<Аплодисменты>
 ГОЛОС: Вот так?
   Во, во, вот так.
 Хорошо, хорошо, хорошо. Всё... Так...
 Ну вот, теперь поехали.

   Эта песня, с которой я начал, значит, для юмора — это "Песня а… завистника", которую я написал очень давно. И так как в ней идёт речь о геологах, я с неё позволил начать, чтобы был... <Смех в зале>
   Значит, дальше. У меня много песен на тему... на геологические темы. Вот была даже такая песня, я её ещё полностью не вспомню, там были такие стихи <читает>:

   Я помню... Дело в том, что мне много... мне приходилось бывать и в партиях тоже, с ребятами я знаком со многими, и рассказывали всякие истории. Поэтому в своё время я тоже отдал дань туристской песне и геологической. Вот. Ну а теперь я пишу на общечеловеческие темы. <Смеётся>
   Значит, давайте я начну, как это положено, вот так:

<Аплодисменты>
   Песня... песня эта, "Братские могилы", с которой я обычно всегда начинаю свои выступления для того, чтоб меня не перепутали ни с кем другим. Песня вообще, в отличие от человека, если она хорошая, она живёт долго. Люди хорошие — они наоборот, они р… раньше помирают, потому что они тратятся больше, нервов тратят, там, на доказательство своей правоты. Вот. А плохие люди живут дольше. А с песнями бывает наоборот. Вот я очень хочу надеяться, что эта песня принадлежит к числу хороших, потому что я её написал для кино, а потом мне её предложили записать на пластинку, а теперь я ей продлеваю жизнь тем, что вот пою её своим друзьям и во время выступлений своих.
   Значит, ну теперь несколько слов о работе. Я работаю в московском Театре на Таганке. Таганская площадь — знаменитая площадь в Москве, вы знаете. Она знаменита тем, что на ней раньше была тюрьма, и там даже была такая песня про, что...

   Вот была такая песня. Но этой песни больше не поют, потому что "Таганку" сломали. Тюрьму сломали по нескольким причинам. Ну, во-первых, она там мешала в архитектурном смысле, а, во-вторых, там, на Таганской площади был ещё театр. Но в театр ходили значительно меньше, чем в тюрьму, поэтому решили тюрьму сломать, а театр — реорганизовать. И вот четырнадцать лет тому назад пришёл э… в театр на Таганку коллектив м… молодых артистов во главе с главным режиссёром театра Юрием Любимовым, и с этого момента начал своё существование т… популярный теперь и любимый зрителями Театр на Таганке. Значит, мы так просто и пишемся — "Театр на Таганке". Его знают и любят не только в Москве, но и в других городах, где мы бывали на гастролях. Были мы за рубежом — в Болгарии, в Венгрии. Вот в Югославии в позапрошлом году на белградском интернациональном фестивале, который называется БИТЕФ, мы получили Гранд-при — высшую награду фестиваля за спектакль "Гамлет", что мне особенно приятно, потому что я в нём играю роль Гамлета.
   А в этом году, вернее, в прошлом, мы были во Франции — в Лионе и в Париже, и в Марселе. И снова, недавно нам сообщили, что мы получили первую премию французской критики за лучший иностранный спектакль года. Вот. Это почётная награда, потому что там было примерно двести коллективов в том году, когда были мы. Вот. Значит, в чём <откашливается> секрет популярности этого театра? Ну есть тому несколько причин, это действительно так. Если вы попытаетесь попасть на какие-то из наших спектаклей, особенно, новых, вот, например, на "Мастер и Маргарита", то нужно будет пробиться через тройной кордон — милиции, там, пожарников и дружинников, ворваться в кабинет к директору, упасть на колени, сказать: "Здравствуйте!  Мы  — студенты Университета московского!" — он всё равно ничё не сделает. Тогда, значит, нужно искать своих знакомых среди артистов, вот меня, например, сказать, там: "Володя, помоги!" — я чего-нибудь сделаю. Но... <Смех в зале, смеётся> Вот. Но только, конечно, не все сразу, потому что у нас маленький театр, у нас всего шестьсот пятьдесят мест. Правда, нам строят новый, большой, на семьсот пятьдесят. <Смех в зале> И строят его недавно, всего года четыре. Так что в конце десятилетия будущего мы туда въедем. Я надеюсь. Вот.
   Ну а если говорить серьёзно — есть тому несколько причин. Первая причина — театр имеет своё лицо, он не похож ни на кого, ни на какой другой коллектив ни в Москве, ни в Союзе. Я думаю, и в мире мало... и, может быть, и нету д… другого такого театра. Вот. Он имеет свою позицию, которая... которую заявили мы четырнадцать лет назад спектаклем "Добрый человек из Сезуана". И, несмотря на многочисленные выступления недоброжелательных критиков, мы этой позиции придерживаемся до сих пор.
   В этом театре особенно... именно после этого спектакля, благодаря этому спектаклю, выработалась своя манера общения со зрительным залом. Мы очень часто бросаем играть на сцене, бросаем просто свои роли и выходим прямо на зрительный зал разговаривать с людьми в открытую, как говорится, не держа фигу в кармане, честно и откровенно. А это очень привлекает людей, когда с ними разговаривают на равных, а не... не свысока, или не пытаясь с ними, там, играть в какие-то игры. Вот. И... из... этот... и это тя... притягивает людей. И к нам много ходят очень приличных людей, которые себя достойно жи... ведут в этой жизни: и писателей хороших, поэтов, художников, студентов. Вот. Геологов. <Смех в зале>
   Теперь, значит... Ну а вот по... о лице театра. Когда сыграли спектакль "Добрый человек из Сезуана" — это произвело в тогдашней Москве просто впечатление "разорвавшейся бомбы", потому что это настолько было это непохоже на всеобщую "мхатизацию", которая была в тот период везде в Москве. Да не только в Москве, но и в Союзе. Все играли в реалистической манере, как МХАТ, только хуже. Вот.
   Этот спектакль был сделан почти без декораций, в чисто условной манере, в манере уличного театра. Это манера, в которой работал Брехт. Вы знаете, ну, несколько веков тому назад, когда зритель был менее искушён и более наивен, приходила группа... труппа бродячих артистов куда-то в... во двор дома или где-то на площади, зазывала, глашатай кричал: "Приходите посмотреть, там, трагедию э… бессмертного Шекспира!" — и люди приходили, и игралось это вот так вот, здесь... вот здесь, прямо на полу, без всяких декораций, без особых гримов, с маленькими деталями костюма. И в то же время вот здесь же, на площади перед вами, на ваших глазах было искусство, потому что недаром же посл... Они б не могли существовать иначе, эти театры. Они же жили с того, что им дадут. Потом шапка по кругу — кто сколько даст. Понимаете? Это не как сейчас. Щас, значит, работаешь ты, не работаешь — всё равно зарплату дают тебе. А тогда — нет. Тогда надо было хорошо играть, тогда дадут чё-нибудь. И вот они играли хорошо, несмотря на то, что, повторяю, что у них отсутствовали вот эти вот малёванные задники, декорации, э… золотые... золотое шитьё, короны и так далее. Были какие-то только детали.
   И вот в спектакле "Добрый человек из Сезуана" и во многих наших спектаклях, и теперь, до сих пор, мы, во-первых, играем без гримов. Никогда никто себе на лице ничего не малюет. Я, например, играю роль семидесятилетнего Галилея в спектакле "Жизнь Галилея" Брехта, не рисовал себе ни глубоких морщин, не клеил бороду или усы, и никогда не было у меня седого парика. Просто движения становились более замедленными, речь более вялой, что ли, и всё внимание зрителей было сосредоточено не на то, какой он, как он выглядит, похож или непохож, а на том, что с ним происходит. Потому что я играл со своим лицом. Все меня прекрасно знают зрители и несмотря на это... Есть магическое слово э… "Представьте себе!" И теперь, при том, что наш зритель, наоборот, очень искушён и получает колоссальный заряд информации отовсюду: и радио, и телевидение, и газеты, и сплетни, и телефоны — так много слышат и видят люди, что с ними довольно легко договориться: "Представьте себе, что сегодня не... несмотря на то, что зде... здесь нет ни генуэзских площадей, ни венецианских дворцов или улиц, а что есть вот эта вот декорация странная, условная — ворота, которые открываются на зрительный зал, и дают возможность разговаривать опять по-брехтовски, брехтовским ходом, этим приёмом отчуждения, напрямую монологами со зрителями или зонгами, как у нас часто в спектаклях. И вот в этом во всём человек со своим лицом будет играть Галилея". И всё внимание зрителей сосредоточено именно на людях, больше всего на людях.
   Хотя, конечно, говорят, что у нас больше режиссуры, чем актёрства. Я не согласен с этим делом. Просто режиссура очень яркая в театре на Таганке. Она... Каждый спектакль сделан в необычайно яркой форме, и работать в этой форме необычайно трудно. Наоборот, труднее намного, чем в... когда тебе нарисуют сзади звёздное небо или, там, что... построят реаль... реальные декорации. Там играть даже проще. Грим тебе сделают — и уже половина дела сделана. Здесь — нет. Здесь работать очень трудно, но в то же время намного, на мой взгляд, интереснее. Ну вот. Это вот об условной манере.
   Потом, вы понимаете, вот, например, есть спектакль "Добрый человек из Сезуана". Оформление — всё время говорят, что у нас какие-то странные оформления, нет декораций. Это правда, нету декораций. Мы никогда не рисуем сзади, там, солнца, луны или звёзд, или берега реки, или леса, потому что настоящее намного прекраснее и красивее, чем малёванное и рисованное. Щас уже никого не обманешь и все люди прекрасно знают, что это намалёвано и нарисовано, поэтому зачем их обманывать? Вот. У нас всегда есть символ э… и я... я до... думаю даже, скорее, поэтическая метафора заключена уже в самом оформлении.
   Наиболее ярко это можно рассказать на примере спектакля м-м… "Пугачёв" по драматической поэме Есенина. Вот открывается занавес — и на сцене нету берега реки Яик, на котором происходит действие, а стоит помост из грубо струганых досок — гигантский помост, который опускается вниз к авансцене. А на авансцене стоит плаха, в неё воткнуты два топора. Иногда эта плаха накрывается золотой парчой и топоры превращаются в подлокотники трона. На них садится императрица и ведёт диалог с двором. А в это время на помосте четырнадцать есенинских персонажей. Мы играем по пояс голые, с топорами, цепь ещё лежит, справа висят виселицы, на которые тоже вздёргиваются не люди, не артисты, а одежда. Вот, скажем, восставшие одерживают верх, и вздёргивается дворянская одежда. И наоборот. С левой стороны — колокола. Под колоколами хор мужиков, которые поют такие куплеты... Они неприсоединившиеся мужики и они поют, там, что-то такое:

   Вот. Это я написал для них. Так что рядом... <смех в зале> рядом с есенинским прекрасным текстом вот есть мои <откашливается> низкопробные вирши. А э… на этом помосте четырнадцать, повторяю, есенинских персонажей с каждой следующей картиной, с каждым следующим действием — всё ближе-ближе-ближе подкатываются к плахе. И в этом есть высокий смысл, потому что восстание было обречено на провал, оно неизбежно должно захлебнуться. И вот это вот поступательное такое движение к плахе, к... концу — оно тоже даёт дополнительную нервность. И только время от времени врубается топор в помост, потому что мы тоже не делаем никогда, чтобы за кулисами было: "Пу!" — а он схватился за сердце, по... потекла краска. Все знают, что артистов никто не убивает. Опять такой обман. Нет, у нас условное решение: он втыкает топор в помост, вываливается один из действующих лиц, которого убивают, и прямо подкатывается к плахе, и голова его оказывается около двух топоров. И поверьте мне, это намного сильнее действует, чем если обманывать зрителя, делать вид, что его, там, убили или не убили. Вот. И многие спектакли, почти все спектакли решены в такой манере, а не в манере реалистического театра. Хотя я против неё не возражаю, я сам воспитанник мхатовского училища, и были там изумительные образцы реалистического искусства. Но такой театр не только имеет право на существование, но, мне кажется, даже больше прав имеет, потому что театр начался с этого, с условного.
   Ну вот. Теперь, и ещё есть одна причина. Дело в том, что в наших спектаклях очень много музыки, стихов и песен. И стало это традицией, что пишут это всё не только профессиональные композиторы или поэты, а пишут артисты нашего театра. Это тоже, по-моему, нигде нет. Я вообще, честно вам скажу, больше ценю творца, чем исполнителя. И в себе тоже. Я предпочитаю больше исполнять своё, написанное мною и придуманное мною, чем исполнять... Как знаете, что говорит? Артист — говорящий чужой текст не своим голосом. Знаете? И обычно так, действительно, так сказать, артист говорит чужой текст, исполняет чужие песни, выполняет чужие мизансцены.
   Ну, у нас немножечко не так, потому что мы... у нас больше демократизма, в нашем театре, и мы так можем "давать советы во время бою генералу". Значит, говорить, что вот, может быть, здесь — так. И он, если ему что-то нравится, он берёт. Так что принимаешь участие и в постановке.
   Ну и вдруг выяснилось, что многие из наших, как... Так уж случилось в этом театре, кроме того, что играют на разных инструментах, музыкально есть образованные люди, оказались пишущими и музыку, и стихи, и прозу, и инсценировки. Вот Веня Смехов, выяснилось, что он прекрасно пишет инсценировки. Он сделал инсценировку вместе с Любимовым по Маяковскому, "Час пик" его инсценировка. Валерий Золотухин, кроме того, что он прекрасный артист, я с ним много работал и в кино, и в театре, он оказался замечательным писателем, напечатал повесть в "Юности", был первый опыт. Сейчас выходит другая повесть, и выйдет книжка. Он оказался очень интересным, на мой взгляд и на взгляд многих других людей, если его напечатали, замечательным писателем. Вот. Есть у нас Лёня Филатов, который пишет пародии. И никогда не... мы не думали, что сможем их использовать на сцене театра, а получилось так, что мы стали играть новый спектакль "В поисках жанра", где прекрасно звучат пародии в его исполнении. Я пишу много музыки, стихов и песен. Есть у нас композиторы профессиональные. И из-за того, что так много вложено в это дело авторства, тв… ну, как говорится, почти в каждом спектакле... я думаю, в каждом спектакле есть вот это вот творческое хобби, использованное в нём, э… то от этого дело становится дороже. Это всегда так: чем больше вкладываешь в дело, в человека, в ребёнка, в любимую девушку — всегда э… становится дороже и ближе это дело и человек, потому... Ну так... в этом мире так случилось — больше отдаёшь, больше... ценнее это становится. Поэтому у нас интересно работать и, правда, это летит через рампу.
   И вы придёте когда в театр в наш и... или кто был, вы убедитесь, что у нас никогда никто не халтурит, и никто не позволяет себе играть спустя рукава, там, только на технике. Всегда это с потом, с кровью. Вы видите святой актёрский пот и… и видите, что вам выдают всё, что возможно, с полной отдачей, с напряжением всех физических и духовных сил. Это летит через рампу, и из-за этого тоже так трудно попасть в театр, потому что так играют. Ну и всё, пожалуй, так.
   Теперь э… ещё я хочу вам сказать, что в этом театре много поэтических спектаклей. Мы первые возродили снова поэтическую традицию в русском театре, которая умерла в тридцатые годы, когда был театр "Синей блузы", когда там хором декламировали стихи, играли их. Вот. И мы первые поставили спектакль "Антимиры" по Вознесенскому, а потом продолжили это. Сделали спектакль и по Евтушенко. Есть спектакль о Пушкине. "Под кожей статуи Свободы"... да, это Евтушенко. "Товарищ, верь!" — Пушкина. Есть о Маяковском спектакль, есть вот Есенин.
   Есть один из самых любимых мною спектаклей, который называется "Павшие и живые". Это пьеса о поэтах и писателях, которые участвовали в войне. Но одни из них погибли — Коган, Багрицкий, Кульчицкий. И было им тогда всего по двадцать–двадцати одному году. И, в общем, они ничего не успели сделать в этой жизни, кроме того, чтобы написать несколько прекрасных стихов, повоевать немного и умереть. И мы з... по ним зажгли Вечный огонь, прямо на ш... на сцене нашего театра первый раз в Москве. Вспыхнул Вечный огонь не... не около Стены, а у нас в театре. Мы раньше зажгли его. И вот вспыхивает Вечный огонь, и по трём дорогам выходят поэты, читают свои стихи. Потом дороги вспыхивают таким красным светом, пламя ещё ярче становится, и они уходят назад по трём дорогам, по дорогам героев уходят назад. У нас сзади висит чёрный бархат, и они уходят как бы в землю, как... как в братскую могилу, уходят в ничто. А по ним снова звучат песни, стихи, музыка, как реквием по этим погибшим ребятам.
   И я написал несколько песен первый раз в жизни в своей для этого спектакля. Вот послушайте маленький фрагмент из него, где будет несколько моих песен и, надеюсь, стихи, которые вам приглянутся. Так. <Начинает играть> "Тот, который не стрелял".

<Аплодисменты>
   Меня часто спрашивают, почему я так много пишу песен о войне. Просто потому, что для своих песен и стихов я всегда стараюсь выбирать людей, которые находятся в крайней ситуации, в момент риска. Людей, которые способны заглянуть в лицо смерти или чему-то неизведанному, у которых что-то сломалось, доведённых до отчаянья, до предела. И... А не тех, которые жуют или, там, отдыхают в данный момент. И поэтому я их нахожу часто в военных сюжетах.
   Но это совсем не значит... И в моих песнях, написанных в ироническом пла... ключе, что ли, тоже люди такие же примерно, у которых вот прямо как прихватило их... Вот.
   И это не... не значит, что я сегодня буду вас потчевать только песнями военными или такими серьёзными. Будет несколько шуток.
   Вот, например, одна из них — "Песня... А-а... Песенка о переселении душ". Вам известно, что индусы считают, что мы с вами не умираем, а что после смерти душа наша переселяется в животных, в предметы, в растения, в насекомых. Если не очень повезёт — в каких-нибудь ослов, там, в каракатиц. А повезёт — и в человека. Иногда в хорошего. В общем, кто куда может.

<Аплодисменты, откашливается>
   Поедем в Австралию. Песенка о мангустах. Эта песня не совсем шуточная, а полушуточная. Скажем так.

<Аплодисменты, откашливается>
<без разрыва>
   Что удивительно, я однажды увидел кино мультипликационное, э… которое было сделано по этой песне, правда не нами, а поляками. Ну, мы всегда… мы же первые и паровоз тоже изобрели и… и потом…
   Потом, ладно? — погляжу...
   Теперь, значит... У меня несколько есть песен, серия такая песен, о... о животных, о разных — вот про диких животных есть, и есть про домашних. Вот, например, песенка про Козла, только про Козла отпущения...
   А это что?.. Работает, смотри... Вам слышно всё, да?.. Вам не жарко? Вы там стоите в пальто, ничё?

<Аплодисменты, откашливается>
   Ну, надо обязательно что-нибудь спортивное, потому что чтобы... не уходить от традиций. Песня называется "Марафон, или Бег на длинную дистанцию".
   Всё знаете, что... Так тогда чего я тут... <Смех в зале> Что я тут делаю? Я нарочно сейчас не пою каждый раз вот на своих выступлениях, я заряжаю такую обойму новую, потому что стало совсем просто в связи с обилием магнитофонов у нас. Раньше-то это было ещё как-то попроще — всё-таки месяц пройдёт, потом узнают. А щас спел, завтра приехал в другой город — из зала текст подсказывают. Так что... <Откашливается> Вот, я кое-что новое обязательно вам сегодня покажу, что вы не знаете, но, э… в общем, самую главную свою программу, которую я теперь делаю, я её вам ещё пока не покажу. В другой раз. Вот.
   Теперь. Это написана песня, вот эта — "Марафон, или Бег на длинную дистанцию", в связи с разными комментариями. Особенно, вот Спарре и Озеров стараются. Такие они жизнерадостные оба, и они, значит, всё время так, то... то слышишь: "Вот ещё одну шайбу забили наши чехословацкие друзья!" Думаешь, ну, какие же друзья, к дьяволу, если шайбу забили? Они <смех в зале> на поле соперники и противники. Верно? А друзья они в другой обстановке, там где-нибудь за столом. Вот. <Смех в зале, откашливается> Ну, там все друзья.

<Аплодисменты, откашливается>
   Вот песня... песня, которая называется "Баллада о детстве". Я нарочно всегда чередую весёлые песни и серьёзные. Так, чтоб вы не очень устали, но и не очень отдохнули. Это тоже не очень... на таком выступлении этого нельзя. Надо такое среднее — двадцать градусов, относительная влажность, там, восемьдесят, скажем… <Начинает играть> Ага…

<Опущено 10 куплетов>
<Аплодисменты>
   Спасибо.
   Вы извините, что я прекращаю ваши аплодисменты на полдороге. И это вовсе не потому, что я их не люблю. Одна из многих легенд, которые про меня ходят — это та, что я не люблю аплодисменты. Это неправда. Я нормальный человек, я к ним отношусь с уважением. Вот. А просто... как вам сказать? — так, чтоб побольше успеть. А э... Я буду подымать руку и вы прекращайте, как щас. Это замечательно. Да, хорошо? Взорвались...
   Сейчас в последнее время очень много разговоров, раз... разных разговоров о всевозможных чудесах, которые нас окружают. Некоторые люди уже видели летающие тарелки, некоторые на них летали. Другие показывали мне лекции об этом. Накопилось уже больше, по-моему, трёхсот тысяч свидетельств. Да и я сам видел одну. <Откашливается> Кстати, было очень вкусно. Вот. Я хочу вам сказать вот о чём... Ну а Бермудский треугольник — я уж и не говорю даже — по телевидению, об этом там, споры идут, и, там,.. что на Филиппинах режут без ножа. И другие всякие сведения. Вот. И в связи с этим, да простит меня Капица, я написал песню "Письмо в редакцию телевизионной передачи "Очевидное и невероятное" из сумасшедшего дома". <Смех в зале, смеётся> А что, в общем... не... В этом ничего... вообще все как с ума посходили. Мы просто большой сумасшедший дом с вами вместе по этому поводу. И э...

<Опущено 2 куплета>
<Аплодисменты, откашливается>
   Я думаю, вы обратили внимание, что мои выступления меньше всего похожи на концерты, особенно, на эстрадные концерты. И я к этому не стремлюсь, а вовсе наоборот. Я вам попытаюсь объяснить, в чём тут дело. П… Дело в том, что когда-то давно, лет, наверное, так четырнадцать–пятнадцать назад, когда я начал писать песни свои ещё будучи в школе-студии МХАТ, вот, я писал свои песни только для друзей. Я никогда не рассчитывал, что у меня будет такая гигантская аудитория в будущем в стране. И я писал только для своих близких друзей, для узкого круга, для людей, которые приходили меня слушать, и я знал точно, что они будут меня слушать. Вот. И помню атмосферу, которая тогда была. Они были моими первыми судьями. Мы сидели за столом, там, выпивали или нет — это уж неважно, а просто мы говорили о чём-то, о будущем. И вот были мои песни, часто я приносил новые такие кусочки, целые такие серии, что ли, песен. И помню, как... как было хорошо нам сидеть тогда. Была атмосфера доверия, дружеская, непринуждённая. И сейчас, как "иных уж нет, а те — далече", но вот, несмотря на то, что щас у меня так много людей, я повсеместно, через все места, где я выступаю, и через всё это время стараюсь протащить вот этот вот... вот это настроение, которое было у меня тогда дома, как... Я понимаю, что дома лучше, за столом, знаете, после второй–третьей уже и петь не надо, и так все друг другу любят. Но не в этом дело. Я имею в виду другое. Я даже вот "пиша" песни теперь, теперь даже, всегда помню, как я их писал, для кого я их писал. Это у меня осталось. Может быть, из-за этого они и стали известны и популярны, эти вещи, что люди хотят слушать именно за... из-за этого настроя, в котором есть доверие и... Ну как вам сказать? Ну, я абсолютно уверен, что эти песни — это есть просто возможность моя разговаривать с людьми, беседовать. И поэтому эти встречи — они мне даже, поверьте, дают, может быть, больше, чем вам, потому что это — как монолог, как.... Это то, что я мог бы вам рассказать о том, что меня волнует вот дома у меня, или если бы где-то мы бы... вы бы меня встретили. И вот такая возможность мне предоставлена, так уж случилось, на... сделать это на больших аудиториях с большим количеством людей. Поэтому я это очень дело люблю и хочу, чтобы у меня на моих выступлениях была совсем непринуждённая обстановка, как когда-то вот с моими друзьями. И я вас поэтому призываю тоже: отдыхайте, ведите себя, как хотите, что угодно делайте. Вот. Хотите — слушайте, хотите — нет. А я уж буду перед вами тут вкалывать, разговаривать. И всё равно буду вам рассказывать что-нибудь, даже если это вам не очень нравится. В общем, значит, я по... понятно объяснил? Вот. Это никакой не концерт, это просто нормальная встреча и разговор. Поэтому если вы хотите, пожалуйста, спросите меня о чём угодно. Можете с мест, можете пи… записками. Я на всё отвечу с удовольствием. <Откашливается>
   Вот, после такого глубокомысленного вступления, я хочу вам ещё вот спеть о чём. Есть такая ещё шуточная песня, которая называется "Песенка про э… Джеймса Бонда". Вот э… она требует маленькой предыстории. Дело в том, что знаменитый артист Шон Коннери, который живёт на Западе, он играл Джеймса Бонда во многих фильмах по романам Яна Флеминга, э… сделанным, по-моему, в семи или шести картинах. Он очень известный человек там. До такой степени, что он вынужден жить... и ходить с охраной, жить за высокими стенами и так далее. Не… Необычайной популярности человек, и он опасается поклонников. Естественно, как там у них там происходит. Вот. И его пригласили сниматься к нам в фильм "Красная палатка". Он сначала не хотел, потом приехал. Думал, что здесь-то уж, в этой дикой стране, уж его уж точно н… на… разорвут. Вот. Но однако он спустился, а… а люди ходят мимо него и никакого, в общем, внима... Ну, так пройдут, токо что не плюнут, а, в общем, так никакого особого… <смех в зале> особого уважения никакого не выказывают ему, потому что он хоть и играет супершпионов, суперменов, суперагентов и так далее, супер... он в жизни никакой не супер, а нормальный человек такой, уже в годах и так далее. Очень милый и обаятельный господин, вот, но совсем не супер. Тем более, что у нас этих фильмов никто не видел, так что вот его и не узнавали. И он ходил никем не замеченный, дышал полной грудью, всё смотрел. Никто на него не набрасывался, но в какой-то момент всё-таки заскучал он. Говорит: "Ну как так? Надо объяснить, а то уж ну до такой степени как-то никакого внимания. Ну, хоть моим сослуживцам, — говорит, — давайте соберёмся, устроим вечер", — говорит он через переводчика какому-нибудь директору. А директор ему какой-нибудь говорит: "Давайте! — говорит — С удовольствием! Вы там чего-нибудь нас организ...". Ну, организовал он, пошёл, купил напитков всяких красивых в "Берёзке", накрыл стол. И всех принял, очень был мил и всех развлекал, правда, по-английски. А там, в этой компании, надо вам сказать, никто ни бельмеса по-английски не смыслил и поэтому смотрят: чтой-то разоряется какой-то человек, в общем. Короче говоря, всё... Там и по-русски-то не очень уже могли к концу вечера. <Смех в зале> А… и, в общем, так всё выпили, съели да ушли. И он остался один у разрушенного стола и долго, вероятно, повторял: "Да, это, действительно, таинственная страна".

<Аплодисменты, откашливается>
   Ну вот, а теперь "Инструкция перед поездкой за рубеж". Только у нас. У нас. Или "Один... там, полчаса в месткоме". Я надеюсь, что не… не… не в университетском, а в другом каком-нибудь. Однако, было так.

<Опущено 2 куплета>
<Аплодисменты, откашливается>
   Так. Ну вот, ещё хочу песню вам спеть. Вы знаете. я часто получаю письма, в которых меня спрашивают: не летал ли я, не плавал ли, не воевал ли, не шоферил ли, не сидел ли и так далее. <Смех в зале> Всё по тем причинам, что почти все мои песни написаны от первого лица. Я всегда говорю «я», но это вовсе не оттого, что я всё это видел. Кое что и знаю сам, а кое-что мне рассказывают люди… все с удовольствием почему-то рассказывают. И, возможно, я это всё воспринимаю не просто как вот рассказ, а, наверное, как если бы это случилось со мной. То есть, это пропущено через голову мою и душу, и... и я имею право говорить "я", хотя, возможно, я в этом н… не участвовал. Вот. Ну, есть, конечно... мы имеем право на домысел авторский, на какую-то фантазию, поэтому — почему нет? Но э… из-за этого так, мне приписывается много разных жизней.
   Вот щас как... песня, которую я вам покажу, это тоже такая "песня-монолог", которая называется "Дорожная история". И ещё, пусть вас не обманывает никогда, когда я пою от имени человека какой-то определённой профессии. Это вовсе не значит, что это может произойти только с человеком этой профессии. Это вы взрослые люди, все прекрасно понимаете. Вопросы, которые трогаются в этих вещах — они проблемы предательства и надёжности. Это везде может быть. Вот "Дорожная история".

<Опущен 1 куплет>
<Аплодисменты>
   А вот песня для вас… студентам. "Чужая колея" называется песня.

<Аплодисменты>
   Вот. Вы знаете, я часто очень слышу последнее время всякие подделки по... на магнитофоне. Теперь их легко распознать из-за хорошего качества магнитофонных записей, а раньше это было очень сложно. Я слышал однажды одну плёнку, которую выдавали за мою, где было из тридцати вещей только четыре, спетых мною, а остальные — просто хриплым голосом. Не более того.
   Ну, значит, я вот хочу к чему призвать людей, которые, наверняка, здесь есть, которые владеют этим бесхитростным инструментом, чтобы не... не пытаться никому подражать. Это совсем, по-моему, недостойно сейчас любого человека, э… подражать, там... Ну, есть искусство пародии — но это совсем другое дело, а, в общем, сейчас интереснее всего ведь на сцене видеть творческую личность. Верно? Индивидуальность. Если человек имеет своё мнение и суждение о предмете, о котором он говорит, И вообще, если он говорит с… то... то, что он сам думает, и как он сам относится к вещам, к событиям, к жизни. А вовсе не как кто-то другой или как это там, где-нибудь он вычитал. И всегда это интереснее смотреть. Всегда, безусловно. И слушать. И вот... А потом... А голосу вообще подражать смешно. У меня всегда был такой голос, я с ним ничего не делал, никогда не срывал его. Я даже был когда вот таким малолеткой, пацаном, читал стихи каким-то взрослым людям, они говорили: "Надо ж! Какой маленький, а как пьёт!" Потому что... <смех в зале, откашливается> потому что у меня всегда был такой низкий голос, "с трещиной". Раньше называли "пропитой", теперь из уважения говорят "с трещиной". Вот. Я его, конечно, попортил, там, и криком, и, там, выпивкой, наверное, и куревом, и всем другим, но, в общем, он всегда у меня был... основа была такая. Вот. Теперь ещё что...
   Ну хотите ещё юмору, да, немножко? Потом… Я уже с перевыполнением, но всё-таки здесь хорошо как-то. Значит...

<Аплодисменты>
   Значит, вот почему... Так... так случилось, что так мало всё-таки авторской песни вы слышите. Видите, в чём дело. Вот я, например, работаю в авторской песне много уже лет и... а эстрадная, например, песня, которая существует очень давно... ну, давно уже и есть... И вот как-то всё... на мо... на мой взгляд, авторская песня имеет такое же право на существование. Но, к сожалению, у нас к этому привычки нет. Есть привычка к тому, чтобы работали над песней несколько человек. Всегда отдельно композитор, отдельно поэт, отдельно певец, который тоже есть автор исполнения, автор интерпретации. В эстрадной песне всегда есть оркестр, есть смена номеров. Всегда вот эта пресловутая рампа, которая отделяет зал зрительный от сцены, и лепят фонари в глаза э… певцу, и о... зал может вообще просто встать и уйти, он всё равно не заметит даже. Вот. И, несмотря на большое количество достоинств, которые там есть — это богатое музыкальное сопровождение и... и так далее. Вот. Есть много недостатков в этой песне, на мой взгляд, которые не присущи авторской песне. Например, песня эстрадная — она неподвижна, потому что человек, сама система репетиций так построена, что человек добивается, на его взгляд, оптимального варианта, а потом уже старается до него дотянуться все остальные разы. Поэтому если вы любите какую-нибудь вещь, и придёте на эстрадный концерт, вас никаких неожиданностей не подстерегает. Вы всегда услышите исполнение, хуже, лучше там, плоше или э… я уж не знаю, а... но, во всяком случае, это всегда будет примерно так же, как было. Потому что певец закован в рамки оркестра, который с одной стороны ему помогает, а с другой стороны мешает. Он его... он должен петь в одном ритме, он во время действия не может крикнуть, там: "Дирижёр, давай помедленнее!", "...потише!" или, там: "Введи скрипочки!" Короче говоря, это, в общем, дело менее подвижное, не допускающее импровизации. Хотя, повторяю, голоса хорошие, люди, значит, учатся по многу лет. И бывает музыкантов много хороших, делают хорошие оркестровки. Но... И ещё, вот передача "Алло! Мы ищем таланты!" Знаменитая. Ищут, ищут и находят. И все таланты выходят, поют, выбирая себе какого-то кумира, стараясь ему подражать. И, по-моему, последнее время ещё немножечко лучше дело обстоит, но не... не слишком. По поводу текстов я хочу сказать. Мал... меньше всего внимания в эстрадной песне уделяется текстам. А в авторской песне — наоборот. Иногда слышишь такое, что просто уши вянут, а иногда ч… нечто, что не несёт информации. Даже, например, запомнившаяся, я не говорю — полюбившаяся, но навязшая в ушах, скажем так, такая песня, как, там, "Яблони в цвету — какое чудо!.." — вы знаете её все. Ну а, в общем, в принципе — ну и что?! И тополи в пуху — какое чудо! <Смех в зале> И масса других вещей, и всё чудо, и всё весны творенье и, в общем, ну и что дальше-то? А вот если рядом с этим прочесть строчки Есенина, скажем:
          «Всё пройдёт, как с белых яблонь дым.
          Увяданьем золота охваченный,
          Я не буду больше молодым...»
   Сразу понятно, что почём, верно? Там — поэзия, а тут... Ну вот. Но я не хочу всё огульно охаивать. И бывают... И сейчас пишут и поэты хорошие песни для эстрады.
   Мы всё делаем сами. Я всё пишу — и текст, и музыку, и сам выхожу к людям. Во-первых, люди всегда разные. Я вот люблю, когда свет горит, чтобы разговаривать с людьми. И не… невозможно повториться. Даже если ты очень хочешь оттого, что вот та... такая... такой жанр этой песни, что она не может быть одинакова на двух разных выступлениях. Всегда по-другому будет. Вот. Это первое. И, во-вторых, конечно, мы больше всего работаем с текстами. Это естественно. И несмотря на кажущуюся простоту, которая есть в авторской песне, поверьте мне, я вам не… не преувеличивая могу сказать, что я по... половину точно своей творческой, естественно, жизни трачу на песни. Большую половину. Если вот так взять чашу весов и всё остальное бросить на другую: и театр, и кино, и я не знаю ещё что, а сюда — только песни, то это — больше… и стихи. Больше. Так очищаешь слова, потому что песня, знаете, как... Нужно, чтобы сразу это входило, чтобы ничто не мешало тебе воспринять. Из-за этого так очищаешь каждое слово. Ну, <откашливается> неважно.
   Мне тут есть, наверное, несколько вопросов, которые будет интересно, чтобы я ответил всем.
   Это я уже сделал для вас, то, что вот в первой записке — я сейчас сделаю. Тут, вероятно, заказы спеть песни.
   Э… Спрашивают, почему я такой грустный. <Оживление в зале> Э… Ну, не имея в виду, это... не… не из... я думаю, не из сентиментальности или заботы о моём здоровье, а просто люди думают, что я... что мне кажется, будто вы не всё понимаете. Нет, это совсем не так. Я абсолютно уверен, что семена падают в благодатную почву, поэтому... А грустный — а чего особенно веселиться? <Смех в зале> Вот.
   Нет, нет, я с удовольствием... Вы знаете, я здесь давно не был, в этом здании. Я был здесь лет семь тому назад на химическом факультете, и... и было очень хорошо с точки зрения посещаемости, слишком хорошо. И даже девочку одну куда-то увезли в больницу. И я сказал, что я больше сюда не приеду. Не потому, что я... Я больше всего ценю аудиторию студенческую, морскую и лётчицкую — так скажем. Потому что одни, каждый раз, уходя туда, рискуют. Ведь есть допуск какой-то, верно? А другие — очень долго без берега, без дома. Это тоже накладывает отпечаток на душу их. Они более подвижны. И люблю студенческую аудиторию, естественно. Объяснять, почему — даже и не надо. Вот. Но тогда вот было, я думал, что я больше не приеду. Это первый мой приезд после такого большого перерыва. Так что, вы понимаете, для меня это тоже большое событие. Не только для вас. Больше, чем для вас.
   Значит, слова такие: "Был шторм и вдруг, там..." так-так-так... <Откашливается> Понятно.
   Тут заказы исполнить песни. Я хочу попробовать найти записку, которую будет интересно услышать всем.
   "Расскажите, пожалуйста, кратко о себе". Ну, вы можете себе представить на вопрос... Однажды, во время... Я не хочу сказать, что у меня такая содержательная жизнь была, что потребуется много времени, но однажды во время экзаменов в школе-студии Художественного театра, я, стоя в коридоре, от своего товарища получил записку с просьбой прислать шпаргалку. Буквально в этой записке было написано: "Напиши краткое содержание "Дон Кихота". <Смех в зале, смеётся> Это правда.
   Так. Исполните, пожалуйста, "Где был я вчера", там. Так.
   Вот ещё. В ответ на все ваши многочисленные заказы. У меня песен очень много — и песен, и стихов, и всяких рассказов. Я и прозу пишу и так далее. И я не... не смогу ответить на всё. Вы можете это понять, потому что нам нужно было бы на... на пару недель запереться где-нибудь с водкой, там. <Оживление в зале> И всё равно всё не перепоёшь.
   Так, м-м... "Гитара вам не раз помогала. Расскажите о гитаре".
   Так. "О... о себе. Женаты ли вы?" и так далее. <Смех в зале> "Многие могут сказать, что они её знают. Если это не..." Так. Традиционный вопрос, однако.
   "Ваши планы на будущее?" Вот из всех ваших вопросов... Вы понимаете, это очень странно, почему — говорит: "Расскажите о вашей личной жизни?" Чего-то я... Ну вот... Я никогда не прихожу и ни... ни у кого не спрошу. Даже вот к нам в театр приезжают всякие люди ра… читают лекции и говорят, там. Физики всякие. Я не подойду к Флёрову и не... подойду к нему и скажу: "Пожалуйста, расскажите..." <Смех в зале, аплодисменты>
   "Если это возможно, позвоните..." Значит, товарищи, которые хотят меня пригласить в институт — вы знаете, в общем-то, это сложно, но не... небезнадёжно. И вам просто, я думаю... Вот видите, как-то всё-таки вот студенты-то смогли, значит, и другие смогут.
   "Исполните песню..." "Слухи", там. Ну, это всё так.
   Ну, нет особо таких выдающихся записок. Они везде одинаковые. Я не говорю... не из-за того, что низкий уровень интеллекта в аудитории. Просто, вероятно, все пришли за одним — за песнями. И это самое главное. И я это ценю больше всего. Поверьте. Больше, чем массу умных вопросов, которые вы мне можете задать наверняка, на которые я не смогу умно ответить. Вот.
   Да. Так, последняя записка, ладно, потому что я ещё хочу пару вещей вам спеть, а уже время вышло полностью.
   "Не могли бы вы рассказать, как возникли декорации в спектакле "Тартюф"? Не мог бы, потому что это Любимов придум... Я не помню, как-то все вместе мы придумали. А это никогда невозможно рассказать. Это также невозможно рассказать — "как Вы пишите свои песни, откуда вы берёте тему?" — меня иногда спрашивают. Любимый вопрос. Или — "Как вот Вы сочинили это?", "Как Вам пришёл на ум этот образ?" Это невозможно. Это есть творчество. Это есть нечто, что не объяснишь словами. Это есть вдохновение, которое... ты сидишь, сидишь, себе ногти кусаешь уже до... до крови, и вдруг где-то в полпятого утра кто-то сел, на ухо пошептал — бах! — строка. Ты думаешь: неужели это я придумал?! — через многое время. Это очень трудно сказать. Это какие-то просветления есть, которые необъяснимы. Если бы это возможно было бы объяснить, тогда возможно было бы и подманивать вдохновение. Понимаете? Возможно было бы... Вот. Ну и всё. Хорошо. Хватит, а то я... Ну, не нужно.
   Вот. Ещё я хочу вам одну шутку спеть, а закончить всё-таки на серьёзной ноте. Да? Потому что век серьёзный у нас сейчас на дворе стоит. Шутку такую я спою... Э... Вот "Диалог у телевизора", который все знают, но я без него не могу как-то — надо самому развлечься немножко.

<Аплодисменты, откашливается>
   Песня, с которой я начинал свою работу вообще в кино. Называется она "Парус". Это из фильма "Срочно требуется песня". В отличие от других моих вещей не ищите в ней содержания или сюжета точного. Эта песня состоит из набора беспокойных фраз. Она просто о всеобщей нашей причастности и ответственности ко всему и перед всем, что происходит на этой земле.

<Аплодисменты>
   Вы были такими покладистыми в течение всего вечера...
   ГОЛОС ИЗ ЗАЛА: <Неразборчиво>.
   Ну что вы! Нет, вы знаете, я вам вот что щас скажу. Дорогие, дело в том, что, правда, я всё не перепою. Я с большим перевыполнением. Я отработал... В общем, вы всё делали, как надо сегодня. Я надеюсь, что я тоже. Вот. Я никогда не пою "на бис".
   ГОЛОСА ИЗ ЗАЛА: Новое… — Новое обещали…
   Что?
   ГОЛОСА ИЗ ЗАЛА: Новое… — Новое… — Новое…
   Обещал — я и спою в следующий раз. Я и сказал. <Смех в зале> Для вас, если для вас не было ничего нового, я вас поздравляю, потому что, значит, вы знаете почти всё.
   Прошу Вас…

   Сергей Фролов: В память об этой встрече с благодарностью к Владимиру Семёновичу маленький подарок не столько для памяти, сколько для пам… для напоминания о том, что всё-таки мы должны услышать новые песни.
<Аплодисменты>
   Спасибо!

        Появление сообщений об ошибках при обращении к файлам RealAudio, mp3, txt означает, что к серверу, на котором размещены эти файлы, нет доступа. Повторите запрос спустя некоторое время или на следующий день.
        Об ошибках в работе сайта Вы можете сообщить нам по e-mail .

        Если Вы располагаете любой информацией об этой записи (воспоминания очевидцев, недостающие песни, песни в полном объеме или с лучшим качеством, отсутствующие комментарии, фотографии, публикации с упоминаниями и т.д.), пожалуйста, свяжитесь с нами по e-mail :