<Аплодисменты, настраивает гитару>
   Добрый день — значит, как к вам обратиться? — дорогие мои зрители и слушатели!
   Я, значит, говорю так не формально, не потому что так положено говорить "дорогие", а потому, что я действительно очень дорожу своими зрителями, своей публикой, своими слушателями — и теми, которые присутствуют в зале, и теми, которые слушают меня дома, записав на магнитофон, или приобретя пластинку.
   Значит, начал я сразу с песни, которая называется "Братские могилы", по двум причинам. Первая причина это та, чтобы вы не перепутали, не подумали, что к вам приехал кто-нибудь другой, это — первое. Потому что последнее время стали так много подражать и так здорово, что я сам не отличаю, где кто поёт. И иногда делают вот, например, предположим, слушаешь плёнку — там тридцать вещей, из них три моих, а… а двадцать с чем-то не моих.
   Значит, я сам лично никогда в жизни никому не подражал. Просто давно уже услышал я, как поёт Булат Окуджава, и мне очень понравилось, что можно свои стихи петь, усиливая э… от них воздействие на публику, вот или ритмом, или просто мелодией. С тех пор я стал писать песни сам — свои. Сначала это были "уличные" или, их как ещё по-другому называют, "дворовые", "блатные" — как хотите, это неважно — песни. Потом, э… естественно, всё дальше… чем дальше — тем больше. Я стал пе… писать для кино, для театра, э… писать для своих друзей просто, писать для залов, для исполнений. И, в общем, короче говоря, пока живу, буду писать, надеюсь, эти песни.
   Значит, есть ещё одна причина, по которой я начал петь песню "Братские могилы". Вот мне хочется сказать вам вот о чём. Что песня в отличие от человека может жить очень долго. Если человек хороший — он в жизни очень много беспокоится, там, нервничает, страдает за других — ну, и помирает, конечно, раньше, чем плохой. А песне можно продлить жизнь. И вот, вот этой песне… мне кажется, она того стоит. Я её написал для фильма, фильм этот называется "Я родом из детства". В этом фильме я играл роль капитана-танкиста Володи, который горел в танке, потом полгода лежал в госпитале... И писал песни. И получилось, что два образа, — образ, который я играю на экране и кто я есть на самом деле — слились вместе. И получилось так, что это я, Владимир Высоцкий, пи… написал песни для этого фильма. Это была первая картина, куда я профессионально написал свои песни. Вот. Потом я её записал на пластинку, потом спел её в театре в нашем. Потом, м-м… пою её всегда, начиная своё выступление с этой песни, когда выступаю перед зрителями. Так что она… надеюсь продлевать ей жизнь и дальше.
   Сейчас перед вами... Спасибо. Разрешите, я воды возьму.
   Дело в том, что вам Валерий Янклович, мой друг, который актёр, и работал вместе со мной, а теперь он директор вашего(!) театра, немножко вам рассказал о нашем театре. Ну, мы были на гастролях в городе Ташкенте, это было в семьдесят четвёртом году. Успех был очень большой. Приехали мы целой группой сюда, в Навои, и здесь играли несколько фрагментов из наших спектаклей. Прошло это тоже с большим успехом, но, когда я приехал сейчас, мне говорят: "Это ладно, вот вы тогда были, а сейчас население города увеличилось ровно почти вдвое, так что имеет смысл приехать снова на гастроли сюда и здесь просто сыграть спектакли". Ну, к сожалению, по… пока вся труппа не может приехать, хотя я по приезде в Москву обязательно порекомендую приехать сюда снова, и, чтобы мы в вашем городе сыграли несколько спектаклей. Что из этого выйдет, я не знаю, но мож… надеюсь что вдруг получится. А… а сегодня он вам попытался, наверное, немножечко рассказать, почему так трудно попасть в театр.
   Я-то считаю, что есть ещё несколько причин. Вот меня спрашивают в письмах: "Володя! Ну, почему ты не уходишь из театра? Ведь лучше всего тебя воспринимают, когда ты читаешь свои стихи и поёшь свои песни на публику!" И я подумал, что если я уйду из театра, может быть, я даже перестану петь. Потому что это — единственный театр, пожалуй, у нас в стране, где поощряется то, что мы сами сочиняем. Вот я стал сочинять песни — может быть, они так бы и остались для моих друзей, для ко… кого он… они были предназначены. Но вдруг главный режиссёр театра услышал один раз, как я п… пою, и говорит: "Давай, — говорит, — сделаем, чтобы они звучали в спектаклях нашего театра". И так, и случилось. Я начал писать для нашего театра, стали меня приглашать в другие места, и получилось, что из-за того, что я работаю в этом театре, я продолжаю писать песни — не только для театра, конечно. И так, и для компании, и песни, которые можно исполнять в зрительном зале и, конечно, песни, которые не имеет смысла исполнять, а можно петь дома только. Это… Ну, вы знаете, ведь, у всех есть такое что сокровенное, которое хочется сказать только дома жене — верно? — а… и никогда не скажешь в большой компании людей. Ну, это совершенно естественно и, в общем, это абсолютно нормально.
   А, вернувшись к театру, я хочу вам несколько слов, после чего, собственно говоря, мы перейдём к основному нашему делу, — то есть — к тому, зачем вы пришли сегодня сюда.
   Значит, если вы приедете в Москву меньше, чем на три недели, не имеет смысла пытаться попасть в наш театр. Зн… <смеётся> ну, я знаю, там, что люди как-то ухитряются, я уж не знаю, что они делают, где они бывают, какие у них связи и блат. Но если, например, прорваться через кордоны пожарников, дружинников, э… милиции, упасть на колени перед директором и сказать: "Здравствуйте! Мы — из Навои", — он всё равно ничё не сделает. Тогда есть один выход — надо найти меня и, значит, сказать: "Володя, помоги!" — и я чё-нибудь буду делать. Ну, я э… говорю это серьёзно, потому что почти всем, которые приезжают издалека, м… мы помогаем попасть к нам. И… ну, я приглашаю вас. Не всех сразу. <Смех в зале> Потому что у нас театр маленький — у нас всего шестьсот пятьдесят мест. Но нам строят новый, большой — на семьсот пятьдесят. <Смех в зале> И, значит, строят его недавно совсем — начали его строить вот всего токо восемь лет, а я думаю, что к десятилетнему юбилею Олимпиады мы туда въедем <смех в зале> и… и тогда по… поместимся все.
   Сейчас идёт громадная война в Москве — оставить нам старое помещение или не оставить? Мы хотим, конечно, чтоб нам оставили старый театр. Мы в нём начинали... Вы знаете, это всегда дорого — старые стены. Но они говорят, что — там должна пройти какая-то трасса, и… и что надо ломать. Значит… и потом, мы говорим: "А вы можете, например, сломать — рядам с театром стоит — ресторан, называется он "Кама"?" Они говорят: "Нет, "Каму" ломать нельзя!" Мы спрашиваем: "Почему?" — "А потому что это исторический памятник» — «А что там исторического?» — «А там, — говорит, — встречались Есенин с Маяковским и выпивали, мол, дескать". Значит, Любимов, он даже так развёл руками в Моссовете, говорит: "Ну и что! У меня, — говорит, — этот самый, Вознесенский с Высоцким тоже выпивают в театре, так что… Потом вы возьмёте лет через пятьдесят будете говорить, что это исторический памятник, "ах, как жалко, что мы его сломали!" <Смех в зале> Ну, это всё юмор-юмор, а жалко всё-таки уходить из старого театра. Значит, правда, я вас приглашаю, приезжайте. И вы…
   В этом театре стало возможно поставить спектакль, который невозможно поставить ни в каком другом месте. У нас есть спектакль — самое популярное зрелище в Москве. Спектакль, который называется "В поисках себя". <Пьёт воду> Значит, что это такое? Это — ни одного слова никакого профессионального драматурга. Это только то, что мы написали сами. Я там пою песни, читаю свои стихи. Лёня Филатов показывает свои пародии на поэтов и писателей — замечательно. Валерий Золотухин, которого многие из вас знают как артиста, и я с ним сам играл во многих фильмах — и в "Хозяине тайги", и в "Единственная", и сейчас только что мы закончили работу "Маленькие трагедии" Пушкина — а он оказался прекрасный писатель. У него вышла сначала повесть в "Юности" — вот вы знаете, да? А теперь вышла книжка. И вот эта вот книжка получила первую премию как "лучшая книга молодого автора". И он теперь читает отрывки из... Она очень хороша. Там так много смешных мест... Потом, он же ведь… вот вы… никто из вас, наверняка, не знает, что он до семнадцати лет ходил на костылях, Валера, и он лежал почти без движения и только... Он… он деревенский житель, он с Алтая сам, и он играл на гармошке на деревенских вечеринках. И когда, наверное, он был пацан… пацанёнком маленьким, он запоминал, что пели старые люди. И эти песни, которые, убеждён, не знает никто, вдруг снова зазвучали — на сцене нашего театра. И больше никто их не знает. Значит, вот, он поёт эти песни, читает отрывки. Есть у нас ребята, которые сами придумали пантомимы э… и исполняют их под музыку, но действительно, сами придумали. Так что, короче говоря, в этот театр ходить необычайно интересно. И вот на это зрелище — "В поисках себя" — не то, что, там, достать билеты, про это даже говорить нельзя! — а вот вывесьте… возьмёте тетрадный листок от… из ученической тетради и маленькими буквочками вот такими вот напишите: "В поисках себя", участники такие-то, — и уже за три недели будет аж… ажиотаж.
   Вот я хочу вам рассказать, что этот театр… в него ходят люди из-за того… не из-за моды, а из-за того, что там очень много авторства… авторства. И если ты много вкладываешь в дело — так же, как в человека: в ребёнка, там, в друга, в любимую девушку, в мать, в отца, там, в родителей, в детей — то оно становится дороже. И дело, и человек.
   И вот в наше дело мы вложили очень много, и поэтому оно нам дорого. И я вам должен сказать, что вы сразу обратите внимание, что у нас играют по-другому. У нас играют — вот э… в некоторых своих серьёзных вещах я так пытаюсь петь — у нас играют, как в последний раз, знаете, как будто завтра уже ничего не будет, как будто завтра — конец света. Ког… когда хочется выложиться полностью, ну всё выдать зрителю.
   Вы знаете, играет… никогда никто не позволяет себе расслабиться, там халтурить, — играют с полной отдачей физических и нервных сил. И это летит через рампу, люди любят ходить, за этим следить. Вот я даже спрашивал одного парня, я говорю: "Ты же не воевал, вот тебе… тебе же всего восемнадцать лет. Почему на спектакле "Павшие и живые", почему ты так долго стоял?" — он самый последний остался и прямо вот так стоял, аплодировал. Он говорит: «Ты знаешь, я, — говорит, — просидел весь спектакль, Володя, вот так вот, вцепившись в подлокотник руками. Я даже не знаю, почему, что случилось. Вот, может быть, именно из-за того, что вы так играете — как в последний раз, как… как молитесь, как, я не знаю...» Вот… вот бывает, когда люди спорят, вот, знаете, идёт… сначала перед… перед дракой идёт сн… м-м… — ребята это знают это, девушки меньше — идёт такая толковища, да? когда вот видно, что пахнет о… опасностью в воздухе, понимаете? И вот… вот на таком уровне и… и сеч… и точно — после этого начинается, знаете, решение, как "жить или не жить". И вот точно так же играют у нас в театре — вот как будто бы сейчас произойдёт нечто самое важное.
   Теперь. Сейчас <пьёт воду> с моим другом, актёром театра... московского Художественного театра, который многие из вас знают прекрасно... Тем более, что несколько дней тому назад была передача, которая называлась "Соло для часов с боем". Эта передача была по телевидению. Там, к сожалению, все старики уже умерли — всех, кого вы видели на экране — за исключением, может быть, Прудкина уже никого в живых нет. Но зато молодые, молодая пара прекрасно процветает и работает. И вот главную роль в этом спектакле — молодого парня — играл Сева Абдулов.
   И вот с ним вдвоём мы вам покажем маленький фрагмент из спектакля нашего театра "Павшие и живые", который сделан так: мы взяли лучшие стихи военных лет, поэтов, которые погибли, или те, которые живы, но вот... вот… Хотите я вам щас расскажу, может быть, это печально, но это правда: вот, например, Слуцкого и Самойлова их догнали всё-таки старые раны, военные. Слуцкий уже три года ни с кем не разговаривает, лежит — в общем, болен он, а Самойлов почти слепой. А Межиров вообще непонятно как живёт, потому что он пол… полтора года лежал в Синявинских болотах, в полной одежде, вот в этой вот в грязи, в… под Ленинградом, зн… значит, во время обороны Ленинграда. Так что все это люди, которые доживают свой век, они провели свою жизнь… в общем, достойно они себя вели в жизни. И мы взяли их лучшие стихи понемногу. Написали на эти стихи музыку, сделали из них песни. И мне самому, мне, посчастливилось написать несколько песен для этого спектакля. Вот мы вам покажем щас маленький фрагмент из спектакля «Павшие и живые», где будут несколько прекрасных стихов коротеньких и несколько моих песен. Итак:
   Перед войной по Москве бродило множество молодых поэтов. Мало кто из них успел тогда напечатать свои стихи, но московское студенчество, аудитория строгая и живая, знало их хорошо. Тогда-то и появился термин "поколение сорокового года".

<В сторону>: "Тот, который не стрелял" как начинается, а? "…который не стрелял"?

<Аплодисменты>
   Вы знаете, это… <смеётся> вот у меня настроение... Но вообще у всех, вот тут недавно даже была статья в "Литературке" — у всех настроение прыгает каждые полтора часа. Вдруг так — раз! — и ты без причины доволен, потом опять падает. Значит, ну, и конечно — каждые сутки там, э… и ка… какие-то циклы есть, когда там, по десять дней нельзя водить машину, потому что обязательно кого-нибудь собьёшь или чё-нибудь случится... И годы…
   Вот мне, например, лично мне, так мало надо для того, чтоб было хорошее настроение! Вот, например, во время таких выступлений мне надо было бы, чтобы после этого первого куска была такая реакция, как сейчас. Я вам объясню, почему. Потому, что бывает очень странно — я не знаю, как вы будете реагировать на юмор, щас я вам обязательно что-нибудь покажу смешное, вот, но бывают такие места, где хотят только зубоскалить. А вдруг бывают такие места, где приезжаешь, начинаешь показывать даже юмор, за которым обязательно есть что-нибудь серьёзное, иначе э… я бы тогда не писал, и… а люди его не хотят, хотят обязательно, чтобы им что-нибудь такое, эдакое. Ну вот я считаю, что человек должен быть — подвижен ко всему, — понимаете?
   И вот то, что вы сейчас… Большинство из вас ведь не прошло через э… то время. И вот меня спрашивают: "Ты почему так много пишешь о войне, ведь ты же не мог воевать, ты же молодой человек ещё, в общем". Я говорю, да, это правда. Но просто мою семью война коснулась. У нас и смерти есть, и погибшие, и те, которые, вот я рассказываю, догнали старые раны. У меня в прошлом году умер мой дядька, который… в общем, это единственный мой родственник. И впереди, перед тем, как нести его тело, шли вот так вот семнадцать лётчиков и на семнадцати красных сафьяновых подушках несли семнадцать его орденов, а медали даже некуда было класть. Вот такой вот был па… человек. Так что, ну тут говорить нечего. Конечно, всегда будем возвращаться к войне.
   Но я-то пишу о войне не только потому, что у меня военная семья — и так все… все… всех людей, которые живут у нас в стране, она коснулась — а потому что я для своих песен стараюсь выбирать людей в самой крайней ситуации, людей, которые находятся в момент риска, рядом со смертью, людей, у которых что-то сломалось, у которых в душе… ну з… ну, знаете, как вот, бывает сейчас вот такое ощущение, что вот сейчас-сейчас что-то произойдёт. Поэтому была у меня такая песня — "Вдоль обрыва..." Помните? — про коней, когда человек находится рядом с пропастью. Я вообще люблю брать для своих песен людей, находящихся в самой крайней ситуации, поэтому я их ищу там, в тех временах, и из-за этого пишу так много о войне.
   Но это не значит, что сегодня вы будете слушать только это.
   Я хочу, чтоб мы с вами поулыбались. И давайте, послушайте песню, которая так и называется "Песенка о переселении душ". Это о том, что индусы, например, считают, что мы с вами не умираем, а что после смерти душа наша переселяется в животных, в предметы, <пьёт воду> в растения, в насекомых, в камни. В общем, куда сможешь, туда и переселяетесь.

<Аплодисменты, откашливается>
   Ну вот, значит, видите — существуют всевозможные такие поверья, что если, дескать, увидишь при этой жизни смерть своего врага, обязательно в следующей жизни родишься с хорошим зрением.
   И вот сейчас я хочу вам спеть песню-зарисовку, которая даже, пожалуй, э… даже и не песня, а просто на что упал взгляд в данный момент. Называется она "Одна научная загадка, или Почему аборигены съели Кука". Вы знаете, я сегодня хочу вам чередовать песни — для любителей, которые хорошо знают моё творчество, новые петь, а для тех, которые его не знают, петь много и старенького. И так что будет всем, независимо от зарплаты, по куску. Хорошо? Вот. <Оживление в зале>
   Значит, э… Кук — знаменитый мореплаватель, плавал где-то в Австралии, открыл Новую Зеландию, и где-то его, в общем, я не помню, не то на островах Новой Гвинеи, не то в Гвиане его аборигены съели. Хотя, в общем-то, они его любили... Я даже не зн… а хо… Ну, у нас бывает так, в общем, любим, а съедим, правда? <Смех в зале> Так что, в этом см… в этом смысле мы совсем недалеко ушли от… этих. Вот. Я спрашивал у смотрителя музея, почему? Он говорит: "Ну, в общем, это были поверья такие: для того, чтобы стать храбрее, надо съесть печень врага, чтобы лучше бегать — надо, там, значит, голень у него, чтобы лучше стрелять из лука или кидать копьё — надо глаз..." Ну, вообще… ну что возьмёшь? — ну дикари, ну чё делать. Вот… ну и вот. А, в общем-то, потом я подумал-подумал — ну а мы-то что? Мы для того, чтобы сам… самому стать лучше, тоже съедим пару хороших людей, — верно?
<без разрыва>

<Аплодисменты>
   Спасибо родителям, подсылающим детей с цветами.
   Вы знаете, я... А! Я вам щас объясню. <Смеётся, откашливается> Классная записка такая. Я вам щас, щас… сп… я спою. Значит, записка такая, очень простая: "Уважаемый Владимир. У нас много Ваших записей, но до сих пор мы никак не можем понять, что такое "жёлтое в тарелке". Это у меня есть такая песня, называется "Поездка в город". Хотите, я вам скажу, что это такое? Не знаю. <Смех в зале> Я, правда, не знаю, что такое "жёлтое в тарелке". Но я помню, что были какие-то такие банки консервные, они щас исчезли, и на них была нарисована тарелка, и на ней чтой-то жёлтое. Может быть, это было манго, может быть… я не знаю. Что… чтой-то жёлтое. И вот ему понравилось, он говорит "И дайте и мне!" Дальше: "...вообще некоторые слова в этой песне, значит, "зять подохнет без икры"..." Ну и… ну так нужна зятю икра, что он без неё подохнет просто! Так что тут нич… ничего особенного понимать нечего... "Тестю — водки ереванского разливу..." Почему водки, а не коньяку? А потому, что ему всё равно, какая разница. Вот. Человек, который поехал, он же всё перепутал, тут же весь смысл в этом. Он помнит, что зять просил выпить, а что — не знает. А в конце он вообще поёт "я ему и самогону привезу". Ну, я вам её щас спою эту песню, пожалуйста. Пожалуйста. И в конце написано"... и, пожалуйста, спойте эту песню". Ну, вот щас я вам спою — и сразу всё ясно станет. Так. Называ… Это — старинная песня, называется она «Поездка в город». А вот в конце песни я вам действительно расскажу историю, малюсенькую историю, откуда она появилась.

<Аплодисменты>
   Я единственно вас хочу… — ну что тут непонятного? <Смех в зале> А?
   ГОЛОСА ИЗ ЗАЛА: "Жёлтое в тарелке".
   "Жёлтое в тарелке" — я могу вам ска... Серьёзно вам говорю, что я не знаю. Я помню, что была какая-то баночка — ну, вы её знаете, эту… Там, по-моему, манго было нарисовано, нет? Такая тарелка была, и на ней такая — очень красивого вида, жёлтое, даже с красненьким таким. И вот я запомнил это, вот тако… ов… овальной формы. Может, это персик был, не знаю. Ну, в общем... Ну, товарищи! Тут это…
   "Зять подохнет без икры" — ну чё тут непонятного? Наверное, вам непонятно, почему "даёшь духи для опохмелки" — вот это я вам могу сказать почему. Потому что, например, мы с моим товарищем однажды встали утром, было лет десять тому назад, — искали, искали, — дома ничего нет. Он говорит: "Нашёл!!!" Я бегу, смотрю — чё-то несёт, почти полный стакан. Значит, я как хватил... Я говорю: "Что это?" Он говорит: "Да это неважно!" Так. Вроде лучше стало. В общем, короче говоря, оказалось, что это — французские духи, которые привезли… привезла мать его, к… она ездила… на которые она истратила всё, что она заработала. <Оживление в зале> Значит, вы можете себе представить, что она от сына отказалась сразу, моментально. <Смех в зале> Ну а после нас надо было заходить в туалет токо недели через три. <Смех в зале>
   Вы знаете, вы не обращайте внимания, что я разговариваю Я всё равно спою вам больше даже, чем предполагал, потому что, вот я, например, заболел позавчера, вчера начал петь — мне вчера так хорошо здесь работалось! Вы даже себе не представляете. М… я д… меня не утащишь со сцены. Мне всё время тут показывают: хватит, хватит, хватит — я говорю щас, щас, щас, щас, щас...
   Значит, теперь, — маленькую историю в связи с этой песней. К Валерию Золотухину, первый раз в жизни, когда он закончил уже учиться и стал работать у нас в театре, приехал отец. Надо вам сказать, что отец его — человек, который всё прошёл: огонь, воду, медные трубы, и… и прошёл, в общем, дост… достойно, выжил. И говорит, говорит: "Валера, я тебя прошу. Вот ты смотри — вот тётки тут написали, сёстры… Пойдём, — говорит, — всё-таки надо по магазинам пойти". А тот не хочет ему сказать, что "отец, ты знаешь, так много людей, Давай лучше — ты не успеешь за один день, там. Ну, дадим кому-нибудь задание, ну и жёны походят". Отец думал, что мол, ну в столицу-то, в конце концов, я приду, и прям… приду и скажу: "Это, это, это, это..." — и ушёл, да? Но дело в том, что людей очень много, и он его и так оттаскивал, и так — нет всё-таки. А он у… за… заупрямился, старик, говорит: "Нет, пойдём! Что ты! Ты тут смотри, видишь, как ты одет, а мне надо, чтобы..." В общем, пошли они. Пошли и пришли в ГУМ, людей полно, значит, а он одет ещё тепло, это была уже весна, было... В общем, еле-еле они оттуда вырвались, он говорит: "Что ж так много людей?" Ну, тот стал его успокаивать, говорит: "Ну, ты понимаешь, отец, не только ты ж приезжаешь, приезжих много, людей всяких". И токо они вышли, значит, идут, разговаривают, он — бах! — и увидел магазин для иностранцев, который называется <смеётся> "Берёзка". "Вот он, идём!" — значит, туда внутрь, в этот. Ну, естественно, туда никто не ходит. А там же не написано, что там, предположим… это щас стали писать, а тогда так было написано... И, в общем, когда он стал проходить, его на входе — что меня больше всего натолкнуло на эту мысль — сидел человек, который говорит: "Гражданин! У вас какая валюта?" Ну, чтоб его спросить, какая у него валюта, этого Валеркиного отца, это надо быть уж я уж не знаю кем. У него ничего кроме рублей, да и то — в э… в этой самой… в разменной монете, быть не может, понимаете? Он на него так посмотрел и говорит: "Чего?", на него — и тот так испуг… испуганно посмотрел. Он… А Валерка стоит хохочет, значит, около этой самой… около витрины и оттуда кричит "Отец! Ну пойдём отсюда! Ну пойдём, ну чё ты тут делаешь!" А он говорит "Да подожди, Валерий!" — и две тележки везёт. Ну тут, значит, вы представляете, чем это всё кончилось. Ну, я не мог не… просто про это не написать песню. Ну, всё. Вот. Вот вам краткая история этой песни, так что…
   Видите как, я не все свои вещи пишу по э… каким-то заказам, или по каким-то впечатлениям, или по какой-то точной причине. Большинство моих вещей написаны просто — видимо, отложились впечатления где-то там в душе, а потом — раз! — и выскочила песня. Вот. Но некоторые бывают по какому-то конкретному поводу.
   Песня, которую я щас хочу вам спеть, тоже такая песня-зарисовка. Называется она "Письмо к другу, или Зарисовка о Париже", родилась конкретно, после посещения нашим театром Парижа, когда мы были там на гастролях. Называется она "Впечатления о Париже", шутка.

<Опущен припев>
<Аплодисменты>
   Вот. <Откашливается> Теперь позвольте, я спою вам "песню-монолог". Почти все мои вещи называются "монологи". Я уж не знаю, кто приклеил такое название к этим вещам. Может быть — оттого, что почти все мои песни написаны от первого лица. И меня всегда спрашивают в письмах, вот: не воевал ли я, не плавал ли, не сидел ли, не летал ли, не шоферил ли, не плав… не был ли подводником, — ну, короче говоря, всё, про что я пишу. Ну, это, конечно, невозможно. Значит, я пишу от первого лица по двум причинам: первая — это то, что, может быть, мне как актёру, который "влезал во множество шкур", чтобы играть разных людей, удобнее намного говорить от первого лица, это — первое. И второе — из-за того, что во всех этих вещах есть моё собственное мнение и суждение о том предмете, о котором я разговариваю. Вы понимаете, я никогда никому не подражал, — я вам говорил вначале. Никогда, как какой-нибудь там дядя, или как научили, или где-нибудь вычитал. Это всё только мои собственные мысли, поверьте мне. И в… подражать… Ну что? Во-первых, голосовой манере подражать, я считаю, что вообще это глупо. Ну, есть исусс… искусство пародии — это одно дело, это — искусство, другой жанр. Я, кстати, тоже могу некоторых показывать, там, например, артистов очень многих могу показывать: и Гарина, и, там… и Андреева, и Крючкова, и теперешних — кого хочешь. Вот. Но это мне менее интересно, всё-таки я предпочитаю работать "живьём".
   И… и ещё. Вот, например, многие люди, которые мне подражают, я вас призываю — не надо этого делать. Попытайтесь найти свою манеру. Этим инструментом владеют много людей, я знаю. И почему-то все пытаются найти себе кумира, — и давай "под него". Не надо. Не надо. Надо как говорит Маяковский, делать "под себя". "Под себя", это лучше — всегда интереснее. Всегда интереснее иметь дело с человеком, который сам, сам что-то такое может по этому… по поводу этой жизни, людей, э… да вообще судеб мира думать. В жизни даже — я уж не говорю на сцене. Вот, предположим, некоторые люди думают, что им надо сорвать голос — выпить водочки, по… выпить холодного пивка, подышать в форточку — и будет "а-а-а" и уже "под Высоцкого". Неправда. Вот. У меня голос такой был от… э… от папы… Вот… вот... таким маленьким пацаном я читал стихи каким-то взрослым людям, и они уже тогда говорили: "Надо ж! Какой маленький, а как пьёт!" <Смех в зале> То есть, понимаете, шутили. Это значит, низкий голос такого "треснутого" тембра у меня уже был с тех пор, но какое-то время это считалось, ну что это нехорошо. А теперь перестали лю… люди обращать на это внимание совсем. Вот. Так что не надо ни в коем случае ничего срывать, ради Бога. Останьтесь со своими голосами. Вот.
   И сейчас я хочу вам спеть "песню-монолог", <пьёт воду> которая п… так называется "Дорожная история". А поётся она от имени шофёра-дальнорейсовика, хотя я, в общем, я бывал, но... Но это не было моей профессией. <Откашливается>

<Опущен 1 куплет>
<Аплодисменты>
<—>
   …вещи э… я даже не знаю, как-то не могу вам сказать. Возможно, что у меня…
   Спасибо.
   Возможно, что и у меня когда-нибудь было… щас… когда-нибудь была подобная история. Дело в том, что почти во всех моих вещах исследуется проблема не конкретная, точная, там, шофёр или врач, там, и это может быть токо у них. Нет, это проблемы предательства, надёжности, добра и зла — вечные, поэтому чё тут... Может быть, это могло случиться и со мной, и с любым человеком в зрительном зале — и… и с женщинами, и с кем угодно. Просто иногда бывает момент, когда надо решать, и… и… и в… в этот момент ясно, как человек себя ведёт. Теперь, вы знаете, вот, во всех почти вещах…
   Вот вы подсылаете ко мне маленьких детей, родители, вы думаете, что я им не могу отказать. Конечно, не могу, пот... жалко детей. Тут… я благодарю вас, что вы их посылаете, они симпатичные детишки. Но насчёт того, чтобы, вот, просить меня что-нибудь спеть... Вы поймите, у меня песен около тысячи, я всё равно не успею. Ну, даже если мы очень хотим с вами, запрёмся на пару недель со спиртным, всё равно не перепою, понимаете — ну это невозможно. Поэтому вы позвольте мне, я наметил сегодня программу, и делаю так, чтобы хотя бы из этой серии вам бы повезло, понимаете. Договорились? — насчёт содержания сегодняшней нашей <откашливается> встречи.
   Теперь, самая просьба… Теперь… я хочу ещё одну песню… ещё одну песню. Шутку я хочу вам спеть, потому что вот эта была песня серьёзная, наводящая на размышления. А теперь я вам хочу спеть песню, которая м-м… имеет такую острую ал… антиалкогольную направленность. Написана она в целях… в целях борьбы с "зелёным змием". Вот. Правда, мне говорят: "Ты в Навои, — говорят, — Володя, не пей, — говорят..." Э… "не пой её", ну, не пей-то — это само собой... не пой её, потому что, — говорят, — тут уже с борьбой покончено навсегда". <Смех в зале> Это правда, я очень рад. Потому что, я вам скажу, здесь жарко пить всё-таки… <Оживление в зале>
   Значит, песня, которую все из вас просят — я уж не знаю, зачем, почему, правда, — ну, я с удовольствием её спою. Я её люблю сам. Песня называется "Диалог..." В цирке, вы говорите, да? Ну, я-то её называю "Диалог у телевизера", потому что это дома они сидят вдвоём и смотрят телевизор. Ну, как хотите.

<Аплодисменты>
   Вот так хорошо — взорвались и остановились, тогда я больше успею спеть, понимаете. Вот. Понимаете, авторская песня не требует этого — аплодисментов, потому что я мог бы выйти туда за кулисами, там покобениться минуты три, потом выйти снова. Это… но, в общем, это делается в концертах в нормальных. А у нас — не концерт, а встреча. Я вообще свои выступления не называю никогда в жизни "концертами". Для меня это встречи. Я знаю, что дома лучше встречаться, потому что дома за столом сидишь, после второй–третьей и так все друг друга любят... <Смех в зале> Тут уж и петь не надо. А после тр… четвёртой–пятой все вместе поют, и неизвестно, кто лучше.
   Нет, а если говорить серьёзно, то верно, что для авторской песни ничего не требуется, требуются только люди, глаза, желание ваше слушать, а моё — вам рассказать. Вот и всё. Вот в этом самое главное отличие авторской песни от эстрадной. Это… вот в этом доверии друг к другу, что вы непринуждённо себя чувствуете — ведь верно? Ведь вы когда отсюда уйдёте… Вы... Вы ощущаете разницу? Вот если… Если бы у вас здесь… здесь был бы громадный оркестр — ст… скажем, силантьевский оркестр — и были бы певцы или, если бы приехал бы Булат, там, Окуджава, скажем, там, ну, или, т… со мной, и… разница колоссальная, да? Хотя кажется — мы занимаемся одним и тем же делом.
   Я не знаю, кто что предпочитает — это на вкус, на цвет. Я предпочитаю своё дело. Потому что я считаю, что в наш век информации, когда вам в уши и в глаза так много выплескивают информации радио, телефоны, газеты, сплетни, телевидение, ну… хочется, со сцены чтобы сказали тоже какую-нибудь хо… мысль интересную. И я — за это, вот, и за…
   Я хочу вам спеть песню, которую давно, давно, давно написал. Называется она "Человек за бортом".

<Аплодисменты>
   Тянул я жутко. Ну, неважно. Значит, я не знаю, повезло вам сегодня или не повезло. Обычно я езжу с какими-нибудь… меня сопровождают всегда (я с ними не работаю, всё равно я работаю вот с этим вот делом) оркестры какие-то, ещё актёры, пары, тройки, четвёрки, вот... Но э… сейчас, в этот раз, это может быть первый раз в моей жизни, я поехал работать один, с гитарой, э… с моими... ну, буквально, ну совсем всего только два человека со мной — Сева, который просто помогает со стихами, и, из-за того, что часто я встречаюсь и в поездках бываю со Жванецким и его ребятами, там, Карцев и Ильченко, вам они прислали привет в виде монолога Миши Жванецкого, который исполнит Елена Облеухова.
   А потом я вам выйду и закончу своё выступление. Итак, встречайте: Елена Облеухова.
<Аплодисменты>
<—>
<Аплодисменты>
   Я хочу вам спеть шуточную песню, которая называется «Марафон, или Бег на длинную дистанцию». Написана эта песня в связи с некоторыми комментариями по поводу хоккейных матчей, которые мы часто с вами слышим э… когда Спарре или Озеров таким бравым голосом вдруг говорят: «Вот ещё одну шайбу забили наши чехословацкие друзья!» Я вс… я всегда в таких случаях думаю: «Почему друзья, если шайбу забили? Они э… друзья до «того» и после «того», а "во время того" они соперники и противники, верно?»

<Аплодисменты>
   Шуточная песня, называется «Инструкция перед поездкой за рубеж, или Полчаса в месткоме».

<Опущено 2 куплета>
<Аплодисменты>
   Вы знаете, про всех-всех людей, я уж не говорю о людях более-менее знаменитых или известных, ходит много слухов и сплетен. И э… я-то уж это точно знаю, можете мне поверить. <Смеётся> Иногда такое разговаривают, что даже думаешь-думаешь, ну, откуда у человека такая фантазия. Причём, значит, слухи и сплетни — это всегда, когда плохо. Потому что когда хорошо чё-нибудь говорят, это уже сведения, сообщения и сюрпризы, но это бывает реже. Я с этим пытался бороться всеми способами — и песнями, и так и говорил, и звонил, и так далее, но вот щас я вам хочу спеть старинную свою песню, которая так и называется «Песенка о слухах».

<Аплодисменты, откашливается>
   Ну и наконец, песня, которая является как бы ответом на половину из тех вопросов, что мне задают в письмах много-много людей, моих корреспондентов, которые пишут мне в Москву домой и в театр. В этих письмах содержится масса вопросов. Некоторые из них заключаются в том, что я люблю в этой жизни, чего — нет. Ну, то есть, просто так, как говорится, о том, что за человек, чьи песни они слушают. И я взял и написал песню, она является ответом на половину из тех вопросов, которые мне задают в письмах. Называется она «Я не люблю».

<Аплодисменты>
   Значит, дорогие… видите, как, как опять… Значит, я вам сказал искренне по поводу аплодисментов: поберегите ладони детей по головам гладить, младших сестёр и братьев. Это, правда, в моих выступлениях дело второе или даже третье. Я вам хочу сказать одно, вы сегодня работали вместе со мной хорошо. Ну, то есть, короче говоря, вы смеялись там, где было надо, были серьёзны в тех местах, где песни того требовали. Дети ваши были спокойны, я уж не знаю, как вы их, может быть, вот вы их вот так давили. А, может быть, им тоже интересно, потому что последнее время я стал очень много работать для детей. Хотя во всех этих детских песнях обязательно взрослое содержание. И, возможно, появится у вас пластинка, которая называется «Алиса в стране чудес», может быть, даже она у кого-то есть, там, по-моему, двадцать шесть или тридцать шесть музыкальных номеров, написанных мной, и песен, и музыка для детей. Во всех в них есть обязательно второе дно для вас, для взрослых. И так что я ещё раз благодарю вас за внимание. Мне работается здесь здорово, я ещё буду здесь завтра. Короче говоря, я во всех св… своих выступлениях меняю репертуар, и если у вас будет настроение, захотите придти ещё, приходите, будут ра… буду рад ва… вас видеть, потому что публика здесь во все часы — и в четыре, и в шесть, и в восемь, и в десять везде меня полностью, вот так выше головы устраивает.
   До свиданья. Всего доброго.
<Аплодисменты>

        Появление сообщений об ошибках при обращении к файлам RealAudio, mp3, txt означает, что к серверу, на котором размещены эти файлы, нет доступа. Повторите запрос спустя некоторое время или на следующий день.
        Об ошибках в работе сайта Вы можете сообщить нам по e-mail .

        Если Вы располагаете любой информацией об этой записи (воспоминания очевидцев, недостающие песни, песни в полном объеме или с лучшим качеством, отсутствующие комментарии, фотографии, публикации с упоминаниями и т.д.), пожалуйста, свяжитесь с нами по e-mail :