Геннадий Полока.
Оригинальный адрес документа:
http://bob-pot.narod.ru/art.htm
Ноябрь 87-го года.
Лондон. Традиционный международный
кинофестиваль. В пресс-центре развернута
выставка кино плаката. Среди скопления броских
физиономий разнокалиберных кинозвезд всеобщее
внимание привлекало одно лицо - благородное и
печальное; возле плаката "Интервенции"
гудела плотная толпа, то и дело слышалось:
"Высоцкий!.. Высоцкий!.."
После показа фильма меня
забросали вопросами: и снова всех интересовал
Владимир Высоцкий. Позднее тот же жадный интерес
к его личности я ощутил и на встрече с
журналистами. О нем здесь знали и раньше, но
теперь хотят узнать еще больше. Вот что писала
газета "Вэрайети": "Главный герой фильма -
неуловимый коммунистический агитатор Воронов -
Бродский; эту роль уверенно исполняет Владимир
Высоцкий. В то время он еще не был идолом
любителей авторской песни, но необъяснимая
притягательная сила его артистического
дарования со всей очевидностью проступает на
экране". Раздумывая над этим, я невольно
вспомнил одного московского литератора, который
раздраженно доказывал мне, что Высоцкий- это
"наше, сугубо региональное явление". И еще я
вспомнил один из последних наших разговоров за
несколько дней до его смерти... Настроение у него
было мрачное, подавленное; он сказал, что не верит
в то, что "Интервенция" когда-либо выйдет на
экран...
Сейчас, когда ему было бы 50 лет, я
часто всматриваюсь в две фотографии киногруппы
"Интервенции", снятые в последний съемочный
день 25 января 1968 года, прямо в павильоне. Мы тогда
отмечали его тридцатилетие. Фотографии шуточные:
он озорничал, изображая то кокетливого
идиота-именинника, то человека, который первый
раз в жизни увидел фотоаппарат. Он был полон
надежд... А начиналось это так. В январе 1967 года
после громкого успеха "Республики ШКИД" мне
поручили снять картину по пьесе Льва Славина
"Интервенция". И я, ожесточенный штампами,
накопленными нашим "официозным
кинематографом" в фильмах о гражданской войне,
дал обширное интервью, нечто вроде манифеста, в
котором призвал возродить традиции театра и кино
первых лет революции, традиции балаганных,
уличных, скоморошеских представлений. Ко мне
зачастили артисты, желающие принять участие в
этом эксперименте.
Так в моем доме появился молодой
актер Сева Абдулов. Он с места в карьер начал
рассказывать о Высоцком. Я почти два года не был в
Москве и слушал его с интересом. Больше всего
Сева говорил о его песнях. А вскоре появился и сам
Высоцкий. Он был молчалив, сдержан. Но в том, как
он нервно слушал, ощущалась скрытая энергия. То,
что он будет играть в "Интервенции", для меня
стало ясно сразу. Но кого? Когда же он запел, я
подумал о Бродском. Действительно, одесский
агитатор-подпольщик, непрерывно, без передышки
кем-то прикидывающийся - то офицером-интервентом,
то гувернером, то моряком, то соблазнительным
бульвардье, то белогвардейцем он только в финале,
в тюрьме, на пороге смерти может наконец стать
самим собой и обрести желанный отдых.
Трагикомический каскад лицедейства, являющийся
сущностью роли Бродского, как нельзя лучше
соответствовал творческой личности Высоцкого-
актера, поэта, создателя и исполнителя песен,
своеобразных эстрадных миниатюр. Не случайно эта
роль так интересовала Аркадия Райкина. Началось
многоэтапное сражение за утверждение Высоцкого.
Опасения художественного совета студии
сводились к специфической внешности Высоцкого,
не соответствовавшей утвердившемуся
представлению о социальном кино герое, и к его
исполнительской манере, слишком
"театральной" в их понимании. Пришлось
напомнить об условности стиля будущей картины- я
заявил, что актерская манера Высоцкого является
в данном случае эталоном для других
исполнителей.
Однако чем дальше, чем выше по
чиновно-иерархической лестнице продвигались мои
кинопробы, тем проблематичнее становилась
вероятность его утверждения. Для руководства
Высоцкий в это время прежде всего был автором
известного цикла песен (назовем его условно
"На Большом Каретном"). И все-таки Высоцкого
удалось утвердить, прежде всего потому, что его
кандидатуру поддержал крупнейший
художественный авторитет тогдашнего
"Ленфильма" - Григорий Михайлович Козинцев.
А Высоцкий начал работать, не
дожидаясь официального утверждения. И как
работать! Обычно актер на студии ощущает себя
временным жильцом, его постоянным домом является
театр. Высоцкий принес с собой в нашу группу
такую страстную, всеобъемлющую
заинтересованность, которая свойственна разве
что молодым студийцам, создающим театр.
Однажды он пришел темнее тучи -
редактор картины сказала ему, что у Севы Абдулова
неудачная кино-проба на роль Женьки Ксидиас. Он
попросил у меня разрешения посмотреть материал.
Посмотрел и стал еще мрачнее: он очень любил Севу.
- Сева хороший артист! - вздохнул
он, но это не его роль. Положение у него было
сложное, ведь именно Абдулов привел его ко мне.
Однако Высоцкий уже "влез" в картину, уже
полюбил ее и в горячую минуту готов был
пожертвовать собственной ролью, лишь бы
состоялась картина.
- Это должен быть Гамлет! -
горячился он Гротесковый, конечно.
Трагикомическая карикатура на Гамлета.
И он привел совсем еще молодого
Валерия Золотухина.
Валерочка то, что надо вкрадчиво
рокотал он мне в ухо.
Высоцкий приезжал к нам в
Ленинград при первой возможности, даже если не
был занят в съемках. Он появлялся, улыбаясь,
ощущая себя "прекрасным сюрпризом" для всех
присутствующих. Потом шел обряд обниманий,
похлопываний, поцелуев: от переполнявшей его
доброжелательности доставалось всем, в том числе
всеобщей любимице, осветительнице Тоне. Затем
Высоцкий шел смотреть отснятый материал.
Возвращался раскрасневшийся, счастливый и
растроганно, молча обнимал меня и художника
Михаила Щеглова, с которым очень сблизился на
"Интервенции".
Повторяю, он старался
присутствовать на всех съемках, даже если это
были не его сцены. Правда, на "Интервенции"
такое отношение к работе было нормой для всех
исполнителей. Как я уже говорил, в картине в
основном снимались исполнители- добровольцы,
прочитавшие в газете мое интервью-обращение и
самостоятельно, без специального приглашения
пришедшие на студию. Так, кроме Высоцкого, в
группе появились Юрий Толубеев, Ефим Копелян,
Владимир Татосов и многие другие замечательные
актеры. Но даже в этой могучей компании Высоцкий
выделялся прежде всего естественностью
существования в условной стихии фильма, а еще -
творческой щедростью в работе с партнерами.
Сколько предложений по ходу съемок он сделал
Золотухину, Татосову, Аросевой и даже Толубееву!
Как бескорыстно, неутомимо помогал он Копеляну!
Ах, как мне с моим пристрастием к
чеканной, выразительной форме не хватало такого
актера в прежних моих картинах!
Тогда, в 67-м, начиная
"Интервенцию", мы - с ним думали о мюзикле, в
котором почти не будет традиционных вокальных и
хореографических номеров, привычно чередующихся
с разговорными кусками; наш фильм должен был быть
пропитан ритмом и музыкой изнутри. И только ближе
к финалу, в кульминационной сцене в тюрьме, мог
возникнуть развернутый вокальный номер. Так у
нас с Высоцким созрел замысел "Баллады о
деревянных костюмах".
У нас было много общих планов и
надежд. Тогда, в 67-м, впереди у нас были еще годы!
Потом была работа над песнями к другим моим
фильмам, нечастые общие премьеры; дни и ночи
замечательного общения в Ленинграде, в Одессе, в
Москве в доме моей матери, а затем целое на лето у
него и Нины Максимовны на улице Телевидения, где
он приютил меня в трудную минуту. Было пятилетие
Театра на Таганке с последующим многочасовым
ночным спором о музыке в доме артиста В. Смехова.
Была подготовка к его режиссерскому дебюту, в
котором я должен был быть худруком было многое...
Но никогда больше не пришлось мне снимать его в
своих картинах. Не внушали мы с ним доверия
товарищам, от которых до недавнего времени
зависело наше кино.
Он очень любил нашу
"Интервенцию" и делал большую ставку на роль
Бродского, поэтому весть о том, что картину
положили на полку, была для него тяжким ударом. В
числе основных обвинений в адрес
"Интервенции" было "изображение
большевика Бродского в непозволительной
эксцентрической форме".
Трудные наступали времена...
Геннадий ПОЛОКА.
Оригинальный адрес
документа:
http://bob-pot.narod.ru/art.htm
|
