Киев... <Аплодисменты>
   Добрый день.
   Так приятно, такое... такое светлое здание, так вы хорошо меня встретили. Нужно отработать это. Вот. Ну, я прекрасно понимаю, зачем я здесь, зачем вы меня ждёте. Всё правильно. Песни будут обязательно сегодня. Постараюсь, чтоб было побольше. Вот. Ну, вначале всё-таки, для того, чтобы нам познакомиться немного, я расскажу несколько слов о том, где я работаю, что я делаю, чтоб вам было понятно. А то неизвестно, что это за человек приехал, да ещё про которого столько разговоров и сплетен. Так что лучше уж рассказать с самого начала, что я, чтобы никаких сомнений не было.
   Значит, работаю я в Москве, в московском Театре на Таганке. Московский Театр на Таганке приехал сейчас к вам в гастроли в город Киев. Мы пять лет никуда не выезжали. Вот. Работали только в Москве, и очень, естественно, волновались, как примет киевский зритель театр. Ну вот, приняли нас прекрасно. Было всё великолепно, за исключением погоды. Погода токо немного подвела, а погода в зале была великолепная.
   И даже спрашивают часто, почему же вы ра... играете в таком маленьком зале? Ну, я вам должен сказать, что для нас этот зал вашего помещения Театра оперетты — это громадный зал, потому что в Москве у нас шестьсот пятьдесят человек, а здесь — тысяча сто. А н… в нашем театре невозможно наши спектакли играть на... в большом зале из-за того, что во всех наших представлениях зритель является как бы участником событий на сцене. Мы обращаемся к зрителю, разговариваем с ним, выходим из зрительного зала. А если это будет что-нибудь вроде стадиона, то просто невозможно. Там надо играть в футбол. Или, в крайнем случае, эстрадные концерты. Поэтому вот, мы выбрали такое помещение, и, к сожалению, очень трудно достать билеты в театр в Киеве. Вот. Но я вам должен сказать, что и в Москве тоже не так уж легко попадать в театр. Иногда даже, идёшь в девять часов утра когда на работу и смотришь людей замёрзших, синих от холоду, которые стояли всю ночь, писали вот тут на руке номерки какие-то, отмечали очереди, некоторые даже в летнее время берут раскладушки, там ночуют. Вот.
   Вот... Так что, в общем, это не... не только здесь, в Киеве, а везде. Театр, действительно, очень популярен, и э... посещаемый театр. И поэтому, когда видишь вот этих людей, которые стоят по ночам и так далее, то просто как-то, как говорят, рука не подымается плохо играть. И поэтому все наши спектакли долговечны. Мы играем по четыреста раз один и тот же спектакль, и наш репертуар очень стойкий именно из-за того, что актёры — а это, в основном, люди молодые — играют с полной отдачей, с душой, так сказать. А всегда чувствуется в зрительном зале, когда есть какая-то отдача для... для зрителя, то и зритель отдаёт тебе то же самое, что ты ему. Вот. Ну и так как мы знаем, что любят, хотят придти, то халтурить не хочется на сцене. И играем мы… в общем, стараемся играть, не знаю, все или нет, на совесть. Вот.
   Значит, театр организовался семь лет тому назад. Раньше... Вы знаете, что такое "Таганка"? Таганка — это такая площадь. Раньше она была знаменита тем, что на Таганке была тюрьма. Ну, потом тюрьму сломали. Вот. И там был театр. Назывался он московский театр Драмы и Комедии. Этот театр реорганизовали. А, вы знаете, как происходит реорганизация: это просто снимают всех руководителей, меняют состав. Приходит новый руководитель со своими людьми, и начинается новое дело. Так что здание старое было, а театр — новый. И вот в это старое здание, которое протекало — у нас зрители первый год ходили в шубах между вёдрами, всё время текло у нас... Вот. Э... Ремонт... Необходим был ремонт.
   И мы принесли с собой только один спектакль, назывался он "Добрый человек из Сезуана". Этот спектакль был поставлен на четвёртом курсе театрального училища имени Щукина. Поставил его заслуженный артист РСФСР Любимов, лауреат Государственной премии. Он вам известен. Вы его, вероятно, знаете по картинам — он снимался много в кино. Вот самая известная картина, по которой вы точно можете его знать — это он играл Пятницу в фильме "Робинзон Крузо". Ещё в старом фильме, вместе с Кадочниковым. Вот этот самый Любимов поставил этот спектакль. Спектакль нашумел в Москве. Была большая пресса. Было очень много... Мнения разделились. Кто говорил, что это прекрасно, кто говорил, что это совсем... <откашливается> неинтересно и так далее. Но спектакль был сделан очень ярко по форме. Там было много песен, зонгов. Такой острой социальной направленности спектакль. Жёсткий такой, злой. И лирический в то же время. И он имел большой резонанс, и решили этот коллектив сохранить.
   И вот мы начали работать в этом новом театре в старом здании. Ну, вопрос репертуара встал очень серьёзно у нас, потому что нельзя же играть один спектакль двадцать–тридцать дней подряд. Ну и вот... А в это время близился юбилей Лермонтова — значит, ему исполнялось там, по-моему, сто пятьдесят лет, — и нам сказали: "Вот сделаете спектакль к юбилею Лермонтова, а мы вам сделаем ремонт!" — наше начальство сказало. Ну, мы, значит, старались, работали тоже в холоде, под открытой... под открытым небом и сделали спектакль к юбилею Лермонтова "Герой нашего времени". А они нам сделали ремонт. В общем, какой спектакль, так... Верней, каков ремонт, таков и спектакль был, потому что... <смеётся> ремонт был плохой — всё равно текло. Ну и спектакль мы тоже... довольно быстро сняли с репертуара.
   А потом началась, так называемая, "поэтическая линия" в нашем театре. Мы играем много спектаклей, сделанных на поэзии, на стихах. Первый спектакль — это был "Антимиры" по произведениям Вознесенского. Сделано это было так: по ночам группа актёров вместе с режиссёром и с поэтом — собирались мы и делали спектакль, чтоб сыграть его всего один раз. Мы хотели сыграть в фонд мира один такой спектакль — на пробу: как это будет — поэт и театр. На... Сыграли мы. Успех был колоссальный этого спектакля, и решили его оставить. И половину играли мы, а половину читал сам поэт — Вознесенский. Но так как с поэтами трудно, вы знаете — они всё время ездят на периферию: то в Ялту, то в Нью-Йорк — поэтому мы, значит, с ним расстались на сцене. И хотя он иногда нас посещает, но мы играем одни. И этот спектакль идёт у нас уже около пятисот раз... прошёл спектакль "Антимиры". Это, значит, стихи его сделаны музыкально. Мы написали музыку сами — актёры нашего театра Хмельницкий и Васильев и я тоже, значит. Мы делали музыкальное оформление.
   Надо вам сказать, что у нас в театре работать необыкновенно интересно по такой причине, что мы не только исполнители. Вот, знаете, так: над нами ещё режиссёр, потом — драматург, потом — начальство наше... Нет, мы являемся творцами и созидателями наших спектаклей. То есть, каждый, кто сколько может, вносит в спектакль. А, знаете, это — как к любимому ребёнку: чем больше в него вкладываешь, тем он дороже. Ну, иногда бывает, что он вырастает свиньёй, <смеётся> если его избалуешь. Вот. Но всё равно он — дорогой ребёнок, когда много в него вложено. Также и в спектакль — когда много вкл… вложено, он становится дорогим. И вот дело, которому мы все служим — это наш театр, искусство. Мы в него очень много вкладываем. Я пишу много стихов в спектакли, песен. Актёры наши пишут музыку. Некоторые пишут пьесы и э… инсценировки для театра. Поэтому работать очень интересно. В других коллективах это не практикуется, а у нас — да. Так... И поэтому, когда меня спрашивают, уйду ли я из театра когда-нибудь, я со всей серьёзность могу ответить, что — нет, никогда. Ни на эстраду, ни в кино я не уйду, потому что у нас в театре работать интересно, и по собственному желанию никто из нашего коллектива не уходит. Так только пишут в трудовой книжке "по собственному желанию", а на самом деле это, там, по статье. Вот.
   Ну, значит, вот, о поэтическом этом самом театре, который начался с "Антимиров". И продолжались... Мы такие спектакли... Поставили спектакль "Павшие и живые". Это — о поэтах и писателях, которые погибли в Великой Отечественной войне. Спектакль начинается так: выходит ведущий и говорит: "Прошу почтить память погибших минутой молчания". И весь зал встаёт, и у нас на сцене над медной чашей горит Вечный огонь. Вообще должен вам сказать, что каждый спектакль у нас решён именно для этой пьесы. Не так, знаете, как — стоят павильоны, придёшь: стоит, там, диван, стол, стул, кресло, окна. Можно играть Бог знает что. Все пьесы наши современные, какие написаны, можно играть в этой декорации. У нас декорации все условные и только именно для этого произведения, которое мы играем. Например, в спектакле "Павшие и живые" — это три дороги, которые сходятся вот э... к этой чаше с Вечным огнём, и по этим дорогам погибшие уходят назад, и выходят всё новые, новые люди по этим дорогам, спускаются к этому Вечному огню, и потом звучит реквием в их память, и они уходят по дорогам героев назад — в такой красный освещённый задник.
   Следующий спектакль наш, который сделан по поэзии — это Ес... Сергей Есенин. Спектакль называется "Пугачёв", драматическая поэма. Её никогда не ставили раньше. Никто не мог её поставить, хотя очень хотели: и Мейерхольд хотел, и Станиславский. И мечтал Есенин, чтобы её поставили. И впервые она сделана у нас. А этот спектакль сделан так: громадный такой деревянный помост, спускающийся вниз, и стоит плаха, в неё воткнуты топоры. Эта плаха иногда превращается в трон — берут накрывают блестящую материю на топоры, как подлокотники. Садится на это царица Екатерина — на эту же самую плаху, которая превращена в трон. И каждый погибший... Там настоящие топоры, голые тела, парусиновые штаны у нас. Мы втыкаем топоры в помост, и каждый убитый, который погибает в этой поэме, скатывается вниз по помосту к плахе. И, в общем, всё восстание, вся вот эта вот масса такая глуха... глухая восстания — она катится к плахе, как, в общем-то, это и было вначале, восстание с самого начала было обречено. Поэзия очень интересная у Есенина, вы знаете. Я играю в этом спектакле роль беглого каторжника Хлопуши. Это — самый красивый монолог, который Есенин написал вообще во всей его поэзии. Он сам, когда его читал, Есенин, то, рассказывают очевидцы, что когда он читал этот монолог, у него вот здесь выступала кровь. Он ногтями себе пробивал всегда э… ладони — у него кровь текла. Вот так он читал этот монолог. Ну, у меня кровь не течёт. Вот. Я стараюсь как-то без крови обойтись. Но, во всяком случае, как-то — чтобы Есенин был бы доволен, если б был жив. Вот.
   Потом мы с... поставили спектакль поэтический о Маяковском. Называется он "Послушайте!" Этот спектакль написал актёр нашего театра. И, наконец, сейчас мы приступили к работе над Евгением Евтушенко — "Под кожей статуи Свободы". Целый большой спектакль будем делать. И э... над Пушкиным. Работа над Пушкиным будет по его поэзии, по воспоминаниям и по письмам. Это вот такая поэтическая линия. Почему берём поэзию? — потому что поэзия и проза сейчас значительно выше современной драматургии. И лучше играть хорошие стихи, естественно, чем плохую драматургию. Всё ясно. Вот.
   Продолжалась брехтовская линия спектаклей. Мы поставили спектакль, который называется "Десять дней, которые потрясли мир". Может быть, кто-нибудь видел из присутствующих здесь у нас. Мы привезли этот спектакль. Это поэ... это — "представление с буффонадой, пантомимой, цирком и стрельбой". Первое время в Москве тоже не очень могли привыкнуть к этому спектаклю из-за того, что ещё на подходе к театру на улице вдруг висят флаги, играет музыка, какие-то плакаты революционных лет, ходят актёры нашего театра, одетые э… матросами, солдатами, там, с гармошками, с балалайками, поют ещё прямо на выходе, тут, на улице. И... а у нас рядом ресторан "Кама", оттуда выходят весёлые люди и смотрят, думают — батюшки! — да мы что ли праздник пропустили какой! <Смех в зале> Тоже начинают веселиться, танцуют под наши гармошки. Но мы их в театр не пускаем. А когда вы входите в театр, стоят солдаты со штыками, отрывают у вас билет, накалывают на штык, пропускают. Вы входите — висит три ящика: красный, жёлтый и чёрный. Не понравилось — повес... полож... положите квиток билета в чёрный, понравилось — в красный, а остались равнодушными — тогда в жёлтый. Щас мы жёлтый сняли, потому что равнодушных не бывает на спектакле: или туда — или туда кидают. Больше — в красный. Мы потом всё это дело вытаскиваем и выбрасываем. Вот. Потом, значит, там же, в фойе, за пирамидами из винтовок на деревянном помосте поём частушки, они заканчиваются такими словами:

   Вот. Все входят в зал, думают: ну, слава Богу, кончилось это безобразие, сейчас начнётся нормальная пьеса. Вот они входят в зал, думают: откинемся на спинку стула, отдохнём... А не тут-то было. Выходят рабочий, солдат и матрос и стреляют в воздух из трёх ружей. Пахнет порохом, звук страшный, пыль летит, огонь. Некоторые слабонервные люди не выдерживают — их выносят в коридор, они там отпаиваются "Нарзаном", потом, значит, на… наверху досматривают. Вот. Но потом всё-таки в Москве привыкли к этим новшествам в нашем театре. И начинается вот это самое представление с буффонадой, пантомимой, цирком. Там, действительно, все эти элементы есть. У нас в театре большая пантомимическая группа, которая занимается чистым движением. Они уже щас профессионалы, вышли на большую дорогу — искусства, конечно. Вот. Ездят за границу... они, эта пантомимическая группа. Там много песен и зонгов, которые я написал и ещё актёры нашего театра — в этом спектакле. Там тридцать две картины, которые решены — то это кукольный театр, то это реалистический, то это кино, то это маски какие-то. Тридцать две картины и двести ролей. Так что, все мы играем по многу ролей сразу. Я в этом спектакле играю роль Керенского, одновременно с этим — роль белого офицера, роль матроса — часового у Смольного, роль анархиста, и пою всевозможные зонги, песни. И все наши актёры то же самое — по семь–восемь ролей кряду играют в этом спектакле. Ну вот.
   Мы играем без гримов — в нашем театре не гримируются. Мужчины, я имею в виду, потому что женщины всё равно гримируются всегда. Это н... их не заставишь. А мы играем без грима все, мужики. И когда даже в спектакле "Жизнь Галилея" Брехта, где я играю роль Галилея — ему от сорока лет до семидесяти пяти в последнем акте — и всё это играется без грима. Я никаких морщин себе не рисую, никаких седых волос. Вот. И ни у кого, в общем, это не вызывает сомнения, потому что с самого начала важно договориться со зрителем: вот мы в такой вот условной обстановке, без мебели, там, с голыми стенами, почти без гримов играем перед вами вот такое представление. Зритель через пять–десять минут принимает эти правила игры. Ведь все играют в жизни. Вы знаете, что ведь дети тоже играют. Они ж не рисуют себе, там, усы и бороды. Говорят: "Петька! Ты сегодня будешь самолёт, а я, там, танк!" Вот, они играют и верят в то, что они — самолёт или танк. И на них смотреть необыкновенно интересно. Глаза горят... Вот по этому принципу — по принципу площадного, уличного театра — сделан весь наш Театр на Таганке. Поэт... поэтому, вероятно, и ходить интересно, и смотреть интересно, и поэтому такой вот, как говорят, ажиотаж и в Киеве.
   Ну, какие роли? Ещё я в нашем театре играю безработного лётчика в "Добром человеке из Сезуана". Там использовали мои возможности — то, что я умею хрипло петь под гитару. Вот. И там этот самый безработный лётчик поёт всевозможные песни, очень такие жестокие зонги. Вот. В "Жизни Галилея" — Галилея я играю. Э... Хлопушу — в "Пугачёве". Потом, вот, Керенского, я вам рассказал. В спектакле "Павшие и живые" я играю три роли: Кульчицкого, Чаплина и Гитлера. Вот. Ну, так приходится иногда делать. Причём, значит, не уходя за сцену, не гримируясь, кончаю Чаплина, мне рисуют усы вот здесь вот чёрненькие, делают такую чёлку, и сразу же тут же, на публике, из Чаплина я превращаюсь в Гитлера, начинаю, там, эту всю историю про этого мерзавца. И вообще, в... видите, как всё происходит на ваших глазах, и это тоже интересно. Нету занавеса. Сразу выходят люди, начинают разминаться, приседать что-то, и — пожалуйста. Вот.
   Теперь последняя работа нашего театра — спектакль "А зори здесь тихие..." о войне, который получил премию Театральной весны. Действительно, удивительный спектакль, трагичный, которых... доходит до самых высот. И я думаю, что заслуженно он получил всякие премии, большие премии. Вот. А последняя самая работа, которую мы, к сожалению, не привезли в Киев, потому что не готова конструкция, это э… по пьесе Шекспира "Гамлет", где я играю роль Гамлета. Вот это, так сказать, то, что мы успели сделать за эти семь лет.
   Теперь ещё несколько слов вот только каких. Дело в том, что это — неверное представление у многих людей, у многих зрителей, что у нас — тока цветы, фанфары, лавры и так далее. Знаете, денег задаром никому не платят. Деньги платят за работу и за то, что человек из себя представляет, за его ценность. Кстати, правильно делают. Ну, поэтому я вам должен сказать, что вы видите только результат, то, что вот мы перед вами делаем. Если я пою перед вами на сцене — то вы не видите этих бессонных ночей до семи утра, когда пишутся и создаются эти песни, потом мучительных часов, когда ищется мелодия. Когда вы приходите на спектакль, вы же не знаете о том, что было полгода репетиций: с девяти до десяти утра — это занятие акробатикой, потому что иногда приходится делать акробатические номера. Я в "Десяти днях..." в роли Керенского делаю, так сказать, всевозможные кульбиты, сальто и так далее. Вот. Если кто-нибудь видел это, вероятно, помнят. Потом с десяти до трёх начинается репетиция, потом — три часа перерыва, потом — на спектакль. И так — изо дня в день, из года в год. Никакой личной жизни нет, поэтому личной жизнью лучше заниматься в театре, потому что не хватает времени — и всё... <Смех в зале> Вот. А самое главное — это то, что вот отдача такая. Почему говорят, что актёрская профессия — всё-таки великолепная профессия? Потому что конечной целью каждой работы, любого труда является то, какую, в общем, ценность... в общем, что ты дал людям, для которых ты это делаешь. У инженера это — позже, у строителя — когда построится дом, у учёного — это перспектива ещё более далекая, а у актёра это сразу. Сыграл хорошо — видишь, как зритель... видишь улыбающиеся лица или, наоборот, заплаканные. Произвели впечатление. Это то, ради чего мы работаем на сцене. И поэтому, конечно, я понимаю, что эта профессия у некоторых вызывает зависть, потому что сразу сделал — и сразу получил: аплодисменты, улыбки или какое-то впечатление любое от зала. Ну вот.
   Я хочу вам спеть две песни из спектаклей нашего театра. Первый э… спектакль — "Павшие и живые". Я написал туда несколько военных песен. Вот одна из них. Называется она "Братские могилы". Эту же песню я исполнял в картине, которая называется "Я родом из детства".

<Аплодисменты>
   Вот.
   И ещё в этом спектакле есть такая новелла "Диктатор-завоеватель", где я как раз играю роль Гитлера. В этой новелле выходит четверо немецких солдат по этим дорогам с закатанными рукавами, с автоматами, бравые и наглые, как они шли в начале войны. Ну а как они уходили — это, вероятно, все знают по хроникам, когда их проводили по Москве, несколько десятков тысяч, а потом дезинфицировали улицу. Ну, вначале они были уверены в себе.

<Аплодисменты>
   Спасибо.
   Ну вот. А теперь я хотел вам несколько слов о кино, в котором я снимаюсь уже двенадцать лет. У меня в кино сло... сложилось не так удачно, как в театре, потому что... В самом начале — особенно. Сейчас-то хорошо, а вот вначале я всё играл таких весёлых разбитных парней. Все почему-то думали, что я — артист комедийный, и давали какие-то такие странные роли. И первое столкновение моё с кинематографом было тоже очень таким печальным. Значит, первый съёмошный день, Карпаты, играл я высотника-монтажника там, по ходу дела мы тянули высоковольтную линию электропередачи. Лазил на эти сорокаметровые опоры. Всё очень интересно, новый народ. Надо вам сказать, вообще когда снимаешься в кино — это очень интересно из-за того, что во всех нас с детства сидит такая страсть к перемене мест, все хотят каких-то новых людей увидеть, неизведанные страны, экзотику. Вот кино да... даёт для этого возможности, потому что всегда, обычно, снимается это на натуре, в тех местах, где происходит действие фильма. Ну и в данный момент мы снимали в Карпатах, всё было очень красиво, прекрасно, великолепная погода. Лазили на эти опоры. В самом начале я зацеплялся таким поясом спасательным и говорил, что токо летом я слежу... слезу отсюда, когда будет совсем тепло. Вот. И привозили кран, потом снимали. Ну, потом наловчился. Но, по совместительству, я там играл шофёра, Софрона, в этой картине. Значит, научился по ходу дела водить самосвал, так что кусок хлеба под старость лет есть, если что-нибудь случится. Вот. А, э… значит, я должен был — это первый съёмошный день — в кабине машины должен был приставать к такой актрисе, звали её Таня Конюхова. Вы знаете её — это известная актриса очень. Она в то время уже была известная. Ну, конечно, не к самой актрисе, а к персонажу, которого она играла, как вы понимаете. Я должен был приставать, там, обнимать её и всячески добиваться её благосклонности. Ну, я был тогда человек скромный, молодой. Я говорю, что я не могу, не позволю себе: как так! — она известная актриса, а я буду... Неудобно. Ну, все говорят: "Да ты что! Смеёшься! Это же так написан сценарий!" Вот. И вообще, режиссёр кричал — у нас армянин режиссёр был — говорил: "Ты мужчина, в конце концов, или нет?!" Вот. И Таня Конюхова говорила мне: "С… Ну, смелее, Володя! Ну, в ко... Ну что особенного! Ну, давай!" Вот. Ну, я, значит, долго отнекивался, наконец согласился. И это было очень приятно, потом-то, как уже выяснилось. <Смех в зале> Вот. Но дело в том, что Горин Дима, которого играл Демьяненко, он в окошко наблюдал за этим всем, что происходит, и должен был бить меня по физиономии. А, надо вам сказать, что в кино это делается много раз дуб... подряд, много дублей снимается. И всё по-настоящему. Кино — это реалистический вид искусства, там нельзя соврать — не донести руку или слабо ударить. Сразу оператор в дырку смотрит и говорит: "Э-э-э-эй! Давай сильнее!" И поэтому вынужден был действовать уже тут по Евангелию... — "ударили по одной — подставь другую". Вот я всё подставлял, подставлял. Ну, это совсем не из-за того, что я, значит, человек верующий, а из-за того, чтобы... для симметрии, не так распухала одна половина, так, да, чтобы... Вот. Поэтому первая вот такая встреча с кинематографом была печальная.
   Думал, что больше таких играть ролей не буду. Но не тут-то было опять. Следующий фильм — "Семьсот тринадцатый просит посадки". Играл я там роль американского солдата морской пехоты, моряка. Вот. Там уж я должен был обязательно — уж если он американский моряк, он должен себя вести неприлично. Вот я в этом самолёте опять приставал к девушке, и опять со мной то же самое должен был делать другой актёр. Фамилия его была Отар Коберидзе. Он — человек восточного темперамента, у него глаз горит. Думаю: "Убьёт просто!" <Смех в зале> Ещё, говорю, два дубля — и я дам дуба. Вот. Ну э… и эта тоже кончилась картина благополучно. Потом я уже смотрел, кто кого в следующих сценариях, чтоб не попадать в такое дурацкое положение, когда тебя бьют, а ты ответить не можешь — не положено по сценарию. Ну вот, значит. Ну, это всё, так, шутки, шутки.
   Потом было несколько картин. Из них — "Стряпуха", "Увольнение на берег". Я их не хочу вспоминать. Была одна картина, которую запомнил вот из-за чего. Называлась она "Штрафной удар", и там я играл роль гимнаста, которого по ошибке... его, так сказать, специальность — конь и перекладина, а его посажи... посадили на настоящего коня, чтобы он прыгал через препятствие. Сказали, что он на коне через перекладину сигает — очень здорово там разбирался наш начальник в этом деле. И вот для того, чтобы делать вид, что ты не умеешь ездить на лошади, нужно было тренироваться очень долго. Я несколько месяцев ездил и сам выполнял трюк там. Очень сложный трюк: когда лошадь шла на препятствие, я незаметно убирал из стремян ноги и с седла делал сальто назад. Там уже внизу ловили. Трюк очень опасный, потому что может ударить лошадь ногами, тем более, это весна, а лошади все нервные весной, невозможно. Ну вот. С тех пор э… я больше не делал таких сложных э… трюков, хотя актёры, в общем, всегда хотят всё сами делать. Но нам запретили самим выполнять трюки, и после смерти Жени Урбанского никто уже, в общем, таких опасных трюков... Он выполнял трюковой прыжок с бархана на бархан на машине и разбился насмерть, и поэтому щас с машинами и с животными запрещают делать актёрам. Есть специальные люди, которые за это получают определённую зарплату, которые только этим занимаются.
   Но всё равно всегда хочется делать самому. И вот уже в фильме "Служили два товарища", где я играл роль белогвардейца, после выстрела в рот на палубе корабля я должен был падать через борт, а там — метра три с половиной было. Это снимали в Одессе в марте. Там было... была температура воды, по-моему, плюс три градуса. Поэтому в полной одежде не очень приятно. И тоже несколько раз подряд. Но я хотел обязательно сам, чтобы вот именно я это вот падаю — и всё. Ну и, значит, наконец уговорил режиссёра, он говорит: "Принести спирт на площадку, после каждого дубля — растирать!" Вот. Ну, значит... Так что к четвёртому разу я уже сказал: "Ну, хорошо! Ещё хочу! Очень понравилось!" Так что... <Смех в зале> Сп... спирт пришёлся к месту. <Откашливается> Ну, это так, я отвлёкся.
   И после этого прошло ещё несколько картин — просто не хочется вспоминать.
   Довольно давно меня пригласили сниматься в картину "Я родом из детства". Это первая серьёзная картина. Снимал её режиссёр Виктор Туров. Запомните эту фамилию, потому что скоро выйдет на экраны фильм, который называется «Война под крышами» и «Сыновья уходят в бой». Это две серии одной картины. В этой картине я не играл, не снимался, но писал туда песни. Вот. А первый фильм, в который он меня пригласил сниматься, назывался «Я родом из детства». Там я играл роль капитана-танкиста, который горел в танке. Седой искалеченный человек — в свои тридцать лет — возвращается домой, полгода пролежав в госпитале. Приходит, у него вещи сожгли в печи во время войны, потому что было холодно. И только кто-то пожалел гитару. Вот он берёт эту гитару и поёт всевозможные песни. Среди них и "Братские могилы", и "Звёзды падают", и вот такая песня, которая называется "Песня о госпитале", которая выпала из картины из-за того, весь эпизод убрали, потому что м... много было.

<Аплодисменты>
   Ну а потом началась целая эпопея серьёзных моих картин. Среди них такие, как картины "Вертикаль", "Короткие встречи". Это я снимался в Одессе в этих фильмах и надолго поселился в Одессе — на три с лишним года, потому что все пять картин, которые я снимал в этот период, снимались в Одессе.
   Вот, значит, "Вертикаль". Мы снимали два с половиной месяца в экспедиции в горах. Когда я до... мне предложили сниматься в "Вертикали", я сначала подумал так: "Ну, говорят, умный в гору не пойдёт — умный гору обойдёт". Но потом понял, что эта пословица больше похожа на другую: "Мы в лесочек не пойдём — нам в лесочке страшно". Вот, значит... <Откашливается> В горах очень много умных людей. Я там встречал людей всех возрастов, профессий и положения. Вот. Все они... их тянет в горы. Человек, который там побывал — он обязательно вернётся обратно. Это точно. И не из-за того, что там чистый воздух, красивая природа, а из-за того, что там есть какой-то такой другой сорт освобождения, знаете, от забот от всех, отвлечение. Когда у тебя есть только одна ясная цель — туда, наверх, и где можно проверить, что ты за человек, можно с тобой потом в разведку идти или нет. Потому что бывает такой период на трудных восхождениях, который называется "горная болезнь", так называемый, шок. Самый сильный, любой человек — это может с любым человеком случиться: когда вот так сядет, голову в руки — и всё. Можно бить, поливать водой, толкать ногами, затаскивать, как рюкзак — никак из шока человека вывести невозможно. Он сидит — и всё, вот как сомнамбула. И если потом он <откашливается> сможет превозмочь вот эту вот... самый страх какой-то, панический страх перед этой громадой горной... Когда, так, посмотришь, то кругом тебя такие штуки. Сложно довольно. Вот. Тогда, значит, он может быть уверен, что и в других условиях он не подведёт. Я думаю, что на равнине тоже для этого есть возможности всевозможные. Ну, например, одни споры с начальством — скоко нужно иметь мужества и терпения. Пожалуйста, на равнине. Вот. Но в горах это всё ощущаешь по-другому — физически, потому что там стенки трудные и так далее. Я к чему этот пример привёл насчёт начальства — это такая глупая история была. В... Краснодаре в одной газете — довольно солидной — один человек разбирал "Песню о друге", которая к тому времени ещё не была спета всеми певцами в Советском Союзе, да не только здесь. Вот. Он её разбирал и назвал так статью: "Самая вредная песня". И там было, значит, так... Это, знае... помните "Песню о друге"? Вот эту:

<Аплодисменты>
   Так вот этот человек — он не знал, что её запоют — он написал, что "почему это, интересно, нужно от трудностей идти в горы? Что, их мало у нас на производстве, в цеху?" — например, такая была фраза. И потом говорит: "Что это такое за сверхчеловек, который говорит "если шёл он с тобой..."? Почему он с тобой, а не ты с ним? Что это такое, мол, за хвастовство такое?" — и так далее. Вот, такие вот тоже бывают разборы.
   Значит, это я просто к слову. Вы знаете, я много писал про... про горы. Не хочется щас вспоминать те песни, которые были в "Вертикали", хотя, в общем, я присутствовал при таких случаях, от которых просто щас от воспоминаний — мурашки по коже. Я присутствовал, например, при гибели альпиниста такого из команды ЦСКА, которые вышли на штурм пика Вольная Испания в три часа дня для того, чтобы раньше сделать эту вершину. И их побило камнями. Одного убило насмерть. Мы помогали спускать труп. Вот. После этого я написал песню "Здесь вам не равнина", и слова из этой песни — некоторые — высекают на камнях погибших альпинистов. Но я это вам не... рассказываю не для того, что такие уж страсти в горах, что, значит, там, значит, вс... вс... каждый третий помирает. Это неправда, это всё случайность, неподготовленность или желание устроить соревнование в альпинизме. Этого делать нельзя. Ну а насчёт случайности и неожиданности — ведь вот идёте по улице, наедет машина, или балкон упадёт. Да мало ли что, в конце концов! Поэтому это... <откашливается> всё так же: как здесь — так и там. Всё зависит от тебя лично. От тебя, от твоих друзей, от трудности вершины. Вот. От настроения. Никто не остановит. Милиция не скажет: "Здесь красный свет!", там, врачи не запретят, жён... жена не будет, там, плакать, что "а-а, ты надолго уходишь!" В общем, в горах есть какое-то... вот, я говорю, другой вид освобождения. И как-то чувствуешь себя так — дышишь полной грудью. Поезжайте — там замечательно. Правда, "лучше гор могут быть только горы".
   А щас я вам хочу показать песню, которую я написал позже — после этой картины, — и посвятил её недавно погибшему в Альпах прекрасному нашу... скало... скалолазу, альпинисту нашему, Михаилу Хергиани, который погиб на ска... на спасательных работах. Это был лучший в мире скалолаз, его даже назвали… английская королева назвала его "тигром скал" в своё время. Вот его светлой памяти я хочу посвятить эту песню:

<Аплодисменты>
   Вот я чувствую, тут поклонники альпинизма есть.
   Значит, э... вот. Дальше я снимался сразу в двух картинах: "Интервенция" и "Служили два товарища". Играл двух разных людей абсолютно, хотя одного возраста и даже в одном гриме. Одного белого поручика Брусенцова, который запутался, куда идёт Россия, пустил себе пулю в рот — когда убедился, что Белое дело проиграно — на пароходе, который отпрыва... отплывает за границу. А другой — это был большевик-подпольщик Бродский в Одессе, который, значит, умирает тоже — его расстреливают, — но уже с сознанием того, что всё, что в этой жизни сделать можно было, он сделал. Поэтому он спокойно идёт... не спокойно, но, в общем, как-то уверенно себя чувствует перед смертью. Ну вот. Так что двух людей... за полгода пришлось умирать дважды. И в этот период я езди... значит, жил в поезде Москва-Ленинград. Потому что так: это... спектакль отыграешь — в поезд, в Ленинград, там съёмка, вечером — в поезд, в Москву, репетиция, спектакль, в по... и так далее, и так далее. Я уже так привык вот к такой вот жизни на колёсах качающейся, что дома спать не мог — нужно было трясти кровать долгое время. Гм... Ну вот.
   Ну и потом я тряхнул стариной, вы знаете — снимался в фильме "Хозяин тайги", играл человека нечистого на руку, бригадира Рябого. Жили мы в тайге, в замечательных условиях, ходили охотиться. Всё это было прекрасно. Вот. А человек нехороший. Но, несмотря на то, что зрители так привыкли, к сожалению, мало видят актёров кино перед собой — только на экране, значит, каких он играет — такой он и есть на самом деле. Это — обманчивое впечатление, я вам должен сказать. Вот Жаров, например, во всех фильмах пьёт, а он — человек абсолютно непьющий. Вот видите! Или актёр Масоха — играет негодяев, уж до такой степени его лицо примелькалось, вот, что всегда: во... вот этот артист пошёл! Уже такое отношение. Наверное, он чё?.. — "как же он так хорошо может играть негодяев, если он сам..." — а он очень хороший был человек. Он недавно умер. Вот. Поэтому все артисты хотят играть обязательно положительные роли. Ну, как же! — аудитория колоссальная, вы представляете, несколько десятков миллионов человек смотрит. Все люди — тщеславные, хотят, чтобы их все знали, их известности. Хотя, в общем, я вам должен сказать, что ничего в этом такого особенного нет. Просто узнают на улице и всё. Ну и что?.. <Смеётся> И не спрячешься в номере гостиницы — надо куда-нибудь уходить. А так больше никакой разницы. Вот.
   И наконец, последняя картина была "Опасные гастроли", в котором я играл Бенгальского, актёра. Картина многократно обруганная и, в то же время, похваленная в печати. Много в этой критике справедливо — то, что касается художественных достоинств, а многое — нет. Потому что нельзя судить с позиций таких, об этой картине говорить, как, скажем, какой-то... эпопее о революции. Разве можно? Это — развлекательное кино на материале: что в девятьсот седьмом году группа актёров помогала э… одесским подпольщикам. Это что же — значит, если помогают подпольщикам, то не должны актёры варьете что ли? Обязательно МХАТ должен или Малый театр или, там, Леси Украинки театр драматический? Почему нет? — тогда было много театров варьете. Это было модно. И, действительно, был факт такой. Что же говорить об этом: "Ах, вот они взяли такое серьёзное событие да в таком вот ключе!"? Вот. Я считаю, что это неверно. Не тот подход, в общем, был к картине. Ну у нас, вы знаете, как бывает иногда: кто-то скажет, что "это, вот, товарищи, нельзя такие картины!" — и пошло: везде перепечатали и так далее. Но, во всяком случае, должен вам сказать, что я всё равно тепло отношусь к этой картине несмотря на критику. Вижу сам много недостатков. Я не могу говорить, что это "ах, как!", но смотреть интересно, ведь верно? Вот. Я писал туда песни. Я во все фильмы, куда меня приглашают теперь... почему-то всегда заказывают песни, и я их пою. Вот, ну, в этом фильме тоже довольно много пел гм... я и... Хотите, я вам спо... покажу "Куплеты Бенгальского" из этой картины, да?

<Аплодисменты>
<В сторону>: Всё, я там <неразборчиво>.
   Вот. Спасибо.
   Дело в том, что я пишу много очень военных песен — на этом я закончил свои рассказы, приступаю вплотную к песням — я пис... я пишу много военных песен, и получаю письма. Вот. В них написано: не тот ли Вы самый Володя Высоцкий, с которым мы под Оршей выходили из окружения? Или, например, про э... это: Володя, здравствуй! Пишет тебе такой-то. Помнишь деревню такую-то, бой, ты был ранен — вот, и так далее, и так далее. Довольно много таких писем. Значит, люди предполагают, что эти песни может писать только человек, который прошёл через войну. Это мне вдвойне приятно, потому что я так и хочу работать и писать эти песни от имени тех людей, которые прошли через, как говорится, огонь и воду во время войны. Почему много военных песен? — Ну, потому что, во-первых, нельзя об этом забывать, во-вторых — у меня военная семья. Все мы выросли на фильмах, на книгах об этом. Ну а самое-то главное — в такое... во время такого колоссального потрясения народного люди раскрываются необыкновенно: э… ярче, быстрее и так далее. И очень много подвига в этом во всём, очень много настоящей, какой-то такой мужской что ли, тематики во время... в военной теме. Поэтому я так много пишу о войне. <Откашливается> Вот. И когда получаешь письма о том, воевали вы или нет — это ещё приятно, а вот когда пи... получаешь, там, насчёт того, сидели вы или нет... Вот. И так я уже по подсчётам понял, что я лет девяносто семь уже где-то сидел. Ну, вероятно, это из-за того, что на мне лежит груз моих старых, так называемых "блатных", песен. Вот. Я не считаю, что это были блатные песни, потому что это были стилизации. Вот. Я к ним всё равно довольно хорошо отношусь из-за того, что они принесли мне большую пользу — хотя я их давно уже писал — в смысле поиска формы, поиска простого языка в общении, и какое-то... знаете, чтоб в каждой песне была одна, основная, мысль. Ну вот. Но так как я писал всё-таки эти пародии на блатные песни, то до сих пор вот это дело всё расхлёбываю.
   Пожалуйста, послушайте две военные песни. Первая песня называется "Разведка боем". Была такая операция во время войны, когда добровольцы выползали на переднюю линию окопов, открывали огонь, немцы обнаруживали свои огневые точки, которые потом давила артиллерия. Это была довольно опасная операция. "Разведка боем".

<Добавлен 1 куплет>
<Аплодисменты>
   Спасибо.
   Вы меня попросили спеть "Скалолазку"... Вы знаете, в чём дело. У меня песен, наверное, полтыщи. Может быть, меньше, может быть, больше — я не знаю. Я их многие забываю, потому что всё время пишутся новые. И я пою новые, а старые забываю на время. Иногда, так, редко что-нибудь вспомнишь. Я не помню просто "Скалолазку". А потом — вы ведь... вы же её знаете, да? А я сегодня спою много песен, которые вы не знаете. Это же лучше, верно? Ну вот, как хорошо.
   Послушайте, пожалуйста, я спою вам песню, военную, которая называется "Песня самолёта-истребителя". "Я — "Як", истребитель". <Откашливается>

<Аплодисменты>
   Я очень рад, что вам понравилась эта песня, потому что это — моя любимая песня из всех, которые я написал.
   Значит, я сейчас немножечко разбавлю такой трагизм и рассказ такой... монотонный — я спою вам несколько шуточных песен, песен спортивного цикла. Я думаю написать целую большую программу спортивных песен, чтобы, по возможности, попробовать охватить все виды спорта, но не знаю, как получится.
   Меня фотографируют, а я такой в... причёске. Давай!
   Первая песня называется "Гимнастика", "Утренняя гимнастика". Написана она для спектакля, вот, э… московского театра Сатиры. Поёт её Анатолий Папанов. Музыку и текст я специально написал для него.

<Аплодисменты>
   Спасибо большое.
   Сёдня мне кто-то сказал: ведь... ведь вы же говорите, что красный цвет — ваш любимый цвет. Ну, я, во-первых, этого не говорил, но это правда... Как интересно, как я много выступаю, ну, не так много, но, во всяком случае, в Киеве довольно много. Как интересно, как реагируют на разные песни по-разному... зритель. Вот, значит, как-то некоторые считают, что благодарить за серьёзные песни, скажем, за "Як-истребитель", как-то не хочется. Такая песня — лучше так, немножко, чтобы не разбить. А на шуточные — вот такое. Я думаю, что киевляне просто очень весёлый народ, да?
   Ну вот. Пожалуйста, послушайте ещё одну шуточную песню... <откашливается> которая называется... <откашливается> а-а… "Песенка о метателе молота".

   Вот.
<Аплодисменты>
   Вот песня называется "Песня о сентиментальном боксёре". Может быть, кто-то её слышал. Это — самая быстрая моя песня. Вот. Так что я иногда сам не очень соображаю что пою. Пожалуйста, повнимательнее.
   Давай! <Оживление в зале> Надо открыть — пускай влезут, чё ж тут!.. <Откашливается>

<Аплодисменты>
   Слушай! Дорогой!.. Секундочку! Дорогой фотограф! У меня просьба: снимите их! Вы посмотрите, какой гениальный кадр! Вы ж такого никогда не увидите больше! <Оживление в зале> Серьёзно. Ну, посмотри, это... Я серьёзно говорю, нету такого больше нигде. Сидят люди здесь и за окнами. А там — два этажа. Интересно же. Ну, сделайте... Тока не мешайте, ладно?!
   Значит, следующая песня тоже спортивная. Называется она "Песенка про прыгуна в высоту".

<Аплодисменты>
   Вот. Пожалуйста, ещё я спою вам такую песню шуточную, которая называется... зарисовка такая. Эт... Щас все бегают, вы знаете — все бегом от инфаркта бегают. Вот. Ну, я написал такую песню "Марафон". Правда, про соревнование. Это не песня. Называется она... Просто такая картинка на стадионе, упражнение такое, эссе такое.
   Значит, дело было так... так было дело, значит... значит, всё началось так... значит, так дело всё началось... так, значит, так:

<Аплодисменты>
   Такое впечатление, что щас все ждут: ну, вот, щас чё-то будет такое. Ничё не будет. Вот так и будет до самого конца... <Откашливается>
   Я спою вам песню, которая называется "Я не люблю". Это — из спектакля московского театра "Современник" "Свой остров".

<Аплодисменты>
   Песенка называется "О переселении душ". Ну, вы знаете, что по и... у индийцев... у индусов — у них, значит, так по религии, что если мы умираем, то душа наша переселяется в растения, в животных, в предметы, в насекомых. Ну, в общем, кто куда сможет, тот туда и переселяется. Вот. А я... Меня это натолкнуло — эта история — вот на такую песню:

<Аплодисменты>
   Спасибо. Спасибо большое.
 Я отсюда... я отсюда уйду, как братская могила, точно. <Оживление в зале> Весь в цветах.
   Работать надо, а вы тут стоите. Надо же пилить там.
   Послушайте, я спою вам шуточную песню, которая называется "Ну и погулял!"

<Аплодисменты>
   Послушайте, пожалуйста, шуточную песню, которая называется "Песенка плагиатора, или Посещение Музы". Плагиаторы, вы знаете, это те, которые воруют друг у друга какие-то творческие произведения или научные. В общем, это те же воры, только ин... интеллигентно одетые.

<Аплодисменты>
   Вы знаете, это был такой смешной случай. В журнале "Октябрь" были напечатаны стихи одного поэта, которые, как выяснилось, принадлежали поэтессе Анне Ахматовой. И когда его спросили, как это так про... получилось, он говорит: "А х... как же... а я не знаю. Они как-то сами просочились"... <Смеётся> У него... он где-то услышал, вероятно, может быть, ещё был под этим делом и, значит, не вспо... А потом думал, что это он сочинил — во как, гениальные какие стихи бы... И напечатал, самое главное. Потом выяснилось, что это — чужие стихи... Вот и у этого тоже так — просочились сами они. Вот.
   Послушайте, пожалуйста, песню, которая тоже написана для спектакля э… московского театра "Современник" э… "Свой остров". Называется это "Человек за бортом".

<Аплодисменты>
   Песня называется "Песенка ни про что, или Что случи..." Я вижу, вы устали, да? "Песенка ни про что, или Что случилось в Африке".

<Аплодисменты>
   Послушайте шуточную песенку о слухах. Я тоже включился в борьбу со слухами, потому что, как я уже говорил, сам от них довольно много страдаю, как и все, наверно, сидящие здесь. Слухи и сплетни — это отвратительное явление в наше время, вы знаете, потому что хороших слухов и сплетен не бывает. Бывают только дурные. А если что-нибудь хорошее, тогда это уже сведения или сообщения, правильно? Вот. А слухи и сплетни — это уже вся... какая-нибудь гадость. У-у...

<Аплодисменты>
   Шуточная песня "Поездка в город".

<Аплодисменты>
   Песня называется "Парус". Это — песня беспокойства. Вы, может быть, её знаете.

<Аплодисменты>
   Вот что я вам хотел сказать: у вас было очень хорошо, несмотря на то, что вас так мало людей в этом зале. По сравнению с театральным залом, конечно. Вот. Я вам очень благодарен, вот, за такой тёплый приём и добрые лица, которые вижу щас здесь, в зале. Вы могли бы даже и не аплодировать — я б понял, понравилось или нет. Спасибо вам большое.
<Аплодисменты>
   ВЕДУЩИЙ: Дорогие товарищи! От вашего имени и от имени всех, кто хотел здесь быть, разрешите поблагодарить Владимира Высоцкого за чудесный концерт, который он нам здесь дал. Профессия строителя и актёра — она имеет одну общую черту: и те, и другие призваны нести людям радость. Так вот, разрешите от вашего имени пожелать, чтобы, вот, искромётный талант Владимира Высоцкого и дальше приносил людям много радости. Спасибо Вам!
   Большое спасибо всем.
<Аплодисменты>
<Шум зала>

        Появление сообщений об ошибках при обращении к файлам RealAudio, mp3, txt означает, что к серверу, на котором размещены эти файлы, нет доступа. Повторите запрос спустя некоторое время или на следующий день.
        Об ошибках в работе сайта Вы можете сообщить нам по e-mail .

        Если Вы располагаете любой информацией об этой записи (воспоминания очевидцев, недостающие песни, песни в полном объеме или с лучшим качеством, отсутствующие комментарии, фотографии, публикации с упоминаниями и т.д.), пожалуйста, свяжитесь с нами по e-mail :