<Шум зала>
   ГОЛОСА: <Неразборчиво>. — Я же говорил, не надо ничего абсолютно. Олег, сделай так… — Только наоборот… — Вот так, а не наоборот? Токо быстро, начинать пора… Всё пора… Да-да, всё, Владимир Александрович, кончаем… <неразборчиво>. Раз, раз, раз, раз… — Давай, давай, Валерочка, открывайте… — Всё… Давай…
<Аплодисменты>
   В.ЯНКЛОВИЧ: Добрый вечер! Во-первых, разрешите вас всех поздравить с наступающим Новым годом, пожелать вам счастья, хорошего настроения, самое главное, здоровья.
   Сегодня у вас в гостях артист московского Театра драмы и комедии Владимир Высоцкий. Мы все его знаем <аплодисменты> по кино, по театру. И сегодня мы, в основном, будем касаться его поэтического творчества. На мой взгляд, это один из удивительных поэтов нашего времени, и то, что его вс… выступления всегда собирают такие огромные аудитории на стадионах, во дворцах культуры, говорит о том, что его поэзия понятна и любимая. Итак, Владимир Высоцкий.
<Аплодисменты>

<Аплодисменты>
   Добрый вечер. Я поздравлю вас в конце с Новым годом. А начал я сразу с песни, это...
   Не надо гасить свет в зале, я просил не гасить, а вы гасите. Наоборот, зажгите, пожалуйста. Зажгите, зажгите. Я потом скажу, почему. Мне вас тоже хочется видеть.
   Вот. Я начал сразу с песни, чтобы вы не подумали, что к вам приехал кто-нибудь другой, потому что всегда обычно приезжаешь, говорят: "Да нет, это не он, тот уехал..." или, там, ещё чё-нибудь. Нет. Это тот самый. Тем более, что песня, которую я вам спел, она говорит об этом даже лучше, чем если я вас буду уверять, что я тот самый.
   Дело в том, что эту песню я написал... Это была первая картина моя в жизни, э… в которую я писал песни. Называлась она "Р… Я родом из детства". Пел её там Марк Бернес. И я тоже пел с гитарой в этой картине. А потом я её записал на пластинку. И вообще, у песен, в отличие от людей, если они того стоят, у них бывает длинная жизнь, потому что хороший человек — он всегда нервничает, беспокоится, и помирает раньше. А песни хорошие — они наоборот, им можно продлевать жизнь. И вот я...
<—>
   Теперь, я думаю, что несколько слов я вам расскажу о своей работе — откуда я и что чего делаю, буду иллюстрировать свой рассказ песнями, потому что у меня сегодня вроде лекции такой будет, но вместо диаграмм, когда вот привозит лектор диаграммы — где там рост удоев, там, или падёж скота. Вот у меня вместо этого будут песни. Я вам буду сегодня показывать свои песни.
   Я работаю в Москве, в московском Театре на Таганке. Таганка — это известная площадь в Москве, там раньше была тюрьма, и про неё, про эту таганскую тюрьму, про неё много ходит всевозможных легенд. Она знаменитая. Там сидели политкаторжане. И, например, Маяковский, когда ему было двенадцать лет, участвовал в рытье подкопа под эту тюрьму, чтобы спасать политкаторжанок. И политкаторжан, конечно. Вот. Но тюрьму эту э… сломали, потому что... Ну, я уж не знаю, по каким причинам, я даже помню, что я написал такую песню:

   Ну, эта песня тоже теперь устарела, потому что теперь есть зачем ехать на Таганскую площадь. На Таганской площади раньше тоже был театр, но в этот театр ходили меньше намного, чем в тюрьму. Вот. И его решено было реорганизовать. Тюрьму сломали, театр реорганизовали. И вот четырнадцать лет тому назад в это старое здание пришла группа молодых артистов во главе с Юрием Любимовым, и с этого момента начал своё существование знаменитый и популярный теперь, и любимый зрителями Театр на Таганке.
   Значит, мы завоевали такую известность и интерес зрителей к себе не только в Москве, но и в других городах, где мы были на гастролях. Были мы за рубежом — в Болгарии, в Венгрии. Вот в Югославии, например, в позапрошлом году на белградском интернациональном фестивале, который называется БИТЕФ, мы завоевали Гранд-при — высшую награду фестиваля за спектакль "Гамлет", что мне особенно приятно, потому что я в нём играл роль Гамлета.
   А в этом году... в прошлом, вернее, во Франции, на гастролях в Париже, в Лионе и в Марселе, где гастроли прошли с большим очень успехом, мы снова получили премию французской критики, высшую премию, за лучший иностранный спектакль года. А надо вам сказать, что в прошлом году во Франции было двести иностранных коллективов. Так что это очень почётная награда. А у нас в газетах как-то особенно не освещаются наши гастроли, я уж не знаю, почему так к нашему театру относятся. И за исключением одной странной публикации в "Литературной газете", где были надёрганы всякие, там, цитаты — можно было заключить, что мы там провалились. Это неправда. Наоборот, мы прошли с необычайным успехом. Было около сорока статей критических, где отдавали дань этому творчеству этого театра, и очень много писали об актёрах и о режиссуре. Ну вот.
   Значит, в чём секрет популярности этого театра. Если вы бывали на Таганской площади перед спектаклем, вы, наверное, обращали внимание на громадную толпу, которая стоит около этого театра в любое время дня и ночи. Потому что у нас по… по две-три недели люди стоят просто для того, чтобы достать билет на какой-нибудь спектакль, а некоторые отмечаются ночами, там, пишут номерки на руках, как за мукой во время войны. А некоторые в тёплые летние ночи ночуют в соседних дворах, чтобы успеть на перекличку и достать билетик в этот театр. Особенно на последний спектакль. И всегда для того, чтоб прорваться туда, нужно пробиться через кордоны милиции, пожарников, дружинников и, значит, упасть на колени перед директором, сказать, вот: "Здрасьте! Мы, вот, с ДОКа номер шесть — и… и… сделайте нам чё-нибудь..." Он всё равно ничё не сделает, потому что невозможно. Тогда нужно найти меня, там, теперь или моих друзей, сказать: "Володя, помогай!" И я чё-нибудь буду придумывать. но только не все сразу, потому что у нас театр маленький — всего шестьсот пятьдесят мест. Вот. Но нам строят новый, большой — на семьсот пятьдесят. Значит, и… и… так что пройдёт... Строят его недавно — года четыре. Вот. И я думаю, что к десятилетнему юбилею Олимпиады мы как раз туда въедем. Совсем скоро. Осталось недолго ждать. Так что тогда все поместимся, потому что у нас будут несколько залов. У нас останется прежнее помещение, новый совсем зал, которого стоит пока только коробка. И есть такой маленький зальчик, в котором артисты нашего театра будут играть свои творческие вечера. Я скажу вам потом, почему.
   Значит, а если говорить серьёзно, театр этот завоевал большую популярность у зрителей из-за того, что он имеет свою чёткую, твёрдую позицию. Честную. У нас... мы никогда не держим фигу в кармане, как об этом говорят, а всегда разговариваем с людьми, с нашими зрителями на равных, всегда имеем к ним доверие, и поэтому зритель, который приходит в наш театр, он чувствует себя не только созерцателем или, там, соглядатаем — лишь бы прийти развлечься или, там, задуматься, но отстранённо. Вот как будто бы здесь какая-то стена — они сидят в зале, на сцене перед ними прикидываются, они, вроде, никакого отношения к сцене не имеют, и артисты к ним никакого отношения... Хотя это неправильно, потому что театр родился совсем не оттого, что вот кто-то приходил в зал. А раньше были вот уличные театры, когда приходила труппа бродячих артистов, и прямо на камнях площади или в каком-нибудь дворе на фоне какой-нибудь стены начинали разыгрывать перед людьми... без всяких декораций, никаких не было костюмов, маленькие детали, или в масках играли, или просто без гримов. Не было никакого света, никакого занавеса, а люди приходили. А почему они приходили? Значит, играли хорошо. Только глашатай кричал: "Приходите посмотреть трагедию, там, бессмертного Шекспира!" Люди приходили. А ведь как раньше было? Когда кончится спектакль — шапку по кругу, кто скоко даст. И… и давали. Потому что е… если б не давали, они бы не могли существовать. Это сейчас как плохо не играют, а всё равно зарплату платят. Понимаете? А раньше так нельзя было. Раньше нужно было играть хорошо. Вот. И, несмотря на то, что зритель был тогда наивный, вот сейчас намного более искушённый зритель, но в душе у каждого человека есть какой-то уголок, который ему остался от детства. Это уголок, открытый для игр и для искусства. А театр, прежде всего — игра. И оказалось, что для театра совсем не требуется особенных декораций, не надо малевать задников, не надо рисовать сзади звёздное небо или, там, луну, или делать фа… фанерные деревья, выгораживать павильоны. Оказалось, что это совсем не обязательно.
   И вот в нашем театре вы никогда не увидите декораций в привычном смысле этого слова. У нас всегда декорации есть как бы поэтическая метафора. Ну, то есть, в… в оформлении в нашем заключе… заключён какой-то символ, который помогает раскрыть содержание пьесы. Вот, например, вы придёте смотреть "Пугачёв". Откроется занавес, и вместо берега реки, на котором происходит действие, вдруг вы увидите гигантский помост из грубо струганых досок. Вот, делали, наверное, его у вас на ДОКе... Он опускается вниз, а впереди стоит плаха, и в неё воткнуты два топора. Плаха настоящая, брали у мясников её. Топоры воткнуты. И иногда эта плаха накрывается золотой парчой и превращается в трон. А топоры превращаются в подлокотники трона. И на них садится... на него садится императрица, ведёт диалог с двором. А в это время на сцене четырнадцать есенинских персонажей. Мы играем по пояс голые, босиком, с топорами в руках и цепью. Весь этот клубок тел движется с каждой... каждой следующей минутой всё ближе, ближе, ближе к плахе. И в этом есть символ, есть метафора поэтическая, что восстание будет жестоко подавлено, что бунт захлебнётся в крови, и что оно обречено на провал. И вот всё ближе, ближе к плахе, это даёт сильно такую, мне кажется, дополнительную нервность, и только время от времени какой-то человек врубает топор в помост, и кто-то из этих персонажей вываливается, подкатывается к плахе, и голова его оказывается около двух топоров. И вот такое условное решение смерти вместо того, чтоб делать там за кулисами "Пу!" — выстрел, кто-то хватается за сердце, тут краска течёт... Все давно знают, что никто артистов не убивает, даже не ранят, хотя надо было бы, если плохо играют. Вот. <Смех в зале> Ну э… а вот... Зачем обманывать? Это, ведь понимаете, в чём дело. Настолько щас много информации отовсюду: и радио, и телевидение, кино, газеты, сплетни, телефоны. Отовсюду целый поток. Люди погрязли в информации. Уже продохнуть некогда. Вот такое условное решение, не обман, а доверие, договорённость со зрителем — "Представьте себе", два магических слова. И зрители очень охотно идут на такие правила игры.
   И вот в нашем театре во многих спектаклях вы увидите подобное оформление. Например, "Десять дней, которые потрясли мир" мы начинам играть ещё на площади. Вы подходите к театру, а в это время артисты нашего театра, одетые в форму матросов, солдат с гармошками, гитарами. Мы ходим по площади между людьми, играем. Поём всевозможные песни. Вы проходите в театр, вас встречают не билетёры, а артисты со штыками, которые берут у вас билет, накалывают на штык, пропускают вас в фойе. В фойе снова частушки, песни поют. Потом помост такой стоит снова. Мы на нём по… поём последнюю частушку, которая кончается:

   И вся толпа, значит, все люди ринулись в зал, распределились по местам, думая, что щас вот они отдохнут и, значит, всё будет как обычно. Да ничего подобного. Выходят три человека с ружьями и стреляют. Правда, не в зрителей, а вверх, и холостыми патронами, но всё равно пахнет порохом,  и очень сильный звук раздаётся, и слаб… слабонервные не выдерживают. Их выносят. Они там посидят в фойе, оклемаются, но так как билеты достать трудно, они снова возвращаются и до… до конца досмотрят. И это не для того, чтобы потешать, не для того, чтобы оригинальничать, а просто для того, чтобы ещё сильнее и более ярко воздействовать на людей. И наши зрители из-за этого чувствуют себя людьми, котор... без которых не может быть это представление. Есть вот эта атмосфера, контакт, доверие. Вы знаете, у… у нас есть впечатление, что мы, разговаривая с… с нашим зрительным залом, обязательно найдём в этом зрительном зале собеседников, людей, которые думают так же, как и мы. Потому что мы все живём в одно время, и нас всех с вами беспокоят одни и те же вопросы. Верно? Вот. И поэтому, когда имеешь доверие к людям, они тебе точно так же отдают обратно. И из-за этого у нас атмосфера всегда замечательная в зале. Даже такое впечатление, что наши зрители участвуют в наших спектаклях. Ну вот, театр имеет своё лицо, я сказал.
   И самое... ещё есть одна отличительная особенность у этого театра. Мы почти в каждом нашем спектакле используем очень много песен, музыки, стихов, поэзии, там, интермедий и так далее. И это настолько м… много и настолько в каждом спектакле нашем это... это присутствует, что почти все наши артисты владеют инструментами музыкальными. Кто аккордеоном, кто гитарой, там, кто гармошкой, кто роялем. Короче говоря, все почти умеют играть на инструментах. Все мы обучаемся петь, все мы обучаемся двигаться, акробатике, пластике, пантомиме и так далее. Потому что очень много элементов цирковых, например, в спектакле "Десять дней, которые потрясли мир". Если кто-то из вас видел, знаете, что я там выполняю почти акробатические номера — стою в плечах, делаю швунги всякие, почти сальто и так далее. И артист должен быть человеком, который, значит... синтетическим. Короче говоря, он должен быть и то, и другое, и третье. Вот у нас в театре это есть. И самое удивительное, что мы используем песни и стихи, музыку и поэзию не только профессионалов, поэтов и композиторов. А выяснилось, что артисты нашего театра сами люди пишущие. Вот, например, Валерий Золотухин, которого все знают в… из вас по фильмам, он играл в кино, и я с ним вместе снимался и в "Хозяине тайги", и в "Единственной", знают его по сцене театра. А он, оказалось, ещё пишет. У него недавно вышла повесть, теперь вышла книжка. Он оказался пре… прекрасным писателем. Кроме того, так как он в детстве до семнадцати лет не ходил, у него было что-то с ногой, вот, он играл на... он — деревенский житель, он играл на гармошке, играл на вечеринках всевозможных деревенских и, видимо, от тех лет у него остались э… какие-то старинные песни, которые все давно забыли. А он их вернул из небытия и дал им другую жизнь, и они звучат на сцене нашего театра, эти песни.
   Я пишу много песен, музыки, стихов, интермедий для наших спектаклей. Есть у нас артисты, которые пишут пародию. Есть те, которые пишут э… даже целые пьесы. И всё это мы имеем счастливую возможность воплотить на сцене нашего театра. Это, вы знаете, человека отличает от животного кроме того, что он, там, ходит на двух ногах, ещё то, что все люди, все человеки, хотят кроме того, чтоб получать... Хотя щас, последнее время, все больше получать хотят, но ещё хотят и отдавать люди. Так устроен человек, что он хочет в то, во что… что он любит, вложить как можно больше. И чем больше вкладывается в дело, в человека, в любимую девушку, в ребёнка, в родителей, тем дороже и ближе становится это дело и человек. Это так уж в этом мире случилось, так устроен человек.
   И вот мы в наш театр, отдавая ещё кроме того, что мы исполнители и артисты, мы ещё отдаём своё творчество. Мы участвуем в каждом нашем спектакле как творцы. Я больше предпочитаю в каждом человеке творца, чем исполнителя, потому что исполнитель, артист — ну что это? Это, в общем, в принципе, человек, который в самом низу. Над ним есть режиссёр, над режиссёром ещё есть драматург, потом директор, потом начальство, потом господь Бог, а он где-то там внизу. Так вот у нас это ощущение... этого ощущения нет, что мы только чужие мизансцены выполняем, или говорим чужой текст не своим голосом. У нас в театре немножко по-другому. Мы наше заведение любим, и из-за этого играют у нас в театре... почти нигде больше так не играют. То есть, вы всегда увидите, что играют с потом, кровью, с полной отдачей. Никто никогда не позволяет себе расслабиться и халтурить, никто не позволяет себе играть в полноги. Вы увидите, что... святой актёрский пот, вы увидите, что люди перед вами не только прикидываются, но ещё и работают. Это очень заметно, и это летит через рампу. И от этого есть отдача от зрителей. Вот немножечко о театре. Я на этом закончу предварительную часть, приступим мы к делу. И только несколько слов вот о чём.
   В сп… В репертуаре нашего театра очень много спектаклей, сделанных на поэзии: о Маяковском, о Пушкине, по поэзии Вознесенского и Евтушенко. И есть один любимый мною спектакль, в который я впервые в своей жизни написал песни. Спектакль этот называется "Павшие и живые". Это пьеса о поэтах и писателях, которые участвовали в войне. Одни из них погибли, другие живы до сих пор. Мы зажгли по ним Веч... Вечный огонь прямо на сцене нашего театра. Впервые в Москве мы зажгли Вечный огонь. Вот вспыхивает пламя Вечного огня, и весь зрительный зал встаёт. Вот уже шестьсот спектаклей мы сыграли и все разы люди встают, чтобы почтить память погибших минутой молчания. И всего три дороги. Дороги, которые вспыхивают красным светом, по ним выходят поэты, читают свои стихи, а потом звучит такой реквием и они уходят назад — у нас сзади висит чёрный бархат — уходят назад, как в землю, как в братскую могилу. Уходят умирать, а по ним снова звучат песни и стихи их друзей. И вот мне посчастливилось написать несколько песен для этого спектакля. Я вам покажу маленький фрагмент.

<Аплодисменты>
   Спасибо.
   Меня очень часто спрашивают, почему...
   Вот всё-таки у вас как... прекрасная публика. Всё-таки входят только после песни. Давайте, рассаживайтесь, девочки.
   Значит, меня очень часто спрашивают... Только я прошу, вы вошли в зрительный зал, это совсем не значит, что всё дело сделано. Надо вам же ещё послушать, чё я буду делать. Потому что бывает так, человек прорвался через милицию, попал, сел и минут двадцать ни фига не соображает, что там происходит. Самое главное — что он тут. Потом только смотрит, какой-то человек с гитарой стоит. Так что давайте успокаивайтесь побыстрее. Значит, так.
   Часто спрашивают люди в письмах, почему я так много пишу о войне. Это не потому, что я через неё прошёл, я никак не мог по возрасту, а потому, что э… я для своих песен стараюсь выбирать людей тех, которые находятся в момент риска, когда у них что-то сломалось, либо они доведены до отчаяния, до предела. Даже в шуточных песнях, не говоря уже о серьёзных. И я таких людей, которые беспокоятся, нервничают, у которых впереди предстоит что-то очень, может быть, опасное, я их нахожу часто в военных сюжетах.
   Но это не значит, что я вас сегодня буду только военными песнями потчевать, у меня очень много песен серьёзных, сделанных в шуточной манере. Я вам хочу показать песню шуточную, которая называется "Песенка о переселении душ". Ну, вам известно, что индусы считают, что мы с вами не умираем, а что после смерти душа наша переселяется куда сможет, в общем: в животных, в предметы, в растения, в насекомых. Кому не повезёт — в каких-нибудь каракатиц, ослов. А кому повезёт — то и в людей. Вот. Иногда в хороших. Короче говоря, кто куда сможет, тот туда и переселяется.

<Аплодисменты, откашливается>
   Спасибо.
   Я не буду... я сегодня не смогу вам спеть всё, что вы хотите, потому что у каждого из присутствующих, если они знают мои песни, наверняка, есть своя какая-то любимая. Но у меня много песен — несколько сотен. И стихов, и всяких интермедий. Поэтому я так постараюсь, чтобы каждому независимо от положения в этом зале досталось по куску. То есть, может быть, если не то я точно спою, что вы хотите, но, во всяком случае, из этой серии.
   Вот песня из серии спортивных песен, которая называется "Марафон, или Бег на длинную дистанцию". Но э… она написана не по поводу бега, а по поводу некоторых комментариев на хоккейные матчи, когда вдруг Спарре или Озеров таким... таким бравым голосом объявят: "Вот ещё одну шайбу забили наши чехословацкие друзья!" А люди думают, какие они, к дьяволу, друзья, если шайбу забили. Они... <смех в зале> они на поле — соперники или противники, а друзья они, там, в другой обстановке или когда ничья. Уже это тогда ладно. <Откашливается>

<Аплодисменты, откашливается>
   Песня, которая имеет своей целью борьбу с "зелёным змием". Правда, говорят, что её уже тут... тут у вас петь это не надо, потому что у вас с борьбой покончено, говоря... <смех в зале> то есть, с "зелёным змием" покончено, а борьба, вроде, осталась. Так я пони... Песня называется "Ой, где был я вчера". <Смех в зале>

<Аплодисменты>
   Ну, тогда ещё одну на подобную тему, только уже немножечко по-другому. Дело в том, что я езжу много по Союзу и по миру, и всегда привожу разные зарисовки из тех мест, в которых я бываю. И м-м… такие... они получаются даже не песни, а такие четверостишья. П… и в них нету никакой, там, особенной подкладки, второго плана. Всегда есть только вот, на что упал взгляд в данный момент, и я взял это и написал, зарифмовав. Вот, например, у меня была такая старая зарисовка про Ленинград.

   А вот недавно я был в Сибири и мне рассказали очень интересную историю про одного парня, который работал старателем, мыл золото на речке, которая называется Вача. Так и песня называется — "Про речку Вачу и неудачу". Значит, э… речка Вача, на ней работают старатели, много там "бичей". Знаете, кто такие "бичи", да? Ну, это, в основном, они из бывших... из бывшего плавсостава... Положи, я потом возьму. Из бывшего плавсостава, которые потом... Там, остался на берегу моряк или загудел и, в общем... или списали с судна. И вот он там кантуется. И там, время от времени, какой-то корабль придёт с друзьями, они там продолжат недельку. Ну и такие... А потом они куда-то уходят, либо в партии геологические, либо стараются где-то, работают. В общем, они хорошие ребята, только так вот им не повезло. И вот песня эта называется "Про речку Вачу и неудачу".

<Аплодисменты>
   А вот совсем... совсем уже из другой жизни. Эта песня называется "Письмо из Парижа. Письмо другу". Это такая зарисовка о городе Париже.

<Аплодисменты, откашливается>
   Ещё одна шуточная песня, которую я давно не пел, а потом чего-то вдруг решил снова петь, потому что тема не устарела. И хотя эта песня давнишняя, меня её часто просили спеть. Она шуточная совсем, называется она "Поездка в город".

<Аплодисменты, откашливается>
   Спасибо.
   Вы знаете, я получаю много писем, в которых... в которых люди... в которых люди спрашивают: не воевал ли я, не плавал ли, не сидел ли, не летал ли, не шоферил ли и так далее. Ну, это потому, что почти все мои песни написаны от первого лица. Я всегда говорю "я" и поэтому даже все эти песни называется "песнями-мо..."
   Ну что у вас такие там интересные разговоры? Вы всё там чё-то такое жестикулируете. <Смех в зале> Вон он стоит. Ну чё там, неужели интересно? Ну, подойди к нему. Ну, человек хочет с тобой поговорить, всё время вот так вот стоите. Ну, подойди, подойди к нему. Ну, я не знаю, ну чё? Вы всё время вот так вот чё-то болтаете руками. Вы поймите, тут я вам объясню в чём дело, дорогие мои зрители.
   Если вы так поняли, здесь же никакой не "концерт", верно? Не эстрадный концерт. Это нормальная встреча, которая мне, может быть, даже больше, чем вам, даёт, потому что все вещи, которые меня волнуют, они все, в общем-то, в довольно в смешной форме, а это всё не так смешно ведь, если честно говорить. Вот. И потому у меня есть счастливая возможность поделиться с таким большим количеством людей тем, что меня в данный момент волнует и беспокоит. И это не то, что я там, знаете, или язык показываю, или рожи корчу. Я с… здесь вам рассказываю о том, чем я живу, и ради чего вообще я существую. И поэтому мне совсем не важны даже ваши аплодисменты, потому что я вообще свои песни когда-то начинал писать только для своих близких друзей, и никогда не рассчитывал на то, что у меня будут большие залы, стадионы или дворцы. Я думал всегда, что я буду приходить в какие-то компании моих близких, самых близких людей, среди которых уже многих и нету. Там была в этой компании и Вася Шукшин, был и Лёва Кочарян, которые погибли, уже нету их, ребят. Вот та… Тарковский, ныне живущий, другие. И мы собирались вечером, либо выпивали, либо нет, это неважно. Просто они что-то рассказывали, я им пел новые песни. Это им было необходимо, нужно очень, потому что просто их, вероятно, то же самое, те же вопросы волновали. Значит, и… и, несмотря на то, что вот уже прошло столько времени, и такие разные залы у меня были в жизни — и здесь, и за рубежом, и где угодно... я через все эти годы и места постарался протянуть вот тот настрой, который был у меня с друзьями с моими близкими, когда мы сидели вместе. Это настрой дружеский, непринуждённости и раскованности, но самое главное, внимания с моей стороны и с их. И я это всё стараюсь оставить на этих выступлениях. Я их никогда не называю "концертами". Вот почему я прошу зажечь с… свет в зрительном зале. Мне нужны ваши глаза, чтобы вас видеть, потому что м… у меня разговор с вами, а не концерт. Вот. И из-за этого я всех вижу и там... Вот. И мне кажется, что вам интересно слушать, а иначе, если бы было бы неинтересно — зачем вы пришли, верно? Вот. А так, если вы там чё-то такое... это… сучите руками... так что же? Вот.
   Ну и о том, что вот песни написаны от первого лица. Это не из-за того, что я через всё прошёл, я кое-что знаю и на себе, на своей шкуре, но кое-что, конечно, рассказали. Самое главное — потому, что в этом есть доля авторского домысла моего, в этом есть всегда какая-то... то, что я придумал. И самое главное, моё мнение по поводу того, чё я пою. Не как какой-то дядя, там, или где я вычитал, а как я сам к этому отношусь. Вот. И из-за этого я имею право говорить "я".
   Вот щас я вам хочу спеть песню, в которой речь идёт от имени человека, который занимается профессией шофёра. И пусть это вас тоже не обманывает. Я никогда... Это неважно, там, в какой это профессии случилось. Это могло случиться с любым человеком в зрительном зале здесь, потому что проблемы, которые меня интересуют — они общие, они — это добра и зла, предательства, надёжности и дружбы, товарищества. Вот. А где это, в какой профессии — это неважно. Это просто для удобства. Песня называется "Дорожная история".

<Опущен 1 куплет>
<Аплодисменты>
<Пауза> Ещё кому-нибудь надо п… после пива, нет?
   Так. Поехали дальше.
   Значит, следующая песня называется... тоже она имеет отношение к автомобилям, называется она "Песня автозавистника". Ну, щас многие люди приобрели в частное пользование автомобили, ну и, естественно, значит, другие, которых... у которых их нет, они имеют свои мысли по этому поводу. Потом они их покупают, у них, конечно, мысли меняются.

<Аплодисменты>
   Ещё одна шуточная песня. Токо она уже теперь не "монолог", а "диалог". Называется она "Диалог у телевизера". Или "Диалог в цирке" её ещё называют.

<Аплодисменты>
   Песня, которая является как бы половиной... ответом, верней, на половину из тех вопросов, которые мне задают в письмах. Многие-многие люди спрашивают в письме, очень часто, что я имел в виду под той или иной песней, что я... Ну, я всегда отвечаю, что: "Что я имел в виду, то я и написал". Вот. Но это даже хорошо, что люди... каждый из… из… из слушателей видит в этих песнях то, что ему кажется ближе. И я даже хотел написать общий такой ответ на все вопросы, которые мне задают, и там был такой припев:

   Вот. Но это не из-за того, что неверно. Некоторые совсем приписывают другое содержание песням. Но самое главное, что они над ними думают, и это для меня самая большая похвала и награда. Вот. И вот, чтобы ответить на вопросы о том, что я люблю в этой жизни, чего нет... Но поэтому... Об этом можно судить по многим моим песням и работам. Но есть и ещё и прямая песня, которая так и называется — "Я не люблю".

<Аплодисменты>
   Вот мне любопытно, вот если бы вы достали билет на "Бони-М", скажем, там, и там ещё... они стоили рублей по сто, кажется, за билет, да? Вот. Интересно, кто-нибудь из… из тех, которые выходили и приходили, ушёл бы хоть на минуту? Нет, за свой рупь бы остался. Вот. Мне очень жаль, что… я просто... Мне-то это неважно, в общем, в принципе. У меня всё равно есть люди, для которых я работаю. Мне очень жаль, что вы не дожидаетесь конца песни. И я думал, что поначалу, когда я начал вот так вот вести свою программу и попросил оставить свет в этом зале, мне показалось, что всё рав… всё-таки у нас установятся какие-то... Так это даже не определишь словами, и нельзя воспринять ни ухом, ни носом, ни глазом. Это нечто, которое воспринимается шестым чувством. Вот эта вот доверия атмосфера. И, значит, конечно, с большей половиной так оно и случилось. Но мне... я просто товарищам, которые, вот, вставали по… по… посредине песни и уходили. Мне очень за в… вас жаль, потому что через некоторое время запоздало вы очень захотите услышать то, что здесь было, а вы уже пропустили. Больше никогда не услышите. Это жалко. Ну, неважно. Это всё не в этом дело.
   Значит, теперь я хочу вам ещё шутку спеть одну. Она называется так... В последнее время очень много разных э… историй рассказывают про всякие чудеса, которые, якобы, существуют вокруг нас. Чудеса эти — летающие тарелки. Некоторые их… их видели, некоторые в них летали. Вот. А... Или там, предположим, филиппинские врачи, которые делают операции без ножа очень успешно. И, конечно, Бермудский треугольник, в котором исчезают корабли, пароходы. Если найдут кого-нибудь там живого — тот уже трёкнутый и уже с ним и невозможно и беседовать. Я написал такую длинную пес... песню с длинным названием, которая называется "Письмо в редакцию телевизионной передачи "Очевидное и невероятное" из сумасшедшего дома, с Канатчиковой дачи".

<Опущено 3 куплета>
<Аплодисменты>
   Вы, наверное, обратили внимание, что почти никогда моих песен не поют эстрадные певцы. Не потому, что они не хотят. Наоборот, они очень просят, я просто их не даю, из-за того что мне кажется, это совсем два разных жанра — эстрадная и авторская песня. Эстрадная песня делается несколькими людьми — отдельно поэт, отдельно композитор, отдельно певец, исполнитель. И, э… в общем, это всегда есть смена номеров, свет мигает и так далее. Короче говоря, это прежде всего зрелище. Если зрелище это убрать... Вот, скажем, пре… представьте себе, что по телевидению просто показали бы, так, крупным планом. Вот бы он пел. Он бы очень быстро вам надоел, потому что оказалось, что в эстрадной песне они много внимания уделяют исполнению, голосу, музыкальному сопровождению и почти никакого внимания текстам. И вот зрелище снимешь, так оно и окажется, что песня, во-первых, всегда будет звучать одинаково, потому что человек её отрепетировал, она звучит крепко сильно, но никогда нельзя импровизировать в ней, потому что певец закован в рамки оркестра, ему трудно из них вырваться. Вот. И, конечно, с текстами намного сложнее обстоит дело, и иногда слышишь такое, что просто уши вянут. А иногда... ну так, в общем, <смеётся> так навязнет в ушах, такое не пойми что без информации. Даже всем навязшая в ушах песня "Яблони в цвету — какое чудо!.." Я, так, подумал, там очень бедное содержание. Так и тополи в пуху тоже — какое чудо! И многое ещё, тысяча вещей — и всё чудо. А если рядом с этим вспомнить стихи Есенина, там:
          "Всё пройдёт, как с белых яблонь дым.
          Увяданьем золота охваченный,
          Я не буду больше молодым..."
   И сразу становится ясно, что тут — поэзия, а там – не пойми что, верно? Вот. Ну, сейчас это дело исправляется, конечно, и так далее. А мы всё делаем сами. Я сам пишу текст и музыку, сам исполняю это зрителям. Для меня эта песня авторская — это возможность говорить с людьми. А люди каждый раз приходят разные, и поэтому я никогда не могу повториться, даже если б я хотел. Мне иногда кажется, что я так точно попал в десятку, что хорошо бы ещё в следующий раз точно так же. Никогда не получится. Люди другие. Каждый раз другие глаза, и поёшь всегда по-другому. Она очень подвижная песня. И она очень такая... импровизационная, и из-за этого люди её записывают, слушают дома, потому что за ней всегда стоит второе дно, какой-то другой план, внутренние какие-то есть нюансы, которые на первый взгляд не видны. И это правильно, потому что мы больше всего работаем с текстами. Вот если на две чаши весов бросить, там... на одну — то, что я делаю помимо песен — там, театр, кино, телевидение, радио, э… выступления, а на другую только песни, работу над песнями, я думаю, что эта перевесит, потому что всё время вертится, всё время с этим живёшь, с этими строками, с этими наблюдениями и так далее. В общем, короче говоря, мы больше внимания, конечно, уделяем больше всего текстам. Ну, ещё на эстраде очень развито выбрать себе кумира и начать под него петь, начать подражать чуть ли не голосу. Находятся люди, которые подражают и мне, например. Они счи... думают, что вот если сорвать голос, там: "а-а-а" — и уже "под Высоцкого". Это неправда. Не знаю, что они делают, либо холодное пиво пьют, либо кричат, там, излишне. Вот. У меня голос всегда был такой. Я с ним ничё не делал. У меня даже, когда я был маленьким пацаном и читал стихи каким-то взрослым людям, они говорили: "Надо ж! Какой маленький, а как пьёт". Вот. <Смех в зале, откашливается> То есть, голос всегда был низкий, с трещиной. Но он у меня довольно выносливый, и я его могу... Я его, конечно, подпортил, там, куревом, питьём, криком, но всё-таки он всегда был вот такого низкого тембра. Это от папы с мамой. Так что подра... а вообще подражать, это, по-моему, праздное занятие. Щас интереснее всего видеть на сцене человека, который имеет своё мнение и суждение о том, что он там поёт. Да и в жизни интереснее общаться с людьми, конечно, которые не вычитали где-то и не повторяют, как попугаи, а сами что-то сообщают людям. Сообщают потому, что нуждаются в том, чтобы рассказать. Когда уже невозможно молчать, тогда надо работать и разговаривать, петь. Вот, ну и значит, я всегда против подражания. А авторская песня — она не подражательна. Она очень индивидуальна. Каждый человек, который пишет их, он не похож на другого, у него нету человека, которому он начинает подражать. Вот.
   Я спою вам ещё шуточную одну песню, которая называется "Жертва телевидения".

<Аплодисменты, откашливается>
   Спасибо.
   Ну и наконец, песня, с которой я начинал свою работу, работу в кино. Она называется "Парус". Эта песня из фильма "Срочно требуется песня". В ней нет содержания, как в других моих вещах. Есть набор беспокойных фраз. Это о нашей причастности ко всему и ответственности за всё, что происходит в этом мире.

<Аплодисменты>
   Спасибо. Спасибо. Благодарю вас за... <Смеётся> Благодарю.
   Значит, среди многочисленных легенд, которые про меня ходят, одна заключается в том, что я не люблю аплодисменты. Это неправда. Я нормальный человек и я с уважением отношусь к тому... ко всему тому, что делает мой зритель. Вот. Я благодарю вас. Я, вы знаете, случилось так, что я вынужден был обратиться с просьбой к вашим... к дирекции комбината за помощью там какой-то. Потому что у нас, знаете, как — пойдёшь... нигде ничего нету. <Смех в зале> Вот. Но это чё вам рассказывать? Это всё как оно и есть. Вот. И чер… через моих друзей мне удалось познакомиться с некоторыми товарищами вашими, которые мне обещали помочь. Вот. Ну, значит, как говорят "ты — мне, я — тебе". Было такое кино. И, к счастью, у нас это совсем по-другому поводу. У нас это всё на... получилось на товарищеских основах. И я даже сказал, что я с удовольствием возьму... вроде, как ну, это такое слово уж затёртое больно — шефство. Нет. Ну, я с удовольствием буду приезжать. Здесь много работает людей. Я думаю, потихонечку все переглядят. А петь дальше невозможно. Нам нужно, чтобы всё перепеть, что у меня есть — недели две где-нибудь запереться с водкой, там, и сидеть <смех в зале> до упору. Вот. Это сделать невозможно, но я вас благодарю ещё раз, и с удовольствием буду к вам приезжать.
   ГОЛОС ИЗ ЗАЛА: <Неразборчиво>.
   Чего?
   ГОЛОС ИЗ ЗАЛА: <Неразборчиво>.
   Я спою серенаду дома своей жене, щас подойду под балкон.
   Салют.
<Аплодисменты>
   ВЕДУЩАЯ: Товарищи, про… просьба не рас…

        Появление сообщений об ошибках при обращении к файлам RealAudio, mp3, txt означает, что к серверу, на котором размещены эти файлы, нет доступа. Повторите запрос спустя некоторое время или на следующий день.
        Об ошибках в работе сайта Вы можете сообщить нам по e-mail .

        Если Вы располагаете любой информацией об этой записи (воспоминания очевидцев, недостающие песни, песни в полном объеме или с лучшим качеством, отсутствующие комментарии, фотографии, публикации с упоминаниями и т.д.), пожалуйста, свяжитесь с нами по e-mail :