|
|
|
|
|
|
<Аплодисменты>
Добрый день.
Я нарочно начал о песни, чтоб вы
не подумали, что к вам приехал кто-нибудь другой. Потому что тут недавно,
вот говорят, объявили одного Мартынова, а приехал не тот. Вот. Ну, я м-м…
тот же ведь не виноват, что он тоже Мартынов, верно? Значит, сейчас я хочу
вам несколько слов о своей работе, а потом я вам буду показывать песни,
стихи, в общем всё, за чем вы сюда пришли.
Я работаю в Москве, в московском Театре на
Таганке, который называется "Театр драмы и комедии". Но с тех пор, как туда
во... пришёл новый коллектив, молодой коллектив артистов во главе с главным
режиссёром Любимовым, этот театр стал почему-то называться просто: Театр на
Таганке. Четырнадцать лет это небольшой срок, для те... для коллектива, для
театра. Но, несмотря на это, мы завоевали уже большую популярность, любовь у
зрителей Москвы и других городов, где мы бывали на гастролях Были мы и за
рубежом. Были в Болгарии, в Венгрии, во Франции в этом году. А в Югославии в
позапрошлом году на белградском интернациональном фестивале, который
называется БИТЕФ, мы получили Гранд-при, высшую награду фестиваля, за
спектакль "Гамлет", и мне это особенно приятно, потому что я в нём играю
роль Гамлета.
Теперь, в чём секрет популярности этого театра? Ну, можно,
наверное, много об этом говорить. И когда-нибудь критики напишут целые
большие тома и исследования, а я щас просто в двух словах. Театр, мне
кажется, имеет своё лицо неповторимое: он ни на кого не похож, ни на один
другой коллектив ни в Союзе, ни в других странах такого больше нет. Мы много
занимаемся поиском, экспериментом в области формы, поэтому каждый наш
спектакль, это прежде всего яркое зрелище. И всегда это интересно глядеть и
никогда не бывает равнодушных людей у нас на спектаклях, потому что
неотрывно всё время хочется следить за действием. Потом театр имеет свою
позицию. Вот уже четырнадцать лет чёткую, внятную позицию, с которых… с которой нас
так и не удалось никому сбить. Вот, а дело в том, что это всегда очень
привлекает людей, когда люди, играющие э… на сцене, знают о чём они говорят и
есть эта позиция. Она во всём прочитывается и в отношении к жизни и к тем
людям, которых мы играем, и к репертуару. Потому что мы играем репертуар не
как в других театрах играют только пьесы или классику, или современные, а мы
играем, например, прозу. Вот выходит какой-нибудь роман, или какая-нибудь
повесть, или какой-то рассказ, интересный на наш взгляд, мы сразу начинаем
работать с автором. И он приходит и сидит в зале, вот как вы, сидит и во время
репетиций вместе с нами вот так вот впрямую, вживую делает сценический,
театральный вариант своих вещей. Поэтому от всех этих спектаклей веет
свежестью, они живые и видно, что это делали люди современные для людей,
которые живут сейчас. Вот. И поэтому, повторяю, лю... нет таких, которым это,
ну никак, может быть, и не понравится, может понравиться, но, во всяком случае,
не останетесь вы безучастными к действию, обязательно какую-то струну у вас
в душе зацепит этот спектакль любой, и она зазвенит в ответ. Потом у нас, в
наших… в наших спектаклях очень много песен, музыки и стихов, в каждом, в
каждом нашем спектакле. Это тоже люди любят. Причём они используются не
только, так знаете, у нас последние время есть такая манера, вот люди
говорят-говорят, разговаривают пробой… прозой ведут диалог какой-то, а потом
вдруг "А-а-а-а!" и вдруг, "как чёрт из бутылки" появилась песня, как вставной
номер. И тогда непонятно, зачем, когда можно продолжать разговаривать, зачем
нужно петь. У нас в спектаклях песня использована очень бережно, и только
когда она необходима, потому что никогда ещё не было, чтобы песня что-то
испортила. Обычно режиссёр говорит: "Так, здесь что-то упало действие,
давайте вставим песню и чтобы ещё поднять". Вот у нас это делается так что,
когда невозможно уже не запеть, когда кажется, что выше не простучишься,
потолок, вот всё — по темпераменту, по напору чувств, по нервному
напряжению, кажется что всё, больше ты уже выше никуда не можешь, и тогда на
помощь приходится песня. Ты её поёшь прямо в зрительный зал, обращаясь прямо
к зрителям, не со сцены а от своего лица, от имени артиста, поёшь песню в
зрительный зал. И это позволяет ещё на одну ступеньку выше вздёрнуть
действие, это в хорошем смысле, ещё как-то возбуждает нерв в зрительном
зале.
Ну вот, и эти песни и стихи, которые у нас
в спектаклях пишут не только профессиональные поэты и композиторы, а мы
сами, артисты нашего театра. Многие из нас обладают какими-то ещё
способностями. Ну, например, я пишу и песни, и стихи, и музыку для
спектаклей, есть артисты, которые стали композиторами, есть артисты, которые
пишут инсценировки. А вот Валерий Золотухин, известный вам по кино, и я с
ним тоже снимался раньше в кино, и мы с ним играем на сцене, он поёт
прекрасно, а он ещё и пишет. Он напечатал повесть в "Юности" о своём
детстве, а сейчас у него выходит книга, то что… так что он становится просто
профессиональным писателем. И есть возможность все эти способности применить
в своём деле. А это всегда прекрасно, когда… чем больше вкладываешь, чем
больше отдано в дело, в человека, в девушку, в ребёнка — это всегда
становится дороже. Потому что чем больше отдано, тем ближе и ценнее
становится это дело.
И это тоже видно, это всегда летит
через рампу, все видят зрители, что мы работаем с полной отдачей, никто не
халтурит. Каждый, как один критик даже написал, что в этом театре играют
каждый спектакль, как в последний раз, с потом и кровью. Никто не работает в
полноги, не расслабляется, а выдаёт всё, что он может каждую секунду. И это
тоже привлекает зрителей к нашему театру.
И последняя причина, после которой
я как раз, вот как мостик перейду к песням и стихам, это та, что мы играем
много поэзии. Поэзия, любовь к поэзии у нас в России это традиционное
явление, потому что поэты наши были не только прекрасными стихотворцами и
писали великие стихи, они ещё очень прилично себя вели в жизни, были
достойными гражданами. И вот это вот навязшее в зубах уже и в ушах
"Поэт-гражданин", затёртое и полинявшее, двойная такая, вот, как ярлык, это
на самом деле было всегда в России, поэты были высокими гражданами. И так до
сих пор литература заняла гл… главный хребет вот в этом самом горном хребте
литературном и как бы опоэтизировала всю нашу русскую литературу. И мы не
могли пройти мимо этого и сделали много спектаклей на поэзии: спектакль о
Маяковском "Послушайте", о Пушкине "Товарищ, верь!", спектакль по поэме
Есенина "Пугачёв", спектакль по стихам Вознесенского "Антимиры", по стихам
Евтушенко "Под кожей статуи свободы". И есть у нас спектакль, особенно мною
любимый, который называется "Павшие и живые". Я его люблю, потому что там
самые лучшие военные стихи и самые интересные песни военные. И мне пришлось
поучаствовать в этом спектакле, и я тоже приобщился и написал несколько
песен. Называется он "Павшие и живые", пьеса которая посвящена поэтам и
писателям погибшим в войну. Мы зажгли ве... было им тогда всего по
двадцати-двадцати одному
году — это Коган, Багрицкий, Кульчицкий. Кульчицкий был харьковчанин, он
погиб, когда ему было двадцать один, похоронен он в братской могиле на сопке
Сахарная голова. Он вызвался возглавить поиск разведчиков и погиб в бою. Так
что они тоже ничего не успели сделать в этой жизни, кроме того, чтобы э…
написать несколько хороших стихов и отдать свою жизнь, умереть — это очень
много. Мы зажгли по ним Вечный огонь на сцене, вот здесь на авансцене из
медной чаши вспыхивает пламя Вечного огня. И вот уже шестьсот спектаклей мы играем,
и шестьсот раз
подряд выходит человек, просит почтить память погибших минутой молчания, и
весь зрительный зал, как один человек, подымается, встаёт и минуту стоит
молча. А по трём дорогам, которые загораются красным огнём к вам, к зрителям
выходят поэты, читают свои стихи и уходят назад в чёрный бархат. У нас сзади
висит чёрный бархат, уходят как в землю, как в братскую могилу, уходят
умирать, а по ним снова звучат стихи, песни. Это такой спектакль реквием по
погибшим поэтам. Я в этом спектакле играю несколько ролей, одну из них — это
Семён Гудзенко. Этот парень, которому было двадцать в войну, он выжил, а потом,
как написал Илья Эренбург "Было такое чувство, словно его вдруг через
десять лет
настиг долетевший с войны осколок". Его догнали старые раны, и он умер уже
после войны. А вот стихи, которые он писал, даже не верится, что писал такой
молодой человек. |
| |
|
|
|
|
|
<Аплодисменты>
Вы, наверное, обратили внимание, что
мои песни не поют эстрадные певцы. Не потому что они не хотят, а просто я не
даю петь эстрадным певцам. Потому что, на мой взгляд э… авторская и
эстрадная песня это разные совсем вещи, др… разные песенные жанры. Эстрадная
песня предполагает наличие нескольких авторов: автор текста — поэт, автор
музыки — композитор, автор исполнения — певец, есть четвёртый участник —
оркестр, есть смена номеров — то акробаты, то фокусники, то танцоры и так
далее, и так далее. Всегда горит рампа. Есть граница между зрительным залом
и сценой, есть приподнятость и концертность, одним словом — зрелище. И если
зрелище это убрать из эстрадной песни, вот это всё о чём я вам говорю, то
она очень много потеряет по многим причинам. Ну, во-первых, потому что вас
никаких неожиданностей не подстерегает. Ведь дело в том, что эстрадная песня
делается так: человек репетирует с оркестром, о чём-то договариваются, потом
оркестр начинает всё время играть в одном ритме, очень крепко, иногда
хорошие оркестровки, а артист-певец хорошим голосом, потому что они учатся
помногу в консерваториях, обладают хорошими вокальными данными, и он
начинает петь почти всегда одинаково и никаких неожиданностей для вас не
будет. Даже если вы придёте на… на… на… на концерт послушать свою любимую
песню. По… И ещё, дело в том, что вот э… так много стало этой песни и по
телевиденью и по радио, как включишь, так всё время ищут таланты где-то и
находят, самое главное, много находят талантов, все таланты поют
оказывается. Других талантов нету. Вот. А вот петь все могут и поэтому,
значит, у них времени нет, вероятно, смотреть, следить за тем, что они поют.
За тем как они поют кто-то следит, потому что там оркестр, как-то им ставят,
репетируют, а вот что — это уже со… абсолютно наплевать. И иногда поют
такое, что просто, ну… ну… уши вянут, полную чушь, а иногда, чаще всего не
совсем чушь, а нечто такое, в чём ничего нету, никакой информации. Вот в наше
время, когда так много информации отовсюду: радио, телевидение, газеты,
сплетни, телефоны и вдруг вы на эстрадном концерте приходите, слушаете
песню, а вам в ней ничего не сообщают, так просто констатируют факт.
Говорят, например, "Яблони в цвету, какое чудо". Полюбившаяся песня, там
мелодия ничего, человек исполняет неплохо, а вот вы задумайтесь, ну что, а
тополи в пуху, какое чудо. Я щас ещё вам десяток назову других — какое
чудо, ну и что? Разве это стихи? А вот Есенин написал:
«Всё пройдёт, как с
белых яблонь дым.
Увяданьем осени охваченный,
Я не буду больше молодым...»
Про те же яблони, которые роняют
цвет, но это прекрасно, потому что это настоящая поэзия. А "Яблони в цвету
какое чудо" — это не поэзия, это так строчка. Вот. И поэтому… ну, я не хочу
всё огульно охаивать, я знаю, что есть и замечательные тексты, есть люди,
которые с ними работают. Вот Бернес, например, вот скоко лет он уже не
живёт, а вы его услышите голос по радио и прямо прильнёте и будете его
слушать. Потому что он больше всего в современной песне ценил поэтическую
основу, всё на чём она делается. Вот. И если это есть, тогда песня слушается
хорошо. Ну, мы… я… у нас есть масса минусов в нашей песне, в нашем деле, в
авторской песне. У нас нет оркестра, нас ничто не поддерживает, есть только
вот гитара, но есть ваши глаза. Я всегда прошу зажечь свет в зрительном
зале, вот чтобы видеть людей. Потому что эта песня — это есть своеобразный
разговор с людьми и со зрителем, который мне даёт поверьте не меньше, чем
вам. Я слушаю вашу реакцию и, видя ваши глаза и ваши м-м… интересы, какие у
вас есть. Я же ведь потом эт… в работе бессознательно, но это откладывается.
Не плачь, деточка, щас спою чё-нибудь хорошее.
<Смех в
зале>
Ну вот,
значит, э… вот эта возм… возможность исполнять своё живьём вот так на
зрителях — это есть самое ценное, что есть в авторской песне. Вот. Потому
что каждый раз другие люди приходят на выступление, другие глаза, другая
аудитория и, значит, ты даже если бы хотел, никогда не можешь повториться. Я
иногда, вот в прошлый раз, мне казалось, я здорово спел, а в этот раз
приходишь, так не получится — другие люди. Может быть, тоже и здорово, но
по-другому. <Смеётся>
Я надеюсь, что так оно и будет.
<Плач
ребёнка> Это мне мешает.
<Шум в
зале> Вот я бы
с удовольствием сам успокоил, но мне такого... Спеть, может быть,
чего-нибудь ребёнку, а? Ну, давайте я спою чего-нибудь. <Начинает
играть>
А, увели уже…
Ну вот, и… вот, я доходчиво
объяснил разницу, да? Поэтому так много записывают на магнитофон, люди хотят
услышать о чём мы поём. Всё-таки иногда приходится давать свои песни петь
другим людям, но, в основном, это драматические артисты. Вот У меня было так,
московский театр Сатиры ставил спектакль "Последний парад". Я написал туда
несколько песен. И они сначала позвали меня и говорят: "Ну-ка, покажи, как ты
поёшь, потому что твои песни бессмысленно петь по-другому, чем ты". Ну, я
спел им. Я уже не знаю, что они делали: то ли они пили холодное пиво, то ли
дышали в форточку холодным воздухом, хотели, значит, подделать голос такой
как у меня. Кстати, это напрасно — у меня голос всегда был такой, я с ним
ничего не делал, он от папы с мамой. И даже когда я был вот таким
малолеткой, читал стихи взрослым людям, и они говорили: "Надо ж! Какой
маленький, а как пьёт!" <Смех
в зале> Вот
так что, я, конечно, его немного подпортил голос, там, и… и куревом, и
другими делами, но всё-таки он у меня всегда был, в общем, глухой такой с
трещиной. Раньше говорили "хрипатый" а теперь из уважения говорят "с
трещиной". Ну вот, и… и вообще это занятие пустое — подражать голосу. Это я
для людей, которые может быть владеют этим инструментом, может быть, поют мои
песни. Не надо подражать голосу, это глупо, тем более, что у меня не такой уж
голос, чтобы ему подражать, вот, и…
<—>
<Аплодисменты>
Меня часто упрекают, почему я не
пишу лирических песен. Я пишу лирические песни, но только такие как я,
значит, <смеётся>
свои. Вот. Я щас спою
вам одну песню, может быть вы её знаете, она даже попала в пластинку не знаю
каким образом. Называется она эта песня "Она была в Париже", специально для
лучшей половины человечества. А он, конечно, не был в Париже, поэтому он и
поёт.
<Начинает
играть> Не ту тональность взял. |
