"Вечерний Томск" за 25 января 2001 г.
Оригинальный адрес документа:
http://www.tomsk.su/detail/PressVt.htm
Сегодня в День рождения
Владимира Высоцкого, преподаватель ТУСУРа
Валентина Новицкая впервые с газетных страниц
рассказывает о том, как двадцать лет назад
произошло ее знакомство с легендарной Таганкой.
И - с Высоцким.
Однажды я сказала своим
студентам:
- Представьте себе. Вы
просыпаетесь утром, а вас в комнате - девять
человек (восемь на двухярусных кроватях, а
девятый на раскладушке). И нет у вас видео- и
аудиоаппаратуры, нет компьютеров, дискотек
Я могла продолжать бесконечно,
рассказывая, какие они сегодня счастливые, но
увидела удивленные глаза первой парты и услышала
возглас: "Господи, сколько же вам тогда лет?!"
Мне вдруг одновременно стало смешно и
одновременно жалко себя: теперь первокурсники
вполне могли смотреть на меня как на живого
динозавра Но я все-таки продолжала:
- Зато мы выстаивали бесконечные
очереди за томиками стихов Евтушенко и
Вознесенского, за билетами на фильмы
Тарковского, на концерты "Машины времени".
Зато у нас был Владимир Высоцкий.
Я была не права все-таки. У нас не
было Высоцкого - у нас были очень плохие записи
его песен. Он об этом напишет:
Найдя стократно вытертые ленты,
Вы хрип мой разбирали по слогам.
У нас не было Высоцкого - мы
хранили легенды о нем. О его скандальном
характере, о его любви к знаменитой актрисе, о
том, что он играет Гамлета в черном спортивном
трико и хриплым голосом поет свои блатные песни.
Но это все было где-то там, далеко, в Москве.
Что Высоцкий - разный, мы узнали
позже. А пока хором пели:
Вздох глубокий, руки шире,
Не спешите - три, четыре.
Бодрость духа, грация и пластика!
Или:
Что же ты, зараза, бровь себе
подбрила?
Для чего надела, падла, синий свой
берет?
И еще пели "Песенку ни про
что", про Мишку Шифмана и про Зинку. Для
комсомолок и комсомольцев пение песен
неизвестного Высоцкого было нежелательным. Да мы
и сами понимали, что песни такого рода - не для
громкого исполнения. Каково же было наше
удивление, когда однажды из Москвы то-то привез
нам совершенно другие стихи. Потрясающе
лиричные.
Я поля влюбленным постелю,
Пусть поют во сне и наяву!
Я дышу - и, значит, я люблю!
Я люблю -, значит, я живу!
Среди стихов были "Братские
могилы", "Охота на волков" Так началось
наше знакомство с поэтом Высоцким. Мне повезло
больше, чем моим друзьям: я познакомилась с
Высоцким.
Наша квартира долго была местом,
где постоянно собирались "комушники" -
артисты клуба-студии "КОМУ". К нам приходили
друзья, друзья друзей и просто хорошие люди.
Часто среди последних оказывались заезжие
актеры: они хотели общаться не только с
официальными лицами. Однажды среди таких людей
оказался Борис Хмельницкий, артист Московского
театра драмы и комедии на Таганке. Это произошло
в начале января 1980 года. Я как раз собиралась
следующим утром вылететь в Москву, на
многомесячную стажировку. Дома лежали
приготовленные в подарок московским друзьям
сибирские дары: грибы, ягоды, копченая рыбка. Рыба
издавала такой запах на всю квартиру, что
Хмельницкий взмолился:
- Полжизни - за рыбку!
Я пошутила:
- Меняю на билет в театр.
В то время попасть на Таганку было
равносильно исполнению мечты о поездке в Париж.
Видимо, аппетит у Хмельницкого возобладал над
разумом, так как посыпались обещания,
диктовались номера телефонов, фамилии. Утром я
улетела в столицу, а Хмельницкий со своими
друзьями еще несколько дней провели в Томске, не
забывая нашу гостеприимную квартиру.
Прошел почти месяц моей
стажировки, а я так и не звонила по московским
телефонам, понимая, что Томск - это Томск, а в
Москве все может быть по-другому. Но в начале
февраля по столице поползли слухи, что из Парижа
вернулся Высоцкий, и все спектакли, в которых он
занят, будут играться. Вот тогда я и набрала
заветный номер. И услышала в трубке
взволнованный голос Марианны Вертинской, жены
Хмельницкого: "Куда же вы пропали?!"
Борис сдержал свое слово. Он
привел меня к главному администратору театра
Валерию Янкловичу. Валера развел руками,
показывая свое полное бессилие. И все-таки,
закатив глаза вверх, произнес:
- Молись, чтобы космонавты в день
спектаклю улетели, а дипломаты не прилетели.
Дело в том, что только для очень
важных персон четыре места в четвертом ряду
всегда были свободны. Не знаю, что произошло в эти
дни с космонавтами и дипломатами, но мне повезло.
Главная трудность состояла в том, чтобы
добраться до самого театра и нырнуть в
администраторскую: разгонять желающих попасть
на спектакли с Высоцким являлась конная милиция.
Первый спектакль "Десять дней,
которые потрясли мир" по Джону Риду потряс и
меня. Такого я не видела ни в одном театре:
Золотухин, Хмельницкий, Сайко в костюмах
красноармейцев расхаживали по фойе театра,
разбрасывали листовки, пели песни, вовлекая в
действие обалдевших зрителей. Среди этой
суматохи, которая продолжалась и в зрительном
зале , я чуть не пропустила Высоцкого -
Керенского.
Впервые я услышала его
нетеатральную речь в той же
администраторской: Янклович разговаривал с
Высоцким по телефону. Валера объяснят, что он
ничего не может сделать, называл какие-то
фамилии, а из трубки доносился нервный голос,
срывающийся на крик:"Вам всем наплевать, как я
живу, на что яживу!" Янклович, показывая на
трубку, сказал мне:
- Хотела познакомиться с Высоцким?
Слушай!
Мне не хочется передавать, что
говорила трубка. Но именно тогда я с удивлением
узнала, что Высоцкий-артист зарабатывает меньше
меня, преподавателя вуза. По тем временам мы
получали 100 рублей, Высоцкому платили 80. Он не
имел званий, а его театр не имел категории.
Концертов у Высоцкого не было, пластинки и книги
выпускать не разрешали.
У меня были друзья в МГУ, которые
возглавляли клуб, подобный нашему "КОМУ". Я
поехала к ним, и в этот же день мы получили
разрешение на организацию встречи с Высоцким в
стенах уважаемого университета. И закрутилось
Билеты на Высоцкого были распроданы в течение
нескольких часов! Но перед этим Янклович нас
познакомил. Он, Высоцкий, был маленького роста,
худенький. С пронзительными глазами. Он начал
говорить и я поразилась, насколько голос может
выдавать такое сильное мужское начало. Высоцкий
весь был как на нерве. И в комнату зашел
пружинистой, нервной походкой, без улыбки. Мы
обговорили с ним день и час будущего концерта.
А пока были спектакли - с Высоцким
и без: я провела два чудесных месяца на Таганке!
Часто после спектакля в администраторской
собирались все актеры. Имена, имена, имена - их
можно долго перечислять. Меня поразило
трогательное отношение артистов друг к другу.
Какие-то ношенные детские вещи передавались для
вновь появившихся на свет. Букеты, полученные на
спектакле, делились между собой, легкое вино
распивалось с анекдотами. И только с появлением
Высоцкого, я заметила, ощущалось какое-то
напряжение. Было видно, что актеры чувствуют
какую-то свою вину - очевидно, за тот положение, в
котором оказался самый талантливый из них.
Я была сторонним наблюдателем,
понимая, что прикасаюсь к тому, к чему не каждого
допускали. За два месяца за кулисами Таганки ко
мне уже привыкли, звали по имени, расспрашивали о
Сибири, рассказывали о своих поездках по нашему
краю. Однажды после спектакля "Преступление и
наказание" зрители (наверняка иностранцы)
вручили Высоцкому ящик виски "Белая лошадь".
Он улыбался за кулисами усталой, какой-то
вымученной улыбкой и говорил: "Я же не пью!"
Тут же принялся раздавать все бутылки .Одна
"Белая лошадь" была подарена и мне. Эта
бутылка долгое время являлась гордостью нашего
дома, и все, кто к нам приходил, пили по
"наперсточку" виски "от Высоцкого" Это
продолжалось довольно долго, поскольку мы
потихоньку подливали в сосуд самогонку,
присланную нам с Украины почему-то в грелке и по
вкусу очень напоминающую шотландское виски.
Приближалось 26 февраля - день,
когда Высоцкий играл на Таганке "Гамлета"
Москва гудела.
-Увы и ах, - развел руками Янклович.
- Тут я тебе помочь не могу - почти все билеты
проданы иностранцам.
И все-таки за четыре часа до
спектаклю я уже сидела в администраторской и
молилась. Меня услышали. Я видела Гамлета-
Высоцкого.
Приближался и другой важный день -
день концерта в МГУ. Все это время я чувствовала
себя причастной к этому историческому событию и
меня, честно скажу, распирала гордость за эту
причастность. Наконец торжественный день
наступил. Как сейчас вижу перед глазами
Высоцкого: нервный, возбужденный, он в сотый раз
измерял шагами фойе театра. У подъезда стояла
машина, готовая в любую минуту помчать нас на
долгожданную встречу. И вдруг телефонный звонок.
Незнакомый голос произнес какую-то нелепицу:
- Владимир Высоцкий заболел.
Вместо него будет петь артист Качан.
А дальше - гудки. И - тишина. Я помню
только испуганно-удивленные глаза Янкловича и
искаженное от боли лицо Высоцкого. Звонила, как
оказалось, из университетского парткома. Им
объяснила "сверху", как надо действовать.
Концерт не состоялся.
И снизу лед и сверху - маюсь между,
-
Пробить ли верх иль пробуравить
низ?
Конечно - всплыть и не терять
надежду,
И там - за дело в ожидании виз.
Эти строки написаны в том
злополучном году. Пробить лед при жизни, как мы
знаем, Высоцкому не удалось.
Я тогда тихонько вышла из театра.
Брела по улицам Москвы и плакала. Больше на
Таганке не появилась: мне было стыдно за всех нас.
Когда узнала о смерти Высоцкого несколько
месяцев спустя, нисколько не удивилась. Он мог
умереть в тот вечер, когда сорвали концерт. От
унижения, от бессилия.
Да, у нас был Высоцкий. У нас он
есть и сейчас. Мне так хочется, чтобы мои
студенты, перечисляя свои ценности, сказали так
же о ком- то: "Он у нас был".
Нет, жить можно, жить нужно - и
много.
Пить, страдать, ревновать и
любить, -
Не тащиться по жизни убого -
А дышать ею, петь ее, пить!
Высоцкий вернется когда-нибудь.
Обязательно вернется. И к нынешним студентам, я
верю, тоже.
Оригинальный адрес
документа:
http://www.tomsk.su/detail/PressVt.htm
|