ВЕДУЩИЙ: Владимир Высоцкий!

<Аплодисменты>
   Сделай громче...   
   Я нарочно начал с песни сегодняшнее выступление своё, как и все, для того, чтоб вы не подумали, что к вам приехал кто-нибудь другой. Вот. Потому что иногда бывает, объявят Мартынова, а приедет не тот, верно?  
   Итак, несколько слов я вам скажу о своей работе...
   Ну, вы-т пока как?.. Я буду долго петь, вы устанете так. <Аплодисменты> Откуда так много вас? Смех в зале> Хорошо.
   Значит, несколько слов о своей работе, а потом я буду вам петь, показывать стихи, в общем, всё, зачем вы сюда пришли, полной мерой вам отдам. Я работаю в Москве, в московском Театре на Таганке, он называется "Театр драмы и комедии", просто он расположен на Таганской площади и больше известен под этим именем: Театр на Таганке. Существуем мы всего четырнадцать лет — это небольшой срок для театра, но, несмотря на это м-м... театр этот завоевал большую популярность, любовь у зрителей Москвы и других городов, где мы бывали на гастролях. Были мы также за рубежом: в Болгарии, в Венгрии. В Югославии в позапрошлом году на белградском интернациональном фестивале БИТЕФ, мы получили Гранд-при, высшую награду фестиваля, за спектакль "Гамлет", это мне особенно приятно, потому что я в нём играл роль Гамлета.
   Значит, в чём секрет популярности этого театра? Я думаю, об этом будет написано много книг, томов с исследованиями, а я только в двух словах коротко о нескольких причинах. Значит, этот театр имеет своё лицо, он ни на кого не похож, не похож ни на какой другой коллектив ни в Москве, ни в других городах. Этот театр имеет свою позицию, и чётко знают люди, о чём они говорят со сцены, а это тоже привлекает зрителей всегда, когда они видят, что люди понимают, о чём они говорят. И это во всём: и в отношении к жизни, в подходе к проблемам современным, и даже в выборе репертуара, потому что мы играем не только драматические пьесы, как обычно в театрах берут пьесу классическую или современную, и ставят её. А мы играем прозу. Предположим, появляется какой-нибудь интересный роман или повесть, или рассказ, и мы работаем с автором, привлекаем их. И они сидят в зрительном зале и вместе с нами, вот так вживую делают сценический, театральный вариант своих вещей и поэтому от этих спектаклей веет свежестью, они живые, и видно, что это делали люди современные для людей тоже, которые живут сейчас. Там... Эти все спектакли сделаны в очень яркой форме, потому что мы много занимаемся экспериментом и поиском в области формы. Значит, всегда это очень яркое зрелище и никогда не скучно смотреть. И мы даже проверяли это: есть люди, которым не нравится, естественно, есть люди, которым нравится, но равнодушных людей никогда не бывает у нас на спектаклях. И обязательно какие-то струны у вас в душе зацепятся, и они зазвенят в ответ тому, что происходит на сцене. Вот. В каждом нашем спектакле очень много песен, стихов и музыки. И опять используются песни в нашем театре не как вставные номера, я вообще возражаю против того, чтобы люди говорили-говорили прозой, а потом ни с того ни с сего вдруг, как чёрт из бутылки, появилась песня, почему? Если можно продолжать разговаривать прозой, зачем петь? И вот, когда я несколько лет тому назад, когда поступал в театр, пришёл и увидел спектакль "Добрый человек из Сезуана", я увидел, что оказывается песня там используется и приходит только тогда, когда она необходима, предположим, уже невозможно разговаривать. Вот я в-в спектакле "Добрый человек из Сезуана" играю роль безработного лётчика, и там в конце второго акта, когда у него разладились все дела, и он доведён до отчаяния, до предела, я там что-то в... кричу, вот, жилы набухают здесь, кажется, что лопнет и, кажется, всё, предел, потолок и выше никуда не простучишься — уже такой напор темперамента н... отдача сил, что кажется, что дальше невозможно. И вот тогда на помощь приходит песня, и я пою прямо в зрительный зал, от своего имени пою песню, и она позволяет вздёрнуть действие ещё на ступеньку выше, ещё больше воздействовать на людей и будоражить их, трогать их нервы, в хорошем смысле, конечно, слова. Вот. И эти песни, стихи и музыка у нас — мы берём их не только э... у профессиональных поэтов и композиторов, но и сами артисты в этом театре работают для с... для спектаклей. Вот я пишу песни, стихи и музыку, есть у нас композиторы Хмельницкий, Васильев, которые сами пишут музыку для спектаклей, есть у нас люди, которые пишут инсценировки, вот Веня Смехов, а Валерий Золотухин, которого вы все знаете, он снимался много в кино, и я с ним играл вместе — в фильме "Хозяин тайги" и в других фильмах вместе мы играли, вот, он поёт хорошо, а он ещё и пишет. И вот у него вышла повесть в журнале "Юность", а теперь выходит книжка, и он становится просто профессиональным писателем. Но самое главное, что все эти способности, которыми мы обладаем, помимо актёрских, кто что может, мы име... имеем возможность применить на сцене нашего театра, а это всегда видно. Вообще когда... чем больше вложено в дело или в человека, в девушку, в ребёнка, всегда это становится дороже — чем больше отдано, тем ближе и ценнее становится это дело или человек. И это видно, что мы играем... никогда не играем спустя рукава, как говорится, "в полноги", а всегда с полной отдачей, с потом и кровью, работаем честно перед людьми в... ну, "как на полную железку", как говорят. Даже один критик написал, что они играют каждый спектакль, как будто в последний раз.    
   У нас много, в репертуаре нашего театра много поэзии. Поэзия... интерес к поэзии это традиция в России. И вот так случилось, что больше ста лет наши поэты не только прекрасные стихотворцы и пишут великие стихи, они себя ещё... себя очень прилично ведут в жизни, они являются достойными гражданами в... в высоком смысле этого слова, начиная от Пушкина и кончая некоторыми теперешними. И я п... просто вам хочу сказать, что э... традиция такая интереса к... к поэзии не прошла мимо нас, и мы сделали несколько спектаклей о поэтах. Мы сделали спектакль о Маяковском, который называется "Послушайте!", спектакль о Пушкине, который называется "Товарищ, верь!" И во всех этих спектаклях много стихов, воспоминаний о них, писем, э... каких-то их воспоминаний о своих друзьях. Есть спектакли, сделанные на материале Вознесенского — "Антимиры", Евтушенко — "Под кожей статуи Свободы". Есть драматическая поэма Есенина "Пугачёв" и есть спектакль, который я особенно люблю, потому что в нём собраны самые лучшие военные стихи, и посвящён этот спектакль поэтам и писателям, которые участвовали в войне. Одни из них погибли — это Коган, Багрицкий, Кульчицкий. Кульчицкий, кстати, был харьковчанин, он погиб в сорок втором году. Вызвался возглавить поиск разведчиков и погиб. И похоронен он в братской могиле на сопке Сахарная голова. Вообще этим ребятам было всегда всего... тогда всего по двадцать-двадцать один... одному году и они, в общем, ничего не успели сделать, кроме того, чтобы написать несколько прекрасных стихов и ещё умереть. Но — это много. Вот. Мы впервые зажгли по ним Вечный огонь на сцене нашего театра, впервые в Москве. У нас стоит на авансцене чаша, из неё вспыхивает пламя Вечного огня, и выходит перед началом спектакля артист, просит почтить память погибших минутой молчания, и весь зрительный зал, как один, подымается и одну с... минуту стоит молча. А по трём дорогам, которые спускаются к этому Вечному огню, вот, выходят поэты, читают вам свои стихи, а потом уходят назад в чёрный бархат, как будто в землю, как будто в братскую могилу, как... в ник... в ничто, а по ним снова звучат песни, стихи их друзей.                
   Некоторые из этих песен я написал для этого спектакля. Маленький фрагмент оттуда:

<Аплодисменты>
   А в конце этого спектак...
   Ну, не надо мне рассказывать, веселее или грустнее. Что мы, с вами разговаривать пришли сюда, что ли? Ну, пришёл, близко сиди, молчи тогда, чё ты? Значит, подо... Да подождите, не в этом дело. Я вам щас объясню, ребята, которые вот здесь сидите. Если вы обратили внимание, мои выступления меньше всего похожи на эстрадные концерты. Верно? Вот. Значит, я ценю эту атмосферу доверия, непринуждённости и свободы, которая есть у меня на концерте, на выступлении. Я меньше всего хочу, чтобы это было похоже на эстрадный концерт. Поэтому вы же никогда не... не... не прибежите, когда будет тут Кобзон петь, скажем, или Магомаев. Верно? Будете сидеть себе нормально, откинетесь на спинку кресла, свет не горит в зрительном зале, вас не видно. Можно, чё хочешь, делать — зевать, отдыхать и так далее. Вот.
   И я свои песни, когда ещё начинал работать, я писал для своих друзей. Я никогда не рассчитывал на такую большую аудиторию в зрительном зале. Я писал для них. И мы сидели вместе за столом. Конечно, за столом лучше, потому что после второй–третьей уже и петь не надо, все и так друг друга любят. Но вот ту атмосферу, которая, я помню, у нас была с моими друзьями уже много времени назад, я её пытаюсь сохранить на моих выступлениях. Поэтому я всегда призываю людей, чтоб они чувствовали себя спокойно, вольно. Если они захотят что-то, чтобы они меня спросили. Вот. Но я совсем не за то, чтобы, значит, если вот у нас такая атмосфера, то чтоб кричать: "Давай!" Ну чё "давай"? Почему "давай"? Здесь сидят несколько тысяч человек. Я обязательно дам то, что я наметил, обязательно сделаю. Вот. И постараюсь, чтоб вам было интереснее. Но вы мне тоже не мешайте, ладно? Значит...
<Аплодисменты, откашливается>
   Значит, так. Этот спектакль кончается такими стихами:

<Аплодисменты>
   Меня очень часто спрашивают, почему я так много пишу о войне. Просто для своих песен я стараюсь выбрать тех людей, не... не которые отдыхают в данный момент или жуют, а тех, у которых должно что-то случиться, они доведены всегда до предела, до отчаянья, находятся в момент риска, в крайней ситуации. У них должно что-то сломаться, произойти. Короче говоря, людей, которые действуют, а не тех, которые расслабленные. Вот поэтому я так много обращаюсь к военным сюжетам. Но не подумайте, что это — стилизации под классические военные песни. Это песни, которые написал человек никогда не воевавший для людей, многие из которых тоже родились позже. Вот. Но об этом просто нельзя забывать. И потом, всегда, в общем, это всех коснулось, и всех касается до сих пор.
   Но я в своих выступлениях чередую весёлые песни и шуточные с печальными и серьёзными. Вот щас наступила такая минута, когда нам с вами надо улыбнуться вместе.
   Я спою вам шуточную песню, которая называется "Песенка о переселении душ". Ну, вам известно, что мы с вами пос… не умираем после смерти, а индусы считают, что душа наша переселяется в людей в других, в животных, в предметы, в растения, в насекомых, в каракатиц всяких. В общем, кто куда сможет, тот туда и переселяется. И кто чего стоит даже.

<Аплодисменты>
   Значит, я не потому прекращаю аплодисменты ваши, что мне не нравится. Всем нравится. <Смеётся> Просто чтоб успеть побольше спеть для вас. Вот. И, значит, вот о чём. Я никогда не работаю с роликами, чтобы за... вот показывают, знаете, сначала показывают фрагменты из фильмов, а потом выходит артист и говорит: "Вот это я! Вот это было тогда-то. Вот тут было то-то". Потом рассказывает всякие смешные истории из области кинематографа, например, как их били по-настоящему, крупным планом, по девять дублей подряд. Как у них вот такое лицо было и так далее. Я это слышал много раз, но я так не люблю работать. Я предпочитаю работать живьём и показывать то, что я могу сейчас сделать, в данный момент, а не что когда-то было сделано, да ещё не тобой, а целым большим коллективом.
   Но всё-таки зная большой интерес зрителей к кинематографу, я вам спою песню, которую я обычно пою на встрече с кинозрителями. Вот. Это история мирового кинематографа даже. Есть такой знаменитый артист, он называется Шон Коннери на Западе. Он играл Джеймса Бонда — агента 007, супершпиона, супермена, супер-супер-супер-пересупер. Вот. И вот он настоко знаменитый человек, что ходит он с охраной, к нему пробраться очень трудно, живёт он за высокой оградой. Он опасается поклонников, потому что боится, что они его совсем где-нибудь прижучут, и всё. Вот. Ну а так... Его пригласили сниматься к нам в фильм "Красная палатка". Он долго не хотел, беспокоился, потому что страна таинственная для него. Вот. И он, наконец, всё-таки согласился, пришёл, и две недели гулял по улицам, та... а в него... никто... народ проходил мимо и — никакого внимания. Ну пройдут — токо что не плюнут, а, в общем, никакого уважения, <смех в зале> потому что он вообще в жизни никакой не супер. Нормальный господин, респектабельный, седоватый, лысоватый, очень симпатичный, но никакой не супер. И он так подышал, смотри... никто к нему не пристаёт, потому что у нас этих фильмов никто не видел, конечно. Вот. И он потом заскучал, говорит: "Надо всё-таки организовать какой-то вечер, объяснить хотя бы моим коллегам, кто я такой". Ну, позвали журналистов, позвали артистов, артисток, конечно. Вот. Он накрыл стол, сделал замечательный стол, купил всяких напитков хороших в "Берёзке", там, висков, джинов, и всё... И всех развлекал. Он вообще симпатичный, развлекал всех. Правда, по-английски. А там, в этой компании, никто, к сожалению, ни бельмесу по-английски не смыслил, поэтому он так... Ну, в общем, коро... Так… чё-то он делал. В общем, короче говоря, все выпили, съели да ушли. И он остался один у разрушенного стола и долго повторял: "Да, действительно, это таинственная страна!"

<Аплодисменты, откашливается>
   Я уважаю все профессии, но особенно отличаю две — это лётчиков и моряков. И я никогда не отказываю лётчикам и морякам петь. И пел везде — на кораблях, на лодках подводных, в кубриках, на палубе, в самолёте, в ангаре, на лётном поле перед механиками под рёв самолетов. Потому что это люди, которые одни каждую се... каждый раз, когда взлетают — рискуют, а другие — так долго без дому, вот, что им хочется хоть немного тепла с собой отдать. И поэтому я так много пишу песен и от лётчиках, и о моряках. Щас я хочу вам показать песню, которая посвящена капитану дальнего плаванья Анатолию Гарагуле... в Черноморском флоте он. Вот. Песня эта называется "Человек за бортом".

<Аплодисменты, откашливается>
   Вы, наверное, обратили внимание, что эстрадные певцы не поют моих песен. Не потому, что не хотят, а потому, что я не даю. Я считаю, что между эстрадной и авторской песней существует большая разница, потому что эстрадная песня делается многими людьми. Есть автор текста — поэт, автор музыки — композитор и есть автор исполнения — певец. И обязательно четвёртый участник — оркестр, иногда очень хороший. Делаются хорошие оркестровки, певцы обладают хорошими вокальными данными, учатся в консерваториях и так далее. Но дело в том, что в этой песне, в эстрадной песне, много присутствует зрелища. Вот есть рампа, вот эта граница между сценой и зрительным залом, есть такая приподнятость, концертность. Света нет никакого, так что, в общем, такой провал. Есть такая четвёртая стена. И вы приходите, в общем, глядеть эстрадную песню. И если это зрелище уйдет из эстрадной песни, она очень много потеряет. По многим причинам. Ну, во-первых, э… манера репетировать такая, что люди добиваются высшего уровня, оптимального варианта, а потом всегда стараются это повторить. И они закованы в рамки оркестра, они... в ритмические рамки, и поэтому перемен особых вы никогда не можете ждать. А это невозможно, потому что есть чёткий ритм, отрепетировано раз навсегда. Вот. И она из-за этого лишена живости, импровизационности. Больше того, так много появилось теперь этой самой эстрадной песни повсюду: по телевидению — так просто целый день. Или токо "А ну-ка, девушки!", "А ну-ка, парни!", или вот эта самая песня "Алло! Мы ищем таланты!", или конкурс, или "Здравствуй, песня!", или ещё чё-нибудь. И всё ищут, находят эти таланты, они всё поют, поют, поют. Вот. И, видимо, у них нет времени просто следить за тем, что они поют. За тем, как... Они репетируют, есть оркестр, и всё, а вот что — они особенно внимания не обращают. Иногда в песне там вообще просто непонятно, про что, а иногда никакой в ней информации нет. В наш век, когда отовсюду: и радио, и телевидение, газеты, телефоны, сплетни — да сколько разговаривают люди! Целый поток, просто лавина информации. А из песни когда — ничего не узнаёшь. Но это ж досадно. Даже полюбившаяся песня, скажем, "Яблони в цвету — какое чудо!.." Ну хорошая музыка там, поёт прилично человек. А вот подумайте — "Яблони в цвету — како..." Ну а тополи в пуху — какое чудо! И... А про что угодно. Или, там, вот какой красивый паркет — какое чудо! Разве это поэзия? Или, предполо... Вот Есенин сказал:   
          «Всё пройдёт, как с белых яблонь дым.
          Увяданьем осени охваченный,
          Я не буду больше молодым...»   
   Вот, смотрите, про те же яблони, которые роняют цвет, а как прекрасно. Потому что это — настоящая поэзия. А "яблони в цвету — какое чудо..." это просто сообщили вам, что это замечательно. И что? Ну вот. И я не хочу всё огульно охаивать. Есть хорошие тексты очень на эстраде. И пишут хорошие поэты. Вот Бернес работал — только хорошие тексты пел. Если вы сейчас... Смотрите, сколько лет он уже не живёт, а как только он запоёт, захочется подойти, услышать, что он поёт, потому что он считал, что самое главное для эстрадной песни теперь — это поэтическая основа. Ну вот.
   А мы, люди, которые работаем в авторской песне... Ну, я пишу всё сам — и текст, и музыку. Стараюсь так, чтобы одно не мешало другому. А самое главное, при всех минусах, которые есть у меня, потому что нет оркестра большого, вот, э… есть большой плюс — дело в том, что каждый раз приходит другая аудитория и другие зрители. И я сам пою свои тексты. И я могу в зависимости от настроения, которое возникло вот прям сейчас, сию секунду, многое в ней изменить. Не говоря уже о словах, а в настроении — подвинуть ритм, придать ей какую-то более шуточную окраску или наоборот. Вот свет в зрительном зале горит. У меня есть ваши глаза и, в общем, мне совершенно неважно, где петь — на сцене или в зале. Где угодно. Для этого ничего не нужно. Нужна гитара, ваши глаза и моё желание рассказать вам что-то, о чём я хочу, и как я отношусь к тем событиям, о которых пою. Поэтому эта песня подвижная, допускает импровизацию. Она живая и очень живучая, потому что люди берут к себе домой записанные на магнитофоны вот эти вот плёнки, и я во многих домах нахожусь в гостях в скрученном, правда, состоянии, но мне там довольно удобно. <Смеётся> Часто раскручивают. Ну вот. <Откашливается>
   И я иногда даю, конечно, петь свои песни другим людям, но, в основном, это драматические артисты, потому что я пишу песни для многих спектаклей других театров. И вот недавно в московском театре Сатиры шёл спектакль "Последний парад", в котором было несколько моих песен. Значит, и пели это Папанов, Держанин и Ткачук. И они сначала меня позвали и говорят: "Ну-ка, давай-давай, покажи, как ты поёшь, потому что твои песни надо всё-таки петь, как ты!" Я им показал. Я уж не знаю, что они делали — то ли они там пили пиво холодное, то ли голоса срывали нарочно, не знаю. В общем, голоса-то они сорвали, а... а толку особого не было, потому что...
   Я вообще против того, чтоб подражать моему голосу, и всем сидящим в зале, если кто-то владеет гитарой и иногда поёт мои песни, не надо подражать голосу. Я с ним ничего не делал. Срывать нарочно свой голос не надо. Я всегда имел такой голос, он у меня от папы с мамой. Без всякого катара. Вот я когда был вот таким малолеткой, я помню, я читал стихи каким-то людям и они говорили: "Надо ж! Какой маленький, а как пьёт!" <Смех в зале> Потому что у меня уже тогда был голос такой грубый, в общем, хрипловатый, низкого тембра. Я его, конечно, немножко подпортил, что и говорить, и куревом, и другими делами, но всё-таки он у меня всегда был, как раньше говорили, почему-то говорили "хрипатый", а теперь из уважения говорят "с трещиной". Вот, значит, <откашливается> не надо, чтобы он был с трещиной. Пойте, как вы хотите, как вы понимаете эти самые песни, этот матерьял, потому что это самое ценное на сцене — увидеть ин... индивидуальность, как сам человек это делает, а не как какой-то дядя. Тем более, что самого дядю-то можно послушать. Верно?
   Ну и они это спели очень хорошо. Мне понравилось и я записал несколько из этих песен на пластинку. Вот одна из них, называется "Утренняя гимнастика".

<Аплодисменты, откашливается>
   Вот ещё одна спортивная песня шуточная, которая называется "Марафон, или Бег на длинную дистанцию". А написана она по поводу некоторых комментариев к телевизионным передачам о хоккее. Иногда слышишь, когда Спарре или Озеров вдруг тебе докладывают бравым голосом про то, что "вот ещё одну шайбу забили наши чехословацкие друзья!" А ты думаешь, какие же они друзья, если шайбу забили? Они друзья "до того" и "после того", а "во время того" они противники и соперники. Верно? Ну вот. Теперь, значит, вот такая песня — "Марафон".

<Аплодисменты>
   Ещё одна шуточная песня. Я совсем недавно в спектакль "Антимиры", который идёт у нас, начал петь песню новую совсем, которая очень хорошо вмонтировалась в этот спектакль "Антимиры" и так далее. Потому что так много разговоров теперь идёт о Бермудском треугольнике, что там пропадают корабли, что там, значит, находят каких-то сумасшедших после какой-то катастрофы. Про тарелки говорят, что тарелки летают кругом. Что гдей-то делают операцию без ножа, разрывают чёй-то там. Вот. И как все... как с ума посходили, все носятся с этими идеями. Вот. И я написал песню, которая называется "Письмо в редакцию телевизионной передачи "Очевидное и невероятное" из сумасшедшего дома". <Смех в зале> Сумасшедший дом называется "Канатчикова дача".

<Опущено 4 куплета>
 <Аплодисменты>
   Дорогие товарищи, которые пришли с жёнами! Я вам должен сказать, что у меня репертуар сугубо мужской и, в общем, в основном, моя публика — это мужчины. К счастью. В отличие от почти всех других певцов. Поэтому если ваши жёны чем-то недовольны, вы особо не расстраивайтесь, потому что я не расстраиваюсь, и спою для них сейчас специально, для лучшей половины человечества, лирическую песню, которая называется "Она была в Париже".

<Аплодисменты>
   Я сегодня, друзья, с таким перевыполнением иду, уже процентов на сто тридцать у меня.
   Значит, песня... Меня часто очень спрашивают в письмах: не летал ли я, не плавал ли, не сидел ли, не воевал ли, не шоферил ли и так далее. Это потому, что мои песни, почти все мои песни написаны от первого лица. Это, значит... Я говорю всегда "я". Но это не потому, что так вот обнаглел, дескать, и поёт "я", всё, вроде, он видел и знает. Я не...
   Ну, щас ещё, ещё один... ещё один нашёлся.
   Значит, э… потому что, вероятно, я... я кое-что знаю и на себе, а кое-что мне рассказали. И я люблю увидеть и услышать то, что, может быть, другим невдомёк. А самое главное, всегда хочу об этом рассказать, как я это понимаю. Значит, это всё просто пропущено через меня, мою душу, голову. Вот. И там процентов на пятьдесят, наверное, авторского, а остальные на... значит, на совести тех, которые рассказали. И поэтому эти песни называются "песни-монологи".
   Я вам хочу ещё один такой "монолог-песню" спеть, который называется "Дорожная история".

<Опущен 1 куплет>
<Аплодисменты>
   Наконец, песня, с которой я начинал свою работу в кино, песня эта называется "Парус". Не ищите в ней содержания как... или сюжета, как в других моих песнях. Это песня беспокойства, в ней просто набор нервных, беспокойных фраз.

        Появление сообщений об ошибках при обращении к файлам RealAudio, mp3, txt означает, что к серверу, на котором размещены эти файлы, нет доступа. Повторите запрос спустя некоторое время или на следующий день.
        Об ошибках в работе сайта Вы можете сообщить нам по e-mail .

        Если Вы располагаете любой информацией об этой записи (воспоминания очевидцев, недостающие песни, песни в полном объеме или с лучшим качеством, отсутствующие комментарии, фотографии, публикации с упоминаниями и т.д.), пожалуйста, свяжитесь с нами по e-mail :