Давайте сразу начнём.

<Аплодисменты>
   Добрый вечер!
   Я нарочно начал с этой песни, это совсем новая песня, её никто ещё не слышал. Она должна была быть в картине э... новой картине, которая называется "Забудьте слово смерть"…
   Ну, пустите, пожалуйста, всех, пустите, всё равно это бесполезно будет. Пустите, зачем?.. Пускай пройдут как-нибудь устроятся, ничего. Давайте, пускайте, пускайте… Давайте, давайте… И оставьте дверь открытой, потому что это... <Аплодисменты> Только давайте быстренько. Вы знаете, мне совсем не мешает обилие людей, а, наоборот, даже, потому что я свои песни… <Пауза, шум в зале> Ну, всё, давайте успокаиваться, потому что чем быстрее мы продолжим, тем больше я вам успею сделать.
   Вот, э… Я… у меня есть счастливая возможность рассказывать о том, что меня беспокоит и волнует в этой жизни такому большому количеству людей, это не каждому дано, и я считаю, что это большое счастье иметь возможность рассказать многим о том, что тебя беспокоит. Вот. И поэтому чем больше, тем лучше. Вот, хотя я хочу вам рассказать, что я когда начинал писать свои песни, я никогда не думал, что у меня будут такие громадные аудитории в будущем и не только как здесь, а и стадионы, и дворцы, и Бог знает, какие площадки гигантские. А я писал свои песни и пел раньше для очень узкого круга своих близких друзей, которых… некоторых из них теперь нет — это вот Вася Шукшин, которого вы знаете, его больше нет, это Лёва Кочарян, такой мой друг, режиссёр «Мосфильма», которого тоже больше нет, а другие — есть. И другие работают И Андрюша Тарковский, и Туманов, и Артур Макаров, писатель, — замечательные ребята. Это ле… ребята, с которыми, когда я был совсем ещё молодой, мы с ними прожили вместе не расставаясь, там, года полтора–два в одной квартире в Большом Каретном переулке, о котором тоже написаны песни. Но я тогда вот, когда писал и пел, я рассчитывал только на них, на эту маленькую компанию своих близких, потому что я знал, что это была моя… это… это была возможность разговаривать с ними, но только песнями, рифмованными, что ли, мыслями и м-м… и эт… это вообще авторская песня — это есть манера разговаривать с людьми, но только вот в такой вот форме. И я знал и помню атмосферу, которая тогда была у нас — мы сидели за столом, выпивали или нет, это уже теперь и неважно, а просто атмосфера доверия, раскованности, свободы и… и, самое главное, я… дружественная атмосфера, и я помню её очень хорошо. И н… И, несмотря на то, что прошло много времени, через все эти времена и все эти залы я постарался протащить вот тот н… настрой, который был у меня тогда, и когда исполняю свои песни, и когда их пишу, я рассчитываю на друзей. Значит, может быть, я думаю, что они известны стали эти песни именно из-за этого своего дружеского настроя. Вот, понимаете?
   Теперь, значит, возвращаясь к началу. Я начал с этой песни, она должна была быть в картине "Презрейте… Забудьте слово смерть" одесской киностудии. Но мне как сообщили, что, значит, её оттуда вынули (кто вынул я уж не знаю, по каким причинам, тоже мне неизвестно). У меня было обязательство её не петь до выхода картины, но теперь они свои обязательства нарушили, я нарушаю свои, и поэтому я спел вот совсем новую песню, которую никто не слышал «Пожары».
   Теперь вот несколько слов о чём. Я здесь был уже, меня сюда приглашали. Я вспомнил, как мы шли по… по катакомбам в этот же самый зал. <Оживление в зале> Вот. И я, конечно, не вспомню, что я пел тогда. Только хочу вас предупредить, что песни, к сожалению, не пишутся ежедневно и, так… ежечасно. Вернее, они работаются, но они не… не случаются, не выкристаллизовываются, что ли, я не могу их закончить, там, и… и… вот прям буквально за день. Иногда песня работается месяц, иногда больше, а иногда сразу. Так вот, наверно, я буду сегодня повторяться. Если кто-то был в прошлый раз, пожалуйста, не сильно обижайтесь на меня, не взыщите. Вот. Но я постараюсь сегодня петь и новые вещи.
   Теперь несколько слов всё-таки я должен сказать чуть-чуть о своей работе, потому что последнее время я работаю от общества «Знание» — у меня лекции такие. Только вместо диапозитивов и диаграмм, там где лектор вешает, там, рост надоев или, там, ещё чего-то или, там, падение антирелигиозной пропа… то есть, рост антирелигиозной пропаганды и так далее. Они привозят с собой какие-то такие таблицы и… у меня вместо этого, я буду иллюстрировать свою… своё выступление своими песнями и стихами, потому что у меня другого ничего нету. Я думаю, вы за этим и пришли, верно?
   Значит, я работаю в Москве, в Театре на Таганке, это вы знаете прекрасно. Таганка — это площадь знаменитая. Про неё даже слагались песни, вернее не про саму площадь, а про тюрьму, которая была на этой площади. Тюрьма знаменитая тоже была тем, что там сидели политкаторжане. И молодой Маяковский, когда ему было всего двенадцать лет, э… участвовал в рытье подкопа под эту тюрьму, чтобы спасать политкаторжанок. Вот. И, <смех в зале, смеётся> значит, э… Ну и про неё потом слагались такие песни э… такие… они стали уже народными, автор неизвестен.

   Ну вот, Таганку эту сломали. Сломали её, вот, и я даже написал такую песню, что:

   И эта песня тоже устарела, потому что есть зачем ехать на Таганскую площадь. На Таганской площади есть театр, который называется "Театр драмы и комедии на Таганке". Вот. Этот театр, несмотря на то, что мы существуем всего четырнадцать лет, — это небольшой срок для театра, — э… и несмотря на это, этот театр завоевал большую любовь у зрителей Москвы и других городов, где мы бывали на гастролях. Мы были за рубежом: были в Болгарии, в Венгрии. Вот вам небез… небезынтересно будет узнать о том, что в Югославии в позапрошлом году на белградском интернациональном фестивале БИТЕФ (десятилетнем юбилейном) мы получили первую премию Гранд-при за спектакль "Гамлет". Это высшая награда фестиваля, вместе с Питером Бруком мы разделили первую премию, и это мне особенно приятно, потому что я в нём играл роль Гамлета, а вам это, вероятно, просто любопытно из-за того, что у нас в прессе почему-то не очень сильно освещают успехи нашего театра, а неуспехи освещают шире и ярче. Ну вот, э… например, вам тоже, наверно, интересно, что во Франции — в прошлом году, когда мы были там, мы играли в трёх городах: в Париже, в Лионе и в Марселе. И гастроли прошли с необычайным успехом, и подъёмом, и свидетельством тому была снова премия — ещё более трудная и ответственная — премия французской критики за лучший иностранный спектакль года, и снова это был "Гамлет". А надо вам сказать, что там в прошлом году было двести театров, значит. Вы представляете, выиграть соревнование у них — это довольно сложно было. И опять об этом писали мало. Была одна только, странная на мой взгляд, если не сказать больше, публикация в "Литературной газете", в которой приводились там (кто-то с кем-то сводил счёты) и приводились цитаты, вернее, такие выжимки из статей, единственных двух статей, где были критические замечания в такой форме высказаны, — и, значит, наверное, у людей могло сложиться впеч… впечатление, что гастроли провалились. Это неправда. Статей было не один десяток, были очень серьёзные разборы театральных наших работ. Писали очень много о режиссуре, об актёрах прекрасных и высоких слов. Так что я хочу, чтобы вы это знали, если не через прессу, то хотя бы от меня. И расскажите это своим знакомым. В общем, мы в грязь лицом не ударили и э… знамя искусства несли довольно высоко. Тем более, что, вы знаете, драматические театры довольно сложно проходят за рубежом. Трудно держать людей, когда они не понимают языка, идёт такой казённый перевод в одно ухо — в одно ухо влетает, а в другое… Ну вот.
   Теперь э… в чём секрет популярности этого театра, есть тому несколько причин. Во-первых, театр имеет свою позицию, чёткую, внятную позицию и ко… с которой его не могут сбить, вот уже за эти четырнадцать лет, ни критика недоброжелательная, ни всевозможные подводные рифы, камни. Театр со… он как… как вот мы заявили её, эту позицию в спектакле брехтовском о том, что будет всегда откровенный разговор со зрителем, что никто не держит фигу в кармане, что разговаривать со зрителем впрямую и, самое главное, в этом театре зритель не просто приходит на спектакль для того, чтобы развлечься или наоборот задуматься. Он необходим и не из-за того, что мы там выходим из разных выходов, сбоку, сзади, что играем, там, на крышах или где-то висим на каких-то трапециях, нет, не из-за этого — это всё изыски, это пр… просто всё яркость формы, а из-за того, что действительно без зрителей не мог бы быть… состояться ни один наш спектакль. Он нам необходим, он является нашим собеседником, и мы ему доверяем. И нам кажется, то о чём мы разговариваем со сцены, также нужно людям, которые сидят в зале, как и нам. И вот эта атмосфера доверия есть в этом театре. И в… вы знаете, вы придёте в другой какой-нибудь театр, они могли бы сыграть артисты спокойно, потому что есть че… четвёртая стена пресловутая, спокойно, без зрительного зала, очень спокойно общаясь нормально. А у нас это невозможно, потому что у нас даже есть выходы в зрительный зал напрямую, когда бросаешь играть — это брехтовский приём отчуждения — броша… бросаешь играть образ и выходишь прямо с монологом, э… либо с песней, с каким-то зонгом, прямо к зрителям, чтобы ещё сильнее, как-то выпуклее, м-м… как-то показать идею, проблему, которая исследуется в спектакле. И… и это есть на самом деле разговор с людьми. Я думаю, это привлекает в наш театр людей.
   Ну, конечно, он ни на кого не похож. Работает театр в очень яркой форме. Истоки — это уличный театр, а ещё если раньше — то это театр площадной, когда несколько веков назад приходила бродячая труппа, какой-то глашатай кричал: «Приходите посмотреть трагедию бессмертного Еврипида…» или Шекспира, там уже неважно. И тут же на ваших глазах происходило искусство, вот это вот самое таинство называемое искусством, несмотря на то, что у людей не было никаких декораций, они играли на фоне стены, прямо на… на камнях площади и только были маленькие детали костюма, либо маски, и… и не было никаких гримов, а искусство было. Потому что если бы его не было, театр бы не выжил. Тогда было так: шапку по кругу — кто сколько даст. И если бы плохо играли, ничего бы не дали, вот, и… и театр б… и труппа бы распалась. А всё-таки мы дошли до того, что вот имеем сейчас, вот, театры, значит, — их много. Театральное искусство не умерло, значит, они играли хорошо.
   И вот у нас в театре тоже мы играем всегда почти без гримов. Я, например, играю роль шестидес… семидесятилетнего Галилея, не малюю себе ни каких-то глубоких морщин, ни бороду, ни усы, ни парик, не стараюсь походить на него внешне, а всё внимание сосредоточено на том, что с ним происходит, а не то, как он выглядит, похож ли он на Галилея или нет. Тем более, что, в общем-то, написано это в нашем веке и проблемы там современные.
   И во многих спектаклях вы увидите, что мы играем помногу ролей, то есть, мы ник… не перегримировываемся, а просто вскакиваешь в другой образ. И тоже… и это, я думаю, что это интересно э… когда вас не обманывают, потому что у нас нет декораций почти никогда в том смысле слова, как это принято. Знаете как, придёшь, намалёван задник, там, — солнце, звёздное небо. У нас ничего этого нет. Всегда есть поэтическое воплощение… поэтическое оформление спектакля, то есть, оформление, в котором присутствуют атрибуты поэзии — метафора, символика. Вот вы придёте смотреть, например, э… ну, пожалуйста, ну, "Пугачёв", и откроется занавес, и вместо берега реки Яик, где происходит действие, вы увидите помост из грубо струганых досок, который опускается вот так к авансцене. Впереди стоит плаха, в неё воткнуты два топора, иногда эта плаха накрывается золотой парчой и превращается в подлокотники трона. И на него садится императрица, ведёт диалог с двором... А в это время на помосте четырнадцать есенинских персонажей, мы играем по пояс голые, босиком, с цепью и топорами в руках. И вот такой вот металл рядом с обнажённым телом, это даёт дополнительную такую нервность. И вот весь этот клубок тел катится к плахе, неумолимо к плахе. С каждой следующей секундой всё ближе, ближе, ближе к плахе и в этом тоже уже есть… есть метафора поэтическая, та, что восстание захлебнётся в крови, что бунт будет жестоко подавлен, и что он обречён. Вот эта вот т… толпа, которая катится к плахе и токо время от времени вываливается одна фигура, подкатывается к плахе, врубается топор в помост… У нас никогда нет так, чтобы сзади кто-то сделал "Пу!", там, он схватился за сердце… Щас уже зрителя обманывать не имеет смысла, зачем? Все прекрасно знают, что артистов никто не убивает, даже не ранят, хотя если плохо играют, наверное, надо было бы. Ну вот. Но, э… вот такое условное решение смерти, оно работает намного сильнее: подкатился человек к плахе, оказалась его голова около двух топоров — и всё ясно, вот, только звучит реквием, либо плач. Вот такая вот яркая форма почти в каждом нашем спектакле.
   И последнее, значит, э… к чему я имею непосредственное отношение — это то, что почти в каждом нашем спектакле присутствует очень много песен, музыки, стихов. И не только в чистом виде, как вот мы играем поэтические спектакли по Вознесенскому, Евтушенко, о Маяковском, о Пушкине и о… а ещё и как… ну как… как необходимая составная часть каждого спектакля. У нас всегда есть стихи и песни. И у нас, в нашем театре есть счастливая возможность у артистов, если они пишущие, показывать это на нашей сцене. То есть, артисты, которые у нас работают, у на… многие из нас пишут. Вот Лёня Филатов — пародии, Валерий Золотухин написал теперь две повести, и оказалось, что он — интересный писатель. Я пишу песни, стихи, музыку. Есть люди, которые у нас стали профессиональными композиторами и всё это мы имеем возможность делать на сцене нашего театра. Это же замечательно. Значит, ведь… значит, наверно, манера игры другая из-за этого в этом театре. Мы играем… Потому что я, например, больше ценю в человеке э… творца, нежели исполнителя. На мой взгляд, творчество выше. И если ты сам сочинил и придумал, если это твоё, это и играть интересней. Поэтому когда… артист у нас не… не только человек, говорящий чужой текст не своим голосом, а часто говорящий своим голосом и свой текст. И вот из-за этого го… играют у нас, как говорится, как в последний раз, с потом и кровью, играют не халтуря, играют с полной тратой сил, а это летит через рампу, это видно людям э… в зале. Я думаю, что это тоже одна из причин, которая привлекает людей в этот театр.
   Ну, я, естественно, много писал для нашего театра, и один из самых любимых моих спектаклей был спектакль "Павшие и живые", пьеса о поэтах и писателях, которые участвовали в войне. Мы зажгли по ним Вечный огонь. И по трём дорогам они спускаются к этому Вечному огню, читают свои стихи и уходят назад в чёрный бархат — опять вот метафора — как в могилу, как в землю, а по ним звучат стихи и песни. И некоторые из этих песен я написал для этого спектакля. Многие песни военные написаны для этого спектакля.
   Вот из… одна из военных песен.

<Аплодисменты>
   Меня очень часто спрашивают, почему я так много пишу о войне. Потому что для своих песен я стараюсь выбирать людей в самой крайней ситуации, в момент риска, людей, у которых что-то сломалось, которые дове… доведены до отчаянья, до предела, на грани решения, и… и я их нахожу часто там в военных сюжетах. Но всё равно, это… это… это не песни-ретроспекции, это песни-ассоциации. В любом случае, потому что они написаны человеком, который не воевал, живёт сейчас, для тех людей, которые тоже живут сейчас. Ну и я думаю, что военные, которые прошли войну, в них видят своё, а люди, которые её не прошли, тоже что-то из этого получают — и информацию, и, мне кажется, просто какой-то другой поворот. Ну вот, и это из-за этого.
   Но не значит, что я сегодня вас буду потчевать только подобного рода вещами. Щас пришла пора нам с вами улыбнуться. Я спою вам шуточную песню, которая называется "Песенка о переселении душ". Это моя старая песня, но я её всегда включаю в выступления, она не устарела. Она называется о переселении душ, потому что индусы считают, что мы с вами не умираем, а что после смерти ж… душа наша переселяется куда сможет. Значит, в животных, в предметы, в растения, в насекомых, каких-нибудь каракатиц, кому не повезёт, а кому повезёт — и в людей, а если очень повезёт — то и в хороших. Всё зависит от того, как ты себя вёл в этой жизни.

<Аплодисменты>
   Спасибо!
   Ну вот, ещё по традиции несколько спортивных песен. Песня «Марафон, или Бег на длинную дистанцию». Эта песня не написана по поводу бега, а написана она по поводу некоторых комментариев к спортивным состязаниям, в основном к хоккейным соревнованиям, когда вот вы слышите, как бравым голосом вдруг Спарре или Озеров вам скажут: «Вот ещё одну шайбу забили наши чехословацкие друзья!». Вы думаете, какие они к дьяволу друзья, если ша… забили шайбу. Они на поле соперники и противники, верно? А друзья они совсем в другой обстановке, там…

<Аплодисменты>
   Спасибо.
   Ещё шуточная песня "Про прыгуна в высоту", но только модернизированный вариант.

<Аплодисменты>
   Спасибо!
   Песня "Про прыгуна в длину".

<Изменён порядок куплетов>
<Аплодисменты>
   Песня... песня э… которая является как бы ответом на… на… на половину тех вопросов, которые мне задают в письмах — я их много получаю. Песня эта называется… Или даже нет, лучше так: В письмах часто меня спрашивают: не воевал ли я, не плавал ли, не сидел ли, не летал ли, не шоферил ли и так далее. Я часто думал, почему? Есть такая манера отождествлять образ, который ты… люди видят на экране с человеком, который его исполняет. Но уж в песнях-то, по-моему, нет. Хотя, вероятно, люди думают, что я через всё прошёл, о чём пишу, э… потому что я пишу от первого лица. Я всегда говорю «я», и это, вероятно, обманывает и создаёт впечатление, что вот… Нет, конечно, я не мог всё это… <смеётся> на своей шкуре, потому что надо было бы несколько жизней для этого, время ещё просто… не… не хватило бы времени. Просто я люблю услышать, увидеть, может быть, то что другие люди как-то не особенно обратят внимание, а самое главное, я… я рассказываю вам об этих всех историях и людях так, как я к этому отношусь, а не как, там, где-то вычитал или какой-то дядя… Просто это — моё собственное об этом суждение. Значит, я имею право… Там есть доля авторского домысла, многое я придумываю, но всё равно, это моё отношение к этому. Поэтому я имею право говорить "я" — вовсе не от нескромности, а просто по необходимости и для удобства. И эта песня, которую я вам щас покажу, называется «Дорожная история». Разговор в ней идёт от имени шофёра, но пусть вас тоже никогда не обманывает, когда я пишу от имени человека какой-нибудь профессии. Это совсем ничего не значит, это могло произойти с любым человеком независимо от возраста, вероисповедания, национальности и профессии. Да даже и пола.

<Опущен 1 куплет>
<Аплодисменты, откашливается>
   Спасибо.
   Ну, если пошла у нас автомобильная тематика, песня, которая называется «Чужая колея».

<Аплодисменты>
   Спасибо.
   Почти из всех мест, в которых я бываю, я привожу такие зарисовки либо в прозе, а чаще всего стихотворные. Они не тянут на песни, конечно, в них нет нич… никакой такой проблемы, нет второго плана никогда. В них есть то, на что упал взгляд в данный момент. Вот так к этому и относитесь. Вот была такая песня старая, например, про Ленинград, помните?

   А вот недавно появилась такая зарисовка про город Париж, называется она "Письмо к другу".

<Аплодисменты, откашливается>
   Последнее время очень много разговоров о различных чудесах, которые, якобы существуют вокруг нас. Это и летающие тарелки, некоторые их видели, некоторые в них летали уже даже. <Смех в зале> И лекции какие-то, там, читают… И о филиппинских врачах, которые режут без ножа — довольно удачно. Некоторые пользовась… пользовались их… их услугами, те уже ничего не говорят, а вот которые ещё собираются, те рассказывают чудеса, говорят, что всё… Ну и, конечно, Бермудский треугольник, в котором исчезают корабли и самолёты, и если там найдут кого-нибудь живого после, вот, катастрофы, тот уже сдвинутый и с ним разговаривать невозможно. Вот. И, значит, пе… песня называется… длинное название: "Письмо в редакцию телевизионной передачи "Очевидное и невероятное" из сумасшедшего дома, <смех в зале> с Канатчиковой дачи". Они все там теперь.

<Опущено 2 куплета>
<Аплодисменты>
   Ну, теперь тряхнём стариной, как принято говорить…

<Аплодисменты>
   Песня совсем другая, из другой области. Песня эта называется “Про речку Вачу”. Речка Вача, это такая река в Сибири, на которой моют золото, там — старательские артели. Ну и это случай действительный, который мне рассказали, когда я был там. Их не один даже такой случай. Значит, только предварительно, как всегда в сносках, обозначения слов. Вы знаете, что такое "бичи"? Бичи — это такие люди, они, значит, раньше плавали, а потом они либо отстали от корабля, либо их списали, короче говоря, это неважно. Они начинают вот как-то там тусоваться. Там вот, то они в геологических партиях, то они просто пьянствуют, потом они начинают всё-таки, чё-то… куда-то едут. И короче говоря, вот они… они — бывшие моряки, а потом они становятся вот кто… таёжниками, что ли.

<Аплодисменты>
   Ну вот, песня, которую я хотел вам спеть, когда говорил, что это является как бы ответом на половину тех вопросов, которые мне задают в письмах. Песня эта называется «Я не люблю».

<Аплодисменты>
   Спасибо.
   Несколько бытовых таких зарисовок, которые направлены на борьбу с "зелёным змием". Ну, правда, может быть, здесь уже и петь не надо, мне говорят, что здесь у вас с борьбой уже покончено, поэтому, <смех в зале> мол, дескать, напрасны старания. Вот… вернее, с "зелёным змием" ещё, борьба — осталась. А вот… я думаю, что просто по старой памяти, тем более, что это совсем старинная песня. Может быть, она кое-кому кое-чего напомнит.

<Аплодисменты>
   «Диалог в цирке», или «Диалог у телевизора», как его принято называть.

<Аплодисменты>
   Вы знаете, существует, на мой взгляд, большая разница между песней авторской и эстрадной песней. Я занимаюсь авторской песней, то есть, я сам всё пишу: и текст, и музыку и сам стараюсь исполнять. Из-за этого, мне кажется, эта песня намного подвижнее, чем эстрадная. Она допускает импровизацию. Можно в зависимости от зала, оттого что каждый раз разные люди, менять очень многое. И я никогда не могу повториться, даже если бы я хотел, из-за того, что каждый раз разные глаза и так далее. И ещё есть большая разница оттого, что в эстрадной песне больше  всего уделяется внимания исполнению и сопровождению и меньше всего — текстам, потому что иногда просто такое слышишь, что уши вянут, а иногда — никакой информации. Некоторое такое… некое глубокомыслие, вроде, там, н… ну что… над… что вот, например, что «Провожают пароходы совсем не так как поезда…» Почему, непонятно, значит, но вот действительно не так. И вот, когда даже вспоминаешь песню эстрадную, которая, ну, не скажу что полюбилась, но навязла в ушах, скажем, там, «Яблони в цвету, какое чудо…», помните, да? Но ведь, в общем, в принципе, что это? Ну и, в общем, и тополи в пуху, тоже, «какое чудо!..» и ещё тыщи вещей весной чудесны. И нет нич… и если рядом с этим вспомнить строки Есенина:
          «Всё пройдёт, как с белых яблонь дым.
          Увяданьем золота охваченный,
          Я не буду больше молодым…»
   На ту же тему, верно, да? И тут ты видишь, что тут поэзия, а там не пойми что. Но я не хочу всё огульно охаивать — есть уже просветы. Некоторые поэты хорошие пишут для эстрады. Но, в общем, в основном, всё равно — это зрелище. Если зрелище убрать, вот эту смену номеров, мигание света, то эта песня очень много потеряет. Я не хочу говорить, что все о… одинаково равноценны песни авторские, но, во всяком случае, можете мне поверить, что когда работаешь над ними… вот если была бы чаша весов и… две, и на одну бросить все другие занятия мои творческие — ну и театр, и кино, и выступления, там, телевидение если делаешь, радио, хотя я почти никогда, но всё-таки, а на остальное — только песни, работа над ними, то эта чаша перевесит точно. Потому что работа идёт всё время, крутятся эти строки, отбираются, очищаются и доводятся вот до этой ка… кажущейся простоты, потому что я получаю очень много писем, где люди считают, что они точно так же могут и присылают мне свои стихи. И это прекрасно, если это их подвигает на творчество. Но могу вам сказать — эта простота достигается большой работой, то есть, мы больше всего работаем над текстами, над содержанием. У них всегда есть другое дно, из-за этого хочется их записать и принести к себе домой и там снова, снова, снова, снова их слушать, именно из-за этого. Вот.
   Ну и мне кажется, что эти песни имеют право на существование наравне… Вот, только единственно, что… что сейчас стали очень много подражать в песне. Вот, например, выбирают себе кого-нибудь, кто Булата Окуджаву, кто, там, меня и давай, значит… А меня-то — легче всего, там считают, что лучше… можно сорвать голос, напиться холодного пива и там «а-а-а» — это уже Высоцкий. <Оживление в зале> Это неправда. Потому что дело в том, что у меня никогда голос не был больным, он у меня всегда был такой, я его никогда не срывал и… и даже, когда я был маленьким пацаном вот в таком возрасте и читал стихи каким-то взрослым людям, они говорили: «Надо ж! Какой маленький, а как пьёт!» <Смех в зале> Так что… ничего не переменилось, всегда голос был такой: низкого тембра, это уже от папы с мамой. И вообще, подражать — это по-моему, праздное занятие, довольно глупое, зачем? Зачем? Есть искусство пародии — это совсем другое дело. А всегда смотреть интересно не только на сцене, но и в жизни-то, только иметь дело с человеком, который имеет своё суждение и мнение о том, о чём он говорит, а не то, что где он там прочитал, или как попугай повторяет то, что положено. Нет, всегда интересно увидеть личность, индивидуальность и… и общаться с ним в жизни. А на сцене — тоже, тем более, тем более…
   Я хочу вам ещё одну шутку спеть. Э… называется она… называется она "Случай на таможне".

<Аплодисменты, откашливается>
   Если кто-нибудь из присутствующих помнит мою песню «Охота на волков», то им будет любопытно услышать песню, которая называется, так: «Конец охоты». Эта песня написана в защиту… Это песня по охране природе, такая, знаете, называется «Охота с вертолётов».

<Продолжительные аплодисменты, откашливается>
   Благодарю вас! Спасибо!
   Я, правда говоря, устал, потому что я взял такой бешеный ритм. Ну, тут проблема не в этом. Я никогда не пою "на бис", вы знаете это, никогда не выс… можно было бы уйти на песню, там, покобениться минуты три, выйти снова. Я всегда пою, что наметил, даже сегодня с большим перевыполнением. Щас все перевыполняют, вот и я тоже на сто семнадцать процентов сегодня было… Поэтому я хочу вам сказать вот что. У каждого из присутствующих здесь безусловно, у меня нет даже сомнений, если они любят это или знают, есть своя любимая песня, которую бы они хотели услышать. Я всё равно не смогу все запросы удовлетворить, как бы я не старался, потому что песен у меня несколько сотен и стихов, и всевозможных, там, зарисовок, и так далее. Вот. Поэтому я могу их перепеть только постепенно. Для того, чтоб всё сразу перепеть, надо на пару недель где-нибудь с водкой запереться и… и всё равно не удастся. <Смеётся> Вот. Но это всё шутки, а на самом деле, если уж у нас теперь это становится традицией, уже статистика, два раза под… так сказать, в одном и том же месте. Вот. Их так много этих институтов — и всё-таки у вас тут я второй раз. Я думаю, что я и в третий приеду, позовите. У меня впереди целая обойма новых вещей. А щас — всего вам доброго! Отдыхайте, пожалуйста! До свидания.
<Аплодисменты>
<Шум зала>
   ГОЛОСА: Так, а это… а это? — Это не моё. — Так, микрофон <неразборчиво> — Чего, Юра? — А? — <неразборчиво> — Давай, давай, я тебя здесь жду. — Я позвон…

        Появление сообщений об ошибках при обращении к файлам RealAudio, mp3, txt означает, что к серверу, на котором размещены эти файлы, нет доступа. Повторите запрос спустя некоторое время или на следующий день.
        Об ошибках в работе сайта Вы можете сообщить нам по e-mail .

        Если Вы располагаете любой информацией об этой записи (воспоминания очевидцев, недостающие песни, песни в полном объеме или с лучшим качеством, отсутствующие комментарии, фотографии, публикации с упоминаниями и т.д.), пожалуйста, свяжитесь с нами по e-mail :