановке с приёмами вот такими любимовского театра — это такая вот
мешанина очень интересная была.
Я считаю что, э... то что сделала Алла Демидова в этом спектакле, как
она сыграла Раневскую — это тоже достойно самой высокой похвалы. И ещё тоже
оценено не до конца ни критикой, ни даже, пожалуй, не всеми зрителями,
потому что это поразительно: то что она сделала после… после сотен опять
виденных Раневских — вдруг такая неожиданность, причём это она сама в
большей степени. И Эфрос это принял моментально, мгновенно, и вот
случилось... Она играет невероятно.
Вообще если вот вы будете приезжать в Москву и при… придёте
поглядеть все эти спектакли... Это сложно, конечно, я прекрасно понимаю. И
вам… у вас свои дела есть, и потом, попасть очень трудно, хотя мы всё-таки
помогаем актёрам, которые приезжают из других городов, стараемся, чтобы они
попали на спектакли. Вы увидите, что очень много изменилось, если кто-то был
давно, скажем, за эти пятнадцать лет с начала до тек… Кроме того, что… и в положительном
смысле, и в отрицательном. Потому что появилось… появилось, конечно… <смеётся>
ушёл задор, ушёл вот этот энтузиазм, ночные бдения, когда мы делали
"Антимир" ради одного раза две недели ночами. Конечно, щас уже никого на
аркане не затащишь работать, там, так как тогда — когда делалось дело. Но в
то же время появился профессионализм — он не лишний… не лишний — и… и
появились очень резкие и чёткие, м... как сказать… индивидуальности — даже
вот именно эти эпитеты годятся. Целая группа артистов очень высокого уровня,
мне кажется.
Давайте…
ГОЛОС ИЗ ЗАЛА: <Неразборчиво> как Вы пришли <неразборчиво>?
Я пришёл… Я пришёл в искусство очень простым путём, как почти все. Я
закончил студию Художественного театра. Э... Значит, и э… Ну как? Поступил…
Я сначала учился, хотел быть инженером, вернее, не я, а родители хотели, чтоб я в строительный институт поступил,
что я и сделал для них. Поступил и
ушёл через некоторое время, вот, и стал учиться во МХАТе. Потом кончил
Художественный театр, начал работать в разных… болтался, прыгал-прыгал, всё
искал — куда? В театре Пушкина работал, поступал в "Современник", работал
даже в театре Миниатюр, э… и поступал в театр Маяковского, и о
Художественном театре разговоры шли... И я всё так вот болтался вначале,
пока не открылся Любимов… И это очень скоро произошло, к счастью, — я не
успел, значит, разочароваться в этом деле. Встретился с ним, он сразу как-то
говорит: "Давай... давай работать!", и начал работать с ним. И очень
счастлив.
Значит, и… теперь… «Снимаюсь ли я в данное время в кино?»
Да снимаюсь. Хотя уже я… я вообще решил некоторое время назад
вообще уйти из театра и из кино и, значит, заняться только писанием — но этого
никогда не получается. Я щас только что… что закончил картину, пять серий
для телевидения. А щас мы делаем "Маленькие трагедии" э… тоже трёх… три серии
для телевидения. Но, в общем-то, это кино — настоящий кинематограф. Делает
это Швейцер. Вот. Вы знаете, он очень интересный режиссёр. И мы там опять с
Валерием Золотухиным вместе тоже работаем. Валерий играет Моцарта в этой
картине, вместе со Смоктуновским, который играет Сальери. Интересно, верно?
<Оживление в зале> Очень хорошо
распределены роли, значит, Золотухин, а я, играю, возможно, я буду даже две
роли, я буду играть — Мефистофеля и буду играть Дон Жуана... Так что третьего
числа... Вот.
Как-то странно случилось, тут Эфрос неделю тому назад или полторы
позвонил и говорит: "А ну-ка давай приходи, мы с тобой на радио запишем —
будешь у меня играть Дон Жуана". Я говорю: "Как это так? — Я говорю, — меня
уже позвали в кино. Вы что проконсультировались?" Он говорит: "Нет, я в
отрыве". Я начал долго думать — что это они вдруг на меня набросились?
Почему я? <Смеётся> Дон… Вот лет
десять назад, там, ничего похожего, там... Уж, в крайнем случае — Тихонов,
ну, Стриженов, там... <Смех в зале>
Почему я? Никак не пойму! <Смеётся>
Вот. Значит, ну ещё где-то на чёрта я понимаю, там, что в Мефистофеле
можно... А с этим не знаю… Во всяком случае, были пробы. Это очень
интересно. Я не б… не в силах был от этого отказаться, хотя, честно говоря,
хотел уже больше не играть в кино. Вот.
Значит… "В спектакле… <неразборчиво>
театре... Что вы о нём знаете?.." А!.. О театре пантомимы… М-м-м…
Вы знаете, э… я не думаю, что существует просто театр такой.
Вероятно, это какая-то группа, я не… не понима… не знаю точно — о чём вы
говорите. Я хочу вам сказать, что сейчас существует… вот, например, у нас
есть спектакль, который называется "Работа есть работа", который весь сделан
на пантомимах. И исполняют это Чернова Аида и Медведев Юра, которые начинали
ещё в театре у нас в "Десяти днях...", а сопровождает Межевич гитарой э… песни
Булата Окуджавы. То есть, целый спектакль пантомимический у нас есть. У нас
есть ещё одна пара, которая работает свой отдельный номер, свой отдельный
даже спектакль имеет, но работает у нас в театре. Есть разные группы.
Возможно, на какой-то период они стали коллективом — вот то, о чём вы
спрашиваете, и вы их видели в Одессе. Но "Театра пантомимы" как такового я
не зн… не знаю в Москве, думаю, что его нет. Вот. Хотя я… я вам хочу
сказать, что н… наши ребята, вот, Чернова и Медведев, они у… поразительно
работают. Это надо посмотреть спектакль "Работа есть работа", чтобы это
увидеть… грандиозно.
Теперь... Я спою, конечно, обязательно... А почему вы пра… просите, «что
не звучит со сцены», спойте из моего репертуара, что не звучит со сцены? То,
что не звучит — то петь и не надо. <Оживление в
зале> Вот. Э… Как вам сказать… У меня не… не так много и
звучало, я вам скажу. Вот. Звучит только то, что я пою сам, оно и звучит. А
то, что вы имели в виду, дескать, мол, то, что было в спектаклях, или там в
кино, или в пластинках — что-нибудь кроме этого... Я кроме этого только и
делаю, я очень мало пою из кино, из спектаклей, из пластинок. Я пою именно
своё, то, что я написал для… именно вот для того, чтоб петь в выступлениях,
во встречах, и которого не было в кино, так что...
Я не делаю разграничения, вы знаете, для меня не существует мои
официальной и неофициальной. Я считаю, что всё, что я написал, имеет право и
может быть исполнено со сцены. И никогда не стесняюсь и не делаю никаких
разграничений ни в каких аудиториях, независимо от того, где бы я ни пел,
там скажем, для какой бы среды ни пел и в каком бы месте. Я всегда пою
репертуар, который я выбираю, который я считаю возможным петь со сцены. Вот.
Так что ваша просьба спеть что-нибудь эдакое, она не... Если
кто-нибудь надеется или опасается, что это будет так — будут разочарованы.
Так… «Моё семейное положение?» — Женат! <Оживление
в зале>
Значит, "Надежды с кинематографом и планы?"
Это не… не… Тут, к сожалению, — вы знаете — наша профессия актёрская
такая, что не мы выбираем, а нас выбирают. И очень редко добы… добиваются
артисты такого уровня, когда они могут, там, распределять. Всё равно их
куда-то пробуют, ещё чё-то такое выясняют между собой: надо ли его брать,
стоит или не стоит? Вообще это довольно унизительная… у нас довольно это
унизительно, я вам скажу. Вот. Поэтому… это нельзя говорить: "Какие Ваши
планы с кинематографом?" Это надо спросить, какие у них планы в от… в
отношении меня, а не какие у меня с ними.
"Наиболее дорогой спектакль? — значит, — Поделитесь впечатлениями".
Я больше всего, безусловно, люблю спектакль "Гамлет", но если бы я играл
сейчас… продолжал играть "Галилея" по… в Брехте, я, возможно, делил бы
любовь свою на… на двоих. Потому что тот спектакль очень сильный. Кстати
говоря, мне очень жаль, что мы его перестали играть, потому что он
современный и звучит прекрасно.
Итак… и… "...О Золотухине?"
О Золотухине, что вам сказать? <Смеётся,
оживление в зале> Золотухин — он э... разносторонний артист, он
разносторонний человек, он писатель прекрасный. Возможно, в будущем как… Он
надавал пока авансов, как он сам говорит, в этих повестях своих и рассказах.
Но, возможно, он, действительно, сейчас начав, может быть, даже очень скоро
неожиданно для всех станет просто крупным писателем. Вот то, что он
написал, пока очень интересно. Он человек мудрый — Золотухин. Я с ним с
удовольствием работаю как с партнёром. Он очень открыт. Вообще он, так,
располагает, Валерий. Он всегда умеет очень слушать, и он всегда проявляет
любопытство к людям, к тому, что ему говорят, всегда. Вот. Поэтому с ним
работать хорошо. Я с ним… Я с ним работал много и снимаюсь, и щас, вот
видите, снова мы будем работать вместе. Мы в кино вместе очень много
работали, ну и, конечно, в театре всё время продолжаем работать...
Ну, хорошо. Начнём, значит, перейдём к центральной части? <Смеётся>
Что бы вы хотели?
<Аплодисменты, откашливается>
Теперь я э… значит, вот из того, что не звучало, щас прям с этого и
начну. <Оживление в зале>
"Что бы Вы хотели сыграть в театре? О чём Вы мечтаете? Какие Ваши?"
Вы… вы знаете, мне… я ни… ни о чём не мечтаю, честно говоря. Это… Я
мечтал, там, когда я закончил школу, там, — чё-то мечтал. А я уже чё мечтал
— то и сыграл! Чё мечтать? Теперь — чё дадут! Хорошо бы чё-нибудь получше! <Смех
в зале> А... Как мечтать? <Аплодисменты>
Хотя, вероятно, принято на такие вопросы отвечать: "Мечтаю сыграть роль
своего современника". Но я вам должен сказать, <смеётся>
тут я однажды слышал... Я не очень мечтаю сыграть роль моего современника.
Почему моего современника-то? Ну, а чем чеховские персонажи хуже? Вот. <Откашливается>
Если хорошо написано, можно и современника, можно и… и кого-нибудь другого —
какая разница? Неважно. Всё это не имеет никакого значения, кого ты хочешь
сыграть и почему. Самое главное — зачем. <Откашливается>
Меня вообще не интересует сыграть роль очередную, совсем я… это меня не
беспокоит. Я вообще не люблю играть просто. Как играть роль. И когда висит
распределение ролей, я никогда не бегу смотреть, чё мне дали. Вот. Серьёзно
я вам говорю, без всякого кокетства. И вообще, я вам должен сказать, у меня
бывает часто настроение, когда мне хочется во время спектакля, взять
бросить, сказать: "Извините, это я вам всё вру!" и уйти. Нет, э… есть
возможность, играя какого-то человека, не самому, как-то, это знаете, там,
самовыразиться и так далее, а… а действительно прожить, вот, как в последний
раз. Короче говоря, всё, что приближается по накалу и по возможностям к
тому, что я сам сочиняю — то есть к творчеству, я в себе предпочитаю… я в
себе и вообще в людях больше творца, чем исполнителя. И вот если в моих ролях
я буду больше выглядеть — для себя, в своих глазах, — творцом, чем
исполнителем чужой воли, режиссёрской либо авторской, если больше будет
моего творчества, тогда я это люблю, а если нет — тогда не люблю. Значит,
вот всё.
<Аплодисменты>
И наконец, я отвечу… наконец, на такую большую записку, значит... «При
работе отмечается ценность <неразборчиво>.
Соответствует ли это кинонаправление Вашему характеру? Сыграна ли Вами
лучшая роль? Какую роль Вам хочется сыграть на сцене и на экране?» Значит,
вы знаете, я должен вам сказать, я на каждую роль смотрю, что это будет моя
лучшая. Каждый раз, когда, вот, в кино прихожу...
Вот у меня была роль, которая… которую я сыграл в "Служили два товарища".
К сожалению, от неё осталась третья часть. Даже по этей третьей части — кто
видел — вы может судить о том, что было это очень… интересный образ, да? И
его почти ничего не осталось из-за того что, когда… Это же
ведь опять, вот... люди
мы подневольные, и ничего… у нас права голоса нет. Они посмотрели: и
получилось, что этот белый офицер единственный ведёт себя как мужчина, а
остальные — один, там, молчит, а другой всё время чё-то такое пытается нас
потешать. И сказали, что очень проигрывают Быков и этот самый, Янковский, не
они как артисты, а их персонажи рядом с моим. И поэтому — что, значит,
делать? Ножницы есть, произошла экзекуция, почти ничего не осталось от роли.
Я надеялся, что это будет лучшей ролью, которую мне удастся вообще сыграть
когда-нибудь в кино. И так оно и, возможно, и было бы, если бы дошло до вас
то, что было снято. Но этого не случилось.
У меня была одна из самых любимых моих ролей "Короткие встречи"
у Киры Муратовой. Это совсем другое, то я ч… что я пробовал по самому
началу. Это такая предельная органика была в этой картине, она была как
будто хроника. Я там играл роль геолога, такого свободного, вольного
человека. Её было всего тридцать копий — к сожалению, они… она не дошла до зрителя.
Вот из-за этого наступают моменты разочарования очень часто, когда ты
напишешь для кино много. И баллады, и песни, живёшь с этим, не спишь,
мучаешься, потом приходишь — а этого на экране ничего нет. У меня были и
такие тоже истории.
Так что было очень много разочарований в связи с этим. Вот. И
поэтому я никогда сейчас не могу вам сказать о том, что было моей лучшей
ролью, что было моей лучшей работой, о чём бы я мечтал. Нет, вообще-то надо
стараться, чтобы каждое следующее было лучшим твоим, так, к этому стремиться. Но опять,
повторяю, сие не всё зависит от нас с вами. Есть много обстоятельств, причин
различных, из-за чего это... <Откашливается>
Вообще я предпочитаю, чтобы артисты не разговаривали, а работали, так,
честно говоря. А то иногда бывает такое саморазоблачение. Вот ты смотришь:
он на экране загадочный, такой странный, потом его взяли в «Панораму»,
вывели и говорят: «Скажите, пожалуйста, что Вы думаете?..», и вдруг
начинается… Думаешь: да неужели это он? Так жалко его становится... Правда?
У вас было? <Оживление в зале, аплодисменты>
Поэтому я предпочитаю работать "живьём" с тем материалом, который я сам...
Я потом почитаю это. |
| |
|
|
|
|
|
<Опущен 1 куплет>
<Аплодисменты>
Спасибо.
М-м-м… понятно… я посмотрю. Теперь... «Как меня приняли во Франции? Какое
впечатление оставили французские актёры и что ставят в театрах?»
Вы знаете, меня лично приняли прилично там, как-то с симпатией. Я
выступал после того, как театр уехал. У меня было в Элизе-Монмартр, это есть
такой зал на Монмартре, там, примерно, около тысячи человек. Он очень
симпатичный, сделан такой подковой и там, даже если не полный зал, всё равно
у тебя впечатление, что полный. Потому что так вот выдаётся сцена таким
мысом, как корабль в… вперёд и вот одна… одна треть зала — она перед тобой,
а это — вот тут. Поэтому… а так как света нету, ты видишь, что полно людей,
понимаете? Вот. Но у меня, правда, было полно всё время, так что у меня
такой проблемы не было. Но вот они мне долго объясняли, что это
специально
так сделано, зал для начинающих молодых певцов, чтобы у них было ощущение,
что у них полные залы. И это действительно так, это надо же, как продумали.
это замечательно. Верно? Чтоб у человека было хорошее настроение. Ему
говорят: очень хорошо, всё в порядке, людей полно. Он выходит, свет… и так
как это всё остальное в друг… там, сзади, как типа стадиона, то вот перед
ним прямо сидит полная… целая секция людей.
Вот я там пел э… три выступления у меня было, они приняли очень хорошо
меня, французы. Я им даже... хотел им, значит, ну, не из подхалимажа, а просто
вроде дать дань уважения я... в стране, даже по-французски спел какую-то
песню, но она на них впечатления сильного не произвела, хотя это была моя
песня в переводе Максима ле Форестье. Это песня о… о человеке, который не… «Недолюбил»
эта песня называется, о парне, который погиб, ничего не успев, только начав,
рас… не распробовал ещё. Вот они сделали перевод, я её спел, но всё-таки
они больше принимали то, что я пел… пел по-русски. Вот.
А французские актёры?.. Я… вы знаете, как они у меня оставили
впечатление? Мы ж почти ничего не видели в наш приезд. Но в другие, когда
приезды я бываю, я знаю, что у них есть… ну, у них тоже, это вы знаете, всё
говорят, система звёзд — она себя оправдывает, оправдывает. Вот, во-первых,
когда э… знает артист, что на него идут, из... его зовут, его приглашают и
так далее, это ко многому очень обязывает, они очень в хорошей форме
держатся все. Все держатся в прекрасной форме. Я не имею в виду только
физическое, это уж там и мы можем держаться — на диету сел, вот тебе и в
форме, а я имею в виду в форме творческой. Они всё время пытаются что-то
делать, и они… э… у них нет разграничения… они чередуют, вот, театр,
контракт на несколько месяцев, отыграли, потом стали в кино сниматься. А
большие артисты, совсем крупные артисты, даже из молодых. Вот Депардье такой
есть, грандиозный просто артист, номер один, я щас думаю, в Европе, красавец
парень. Он играл… он у Бертолуччи играл в «Тысяча девятьсотый», сейчас у
Ферейри играл, у америкашков снимается, у французов. Он очень э… как
сказать… такой… он действительно только этим и живёт, в общем, хотя, всё
люб…
<—>
В общем, это самое главное для него. И он отказывается теперь от
картин, хотя это очень большие средства ему даёт, но он предпочитает
всё-таки… Говорит, я — немного растренировался, надо поиграть, и так как с
ним очень легко идут в контакт, он играл — я видел —пьесу, в его исполнении
— центральную роль… Мы не знаем эту пьесу, она странная для меня была, не очень
понравилась мне, но он был очень хорош там! Очень хорош. Вот.
Работают они днём и ночью, у них другая система репетиций, они
работают по восемь часов в день, как рабочий день. Потому что они сначала
репетируют, потом играть начинают одну и ту же пьесу в течение долгого
времени, сколько она выдержит. Минимум они заключают контракты на, скажем,
месяц, потом там какие-то гастроли, а если она идёт больше, они тебе
предлагают, хотите ли вы продолжать её играть. И если это интересно, ты
соглашаешься. Если нет времени, ты можешь уходить. Но играете вы каждый день
одну и ту же пьесу. При всех, значит, неприятностях этого… этой системы она
имеет свои положительные стороны.
Я вам должен сказать, что вот кинематограф имеет одно преимущество перед
театром. То, что ты с ролью со своей, несмотря на то, что она снимается
кусочками с начала, потом — с конца и так далее маленькими эпизодами. Всё-таки
ты несколько месяцев живёшь с этим человеком. Всё время вместе, ты про него
думаешь, он у тебя вертится, до такой степени иногда, если это интересно, ты
можешь уже его лексиконом разговаривать, в его характере и так далее. Потому
что ты долгое время с ним находишься. Театр тебя лишает этой возможности,
только в несколько последних дней перед выпуском премьеры, когда идут
прогоны, прогоны, прогоны, прогоны, когда ты только это делаешь, если не
играешь. Вот. А в кино ты долго находишься и потом, к сожалению, бросаешь
это навсегда, пожил, как говорится, и бросил. А в театре ты возобновляешь
это через несколько дней, потом другой спектакль, надо впрыгивать.
Из-за этого у нас иногда удачный спектакль, иногда неудачный, сегодня есть,
завтра — нет. А вот такая система, когда ты играешь один спектакль в течение
длительного времени, она имеет свой положительный эффект. Потому что я видел
спектакль поначалу отрепетированный и видел в конце. Могу вам сказать, что в
конце это лучше. Наоборот не распадается как у нас после какого-то времени,
а — улучшается до определённого предела, конечно. Есть спектакли, которые
играются. Вот сейчас восемь лет они играют «Иисус Христос — Суперстар», э...
поют. Они играют мюзикл в Лондоне, я его видел на шести… на шестом году —
это грандиозно, просто, как будто вчера сделано у нас. Они его играют каждый
день, иногда по два, по три раза. Представляете себе — одни и те же артисты.
Сыграли его уже, примерно, три с половиной тыщи раз. Каждый день. И это
всегда очень высоко, очень высоко. И э… это не ведёт к формализму, а,
наоборот, профессионально очень интересно.
Теперь… «Какая судьба будет у актёров простых рядовых театров…
в театре у Любимова… лет через двадцать–десять?» Вы знаете, дело в том, что
бум... бум, о котором вы говорите, когда пройдёт бум, что будет с актёрами, да?
Бум не длится пятнадцать лет, так скажем. Более того, я вам скажу, бума никакого никогда не
было — была заслуженная работой слава у театра, в каком-то смысле мода, ну
это, в основном, для снобов. А для настоящих людей, для публики нашей
театральной таганкинской никогда не было ни бума, ни моды, а был настоящий
интерес. Э… значит, это не… не… не бум с этим театром, и наша задача в том,
чтобы он не прошёл, если вы называете его бумом. Ну а что будет с людьми,
если всё-таки это кончится, и театр умрёт, как впрочем любой организм? Да,
ничего. И все остальные тоже постареют на десять–двадцать лет, да р… может кто
разбредётся, а кто так и будет… если будет неинтересно. Я-то считаю, что
можно продлить жизнь любому произведению искусства, да и театру. Хотя вы
правы по поводу не токо… н… не оттого, что пройдёт бум, а вообще театры
умирают очень быстро, кончаются театры. Но… вы знаете, на чём начинается
театр? На репертуаре, на новой драматургии и на позиции. Вот если ты твёрд и
верен своей позиции, естественно, с изменениями, которого требует время (не
компромиссные изменения, а просто оттого, что прогресс происходит). Но
позиция, на которых ты встал, она т… она осталась той же на которую… той же
точно, как вначале — вот в «Добром человеке из Сезуана» она была заявлена —
это чёткая и внятная, честная позиция без компромиссов, там, без всяких дел.
Если на ней продолжает театр держаться, он может намного дольше
просуществовать, чем все другие, о которых вы знаете. Примеров тьма, как они
гибнут театры один за другим — это именно из-за того, что они теряют почву
из-под ног, позиции, на которой они начинались, а вовсе не оттого, что они,
там, стареют и проходит на них бум. Всё зависит от са… самого коллектива, а…
не оттого, что там мода или бум.
Вот я хочу спеть вам песню, которая называется «Конец охоты на
волков». Или «Охота с вертолётов» она ещё называется. |
