<Шум зала>
<—>
   В.ЯНКЛОВИЧ: …одного из удивительных поэтов сегодняшнего времени Владимира Высоцкого. Мы все знаем его как артиста театра, кино, а сегодня мы познакомимся с его поэтическим творчеством. И как сам он говорит, это его занятие авторской песней заняло в его жизни не меньше, а, пожалуй, больше места, чем его творчество в театре и кино. Итак, сегодня у нас в гостях поэт Владимир Высоцкий.
<Аплодисменты>

<Аплодисменты>
   Ну что же, добрый вечер. Я как-то не пойму, может быть, лучше сюда говорить, а сюда играть. Щас попробуем, как... как будет... как будет лучше.
   Я нарочно начал сегодня... нарочно начал с песни, потому что... это вместо представления, чтобы долго о себе не рассказывать, я начал с песни.
   Дело в том, что песня, в отличие от людей, она живёт дольше. Если она того стоит, песня. Потому что хорошие люди... хорошие люди — они очень много нервничают, беспокоятся, вот, и раньше помирают. Вот. А песни, к счастью, наоборот. Если она хорошая — она дольше живёт. И... и у меня, например, есть счастливая возможность продлевать жизнь песням, если они того стоят. Поэтому вот песня, о к… которую я вам только что спел, она звучала в фильме "Я родом из детства", потом я её записал на пластинку. А теперь я имею возможность петь её своим друзьям и вот в таких выступлениях, чтоб продлевать ей жизнь. Ну вот.
   Теперь, я думаю, что имеет смысл представиться, немножко сказать о себе, пару тёплых слов, а потом уже перейти к самому главному, зачем вы сюда пришли.
   Я работаю в Москве, в московском Театре на Таганке. Таганка — это площадь, знаменитая площадь в Москве. На ней раньше делали таганки. А вообще она была знаменита тем, что на ней была тюрьма и театр. Значит, тюрьма была тоже знаменитая, потому что в ней сидели политкаторжане, и даже Маяковский, молодой Маяковский, которому было тогда всего одиннадцать–двенадцать лет, по… участвовал, значит, в прорытии подкопа под эту тюрьму. Ну, это было давно, а потом случилось так, что вот там и театр, и тюрьма. И в театр ходили намного меньше, чем в тюрьму. И тюрьму решили сломать, а театр реорганизовать. Так и сделали. И я даже, помню, написал такую песню:

   Так вот эта песня тоже устарела, потому что теперь есть зачем ехать на Таганскую площадь. На Таганской площади, в этом старом здании с... существует новый театр, который так и называется — московский Театр на Таганке. Четырнадцать лет тому назад туда пришла группа молодых артистов во главе с главным режиссёром Юрием Любимовым. И с того момента начал своё существование вот этот самый популярный теперь, известный Театр на Таганке. Четырнадцать лет — это небольшой срок, и всё-таки м-м… он завоевал такую известность, что попасть к нам, особенно на новые спектакли, почти невозможно. Я не преувеличиваю, на самом деле так. Люди, я, там... ночуют, отмечаются на билеты, пишут, там, номерки на руках, какие-то переклички устраивают. Как за мукой во время войны. А... И некоторые в тёплые летние ночи ночуют в соседних дворах на раскладушках. Вот. И есть единственная возможность, если вы приедете к нам, это надо прорваться через милицию, пожарников, дружинников, взять, упасть на колени перед директором, сказать: "Здрасьте! Мы из ВНИИФТРИ!" И он всё равно ничё не сделает. Тогда... тогда есть один способ: найти нас, кого-нибудь из своих знакомых, сказать мне, например, там: "Володя, помогай!" Я уж буду, там, шустрить. Вот. Но э… я всех приглашаю, но всё равно не всех сразу, потому что театр у нас маленький, всего шестьсот пятьдесят мест. Но нам строют новый, большой — на семьсот пятьдесят. Вот. Так. <Смех в зале> Строют его очень быстрыми темпами, вот уже года четыре. Так что, в десятилетний юбилей Олимпиады мы туда въедем. <Смеётся> Вот.
    Но это всё шутки, а если говорить серьёзно, почему этот театр завоевал такую популярность и любовь у зрителей, почему туда так трудно попасть, то есть, тому несколько причин, о которых я вам коротко попытаюсь рассказать, чтобы у вас возникло хотя бы ощущение этого театра.
   Ну, во-первых, этот театр организовался спектаклем "Добрый человек из Сезуана". Он начал своё существование с этого спектакля. Спектакль по пьесе Брехта. Э… И театр завое... заявил в этом спектакле свою позицию, чёткую, внятную, твёрдую, гражданственную позицию. Он сказал, что он будет заниматься человеком, проблемой личности, свободы э… и так далее. Ну, короче говоря, всеми общечеловеческими проблемами — добра и зла и так далее. Но самое главное, что позиция эта, которая существует в театре и с которой её не могут сбить вот уже в течение четырнадцати лет ни недоброжелательные критики, ни всевозможные подводные рифы, которые существуют в искусстве и которые нужно либо обходить, либо каким-то образом попытаться их перескакивать. И вот эта позиция всегда излагается в этом театре чётко, открыто, внятно. Никогда не держат артисты фигу в кармане, как принято говорить, а всегда разговаривают со зрителем на равных и, самое главное, с доверием. Поэтому... Вот, предположим, во многих сц… пьесах нашего театра есть такая возможность, выработался даже такой приём, возможность — бросить играть и выйти прямо к зрительному залу с разговором, либо с песней, либо с монологом, чтобы ещё сильнее подчеркнуть мысль, которая только что разыгрывалась на сцене. И вот эта вот возможность обращения в зал, разговора прямого и откровенного разговора со зрителем, я думаю, что это мы начали первые в Москве. Щас уже многие театры пользуются этим приёмом, хуже или лучше, но всё-таки...
   Вы знаете, дело в том, что обычно зритель, когда приходит в зал и откидывается на спинку кресла, зажигается свет... в зрительном зале свет погасят, он всегда чувствует себя, ну, по крайней мере, созерцателем, соглядатаем, как бы подглядывает за чужой жизнью, если хорошо разыгрывается реалистический спектакль. Либо он, там, развлекается, смеётся, либо сопереживает, но всегда отстранённо, всегда, так сказать, зритель, в общем, он так приходит и считает, что это сделано для него, но что он к этому не имеет никакого отношения.
   А в нашем театре настолько вовлекаются люди в это действие, что у вас создаётся ощущение, у зрителей, что вы необходимы в этом театре, и что без вас это зрелище не могло бы существовать. Кроме того, что вы смотрите, вы ещё и участвуете. И я вас уверяю, что, может быть, больше устают на наших спектаклях, потому что нужно всё время следить, всё время обращаются в зрительный зал, требуют от вас внимания, а, самое главное, есть вот эта нота доверия и нота... ну, необходимости людей, которые присутствуют в зрительном зале. Без них этого представления быть не может. И когда с вами разговаривают на равных, откровенно, это всегда, конечно, привлекает э… людей, и люди хотят смотреть все эти пьесы, спектакли, которые идут у нас в театре. Именно поэтому, что они чувствуют себя необходимыми в этом театре и что им доверяют. То есть, абсолютно мы уверены, что то, что мы говорим и что беспокоит нас в той или иной пьесе, обязательно будет беспокоить и зрителей. Театр имеет своё лицо. Он ни на кого не похож, в смысле художественной формы, потому что истоки этого театра это... и история его — это традиции уличного театра. А уличный театр — его корни уходят ещё дальше, потому что несколько веков тому назад, особенно в средние века, когда был развит сильно театр, э… приходила бродячая труппа куда-нибудь на площадь и прямо на камнях площади без всяких декораций, без гримов, с маленькими деталями костюмов, начинали разыгрывать пьесу. Только глашатай кричал там: "Приходите посмотреть трагедию бессмертного Еврипида!" И люди приходили. И тут же, на их глазах, без всякой подготовки, без всякого занавеса, без всяких декораций и света, начинала разыгрываться вот эта театральная пье... действо. Причём, самое удивительное ведь, знаете, раньше театры существовали на то, что дадут. Вот сыграли пьесу, шапку по кругу, кто сколько даст. И если бы они играли плохо, то им бы никто ничего не дал, верно? Это сейчас всё равно. Как ты не играй, а всё равно зарплату будут платить. А тогда — нет. Тогда так: если плохо сыграл, никто ничё не даст. А они существовали. И этих бродячих трупп было очень много. Значит, играли они прилично. Может быть, даже хорошо.
   А у... в душе у каждого человека, у того... у тех людей особенно, потому что они были наивны больше, чем мы. А у нас — мы щас все загружены информацией, даже некоторые перегружены, отовсюду — радио, телевидение, газеты, сплетни, телефоны. Все так много знают, что кажется, что никто не поверит, если, мол, дескать, без декораций вот так вот взять и разыграть прям в комнате. Ничё подобного. Есть магические с… слова — "Представьте себе!", которые не говорятся вслух, а подразумеваются. И в душе у каждого человека есть обязательно маленький уголок, который, к счастью, остался от детства. Этот уголок, который раскрывается для искусства. А театр — это прежде всего игра. И вот открывается навстречу этим правилам игры: "Представьте себе, что сегодня Владимир Высоцкий, скажем, которого вы знаете, со своим лицом, без грима, будет играть в спектакле "Жизнь Галилея" Брехта роль Галилея от сорока шести до семидесяти лет". Я ничего там не делаю, не клею себе седые бороду или парик и... или, там, усы, не делаю глубоких морщин. Просто движения мои становятся чуть более замедленными, речь более вялой. А самое главное, что ваше внимание сосредоточено на то, чем живёт этот человек. И ох... через несколько минут вы забываете, что на сцене нет ни куполов венецианских соборов, никаких, там, площадей в Генуе, где происходит действие, а есть ворота, которые открываются на зрительный зал, и артисты иногда, опять вот я вам говорю, выходят к зрителям, поют зонги брехтовские, чтобы ещё усилить воздействие на вас от того, что происходило на сцене. А я играю вот этого самого Галилея семидесятилетнего. И уже никто не обращает внимания, что я на него непохож внешне, и что я даже не старый человек, а играю такого глубокого старика. Есть вот это вот — "Представьте себе!"
   И сейчас в нашем театре есть много спектаклей, которые сделаны именно вот в манере в такой не э... такой натуралистической, а в манере, ну, что ли, м-м… поэтической, потому что каждое оформление каждого спектакля, в нём присутствуют элементы п… поэзии. Вот, например, метафора обязательно есть в каждом спектакле. Вот откроется занавес и идёт спектакль "Пугачёв", драматическая поэма Есенина. И сзади вы не увидите ни берега реки, где происходит действие, ни звёздного неба. Мы никогда не малюем, там, солнце, луну или картонные деревья не ставим на сцену. А есть вот эта вот самая с… м-м… метафора поэтическая в виде гигантского помоста, который опускается метров с четырёх вниз вот сюда, к авансцене. А на авансцене стоит плаха. И в неё воткнуты два топора. И иногда эта плаха накрывается золотой парчой и превращается в трон, а топоры, естественно, в подлокотники этого трона. И на него садится императрица, ведёт диалог с двором. А сзади, на помосте четырнадцать есенинских персонажей, мы все играем по пояс голые, с топорами в руках и цепью. И металлическая цепь рядом, вот, с обнажённым телом — она ещё вздёргивает действие выше на ступеньку в смысле нервов, потому что всегда, знаете, так холодный металл на теле, и это как бы переходит к зрителям. Вот такие маленькие детали во многих местах.
   Теперь зрители не только смотрят и слушают, что происходит на сцене, а даже некоторые дошли до того, что делают запахи, там одеколоном каким-нибудь или там вдруг цветами запахнет. А вдруг ещё может чем-нибудь менее приятным. Вот. А у нас есть ещё, знаете, осязанием, как будто бы вы осязаете. В этом спектакле очень большое внимание уделяется вот этим вот таким подсознательным, что ли, воздействиям на зрителей. Через подсознание. И вот эта компания, эти четырнадцать человек со стихами есенинскими, с каждым следующим действием, с каждой следующей картиной всё ближе-ближе-ближе подкатываются к плахе. И вот в этом уже есть метафора, что восстание обречено на провал, что оно захлебнётся в крови, и что оно идёт к концу, неизбежно к этой плахе, и... и что это кончится кровью, э… казнями и ужасом. И вот иногда только время от времени из этой толпы вываливается какая-то фигура, кого убивают, скатывается вниз к плахе и топора его... около двух топоров оказывается его голова. И вот такое условное решение смерти, даже смерть решается условно, иногда работает намного сильнее, чем если бы мы за кулисами, делали какой-нибудь выстрел, там: "Пу!" — кто-то схватился за сердце, там у него кро... краска потекла. Щас уже никого не обманешь, щас все люди прекрасно понимают, что артистов никто не убивает, даже не ранят, к сожалению. Потому что, если плохо играют, надо было бы. Вот. Но тут у нас во многих спектаклях, где есть смерть, она решена условно. Иногда при помощи музыки, иногда такими формальными приёмами: так — топор в помост и вык... вывалилась фигура и подкатилась к плахе. Вот. И м-м… в этом спектакле вот здесь, там висят у нас э… виселицы. На них вздёргивают тоже не людей, а одежду. Вот одержали восставшие верх, и вздёргивают дворянскую одежду. А если они потерпели поражение, то мужицкую одежду. И ещё эти все вот эти… э… все эти лохмотья — они так подтанцовывают в свету, лапти так подплясывают. Это доволь... довольно жуткое зрелище. Здесь колокола. Под колоколами стоит три мужика, и они поют э… куплеты, которые не Есенин написал. Куплеты примерно такие. Эти мужики — они не понимают, что там происходит восстание, они не примкнувшие. И они всё время гадают на троих от непонимания. И они, значит, поют:

   Это я написал для них, эти куплеты. <Смех в зале> Так что я... Вот. Тема знакомая, так что, чё уж тут.
   И э… вот это как раз я... <Смеётся> Я приблизился ещё к одной причине, из-за чего э… люди так рвутся в этот театр. Эта причина та, что во многих наших спектаклях большое место занимают песни, музыка и стихи. Причём, мы используем не только профессиональных авторов и композиторов, а мы сами, артисты театра, имеем счастливую возможность наши творческие привязанности, помимо актёрских, не исполнительские, а творческие, использовать на сцене нашего театра. И вот выяснилось так: ну, я пишу стихи, песни, музыки, всевозможные интермедии. И это я имею возможность вставить это в спектакли нашего театра. Вал... Веня Смехов пишет инсценировки, и они идут у нас на сцене. Валерий Золотухин, которого многие из вас знают прекрасно по фильмам, и я с ним снимался — и в "Хозяине тайги", и в "Единственной", и по сцене театра нашего, он, оказалось, собирал песни, старинные русские песни забытые, он их возвращал из небытия, и многие из этих песен звучат на сцене нашего театра. Кроме того, оказалось, что он прекрасно пишет. У него вышла повесть в "Юности". Теперь напечатана вторая. Выходит книжка. Он, оказывается, ещё и писатель. Лёня Филатов пишет замечательные пародии. Они были напечатаны в журнале, а теперь из-за того, у… что у каждого из нас есть хобби творческие, наши привязанности, удалось сделать спектакль. И сейчас у нас есть новый спектакль, который называется "Срезки, или В поисках жанра", где в виде ну, такого театрализованного концерта мы исполняем то, что мы сочинили. Вы знаете, я вообще могу вам признаться, я больше ценю в человеке творца, чем исполнителя. Как сказал один умный человек, что такое артист. Артист — это человек, который произносит чужой текст не своим голосом. Так вот у нас — мы ст… стараемся произносить своим голосом и часто нам удаётся произносить свои тексты. И вот этот спектакль "В поисках жанра", в нём участвуют Лёня Филатов, я, Межевич. Валерий Золотухин читает отрывки из своей повести, поёт песни, которые он нашёл, вот эти старинные русские песни. И мы возим с собой, хотя это концерт, не спектакль, мы возим с собой... макет театра, он у нас стоит и освещаем его. И всё время присутствует ощущение, что мы у себя дома, потому что свои стены помогают. Так что, видите, чем... Мы… Мы так много нашего, того, что мы сочинили, в наших спектаклях, что манера игры в этом театре резко отличается от манеры игры в других театрах. Вы когда придёте, вы увидите, что никто не халтурит, никто не играет только на технике. В "Пугачёве" вы увидите святой актёрский пот. Вы увидите, что люди на... как бы на последнем дыхании, играют с потом, кровью, полной отдачей и полным напряжением нервов и сил. И это летит через рампу. Это ничем не подменишь. Поэтому э… есть у нас уже своя публика, которая предпочитает нашу манеру игры манере игры в других театрах, где делают гримы, клеют парики, рисуют сзади там какие-то места, где происходит действие. У нас есть уже своя публика, которая предпочитает нашу манеру работы, наше оформление, и так далее. Вот это немножечко о театре. Вы знаете, чем больше вложено в дело, в человека, в любимую девушку, в ребёнка, там, в родителей, это неважно, всегда это становится дороже. Так человек устроен: чем больше отдано, тем ближе... ближе и ценнее становится и дело, и человек.
   Простудился? Я тоже.
   Вот. И наконец, самое последнее. Если я вас немножко заинтересовал театром, я очень рад. И наконец, последнее. В репертуаре этого театра очень много спектаклей, сделанных на чистой поэзии. Спектакль о Пушкине — "Товарищ, верь!", о Маяковском — "Послушайте!", по поэмам и стихам Вознесенского, Евтушенко. Есенин есть.
   И есть один из самых любимых мною спектаклей, который называется "Павшие и живые". Это пьеса о поэтах и писателях, которые участвовали в войне. Одни из них погибли: Коган, Багрицкий, Кульчицкий. Другие живы, пишут о войне. Вот этим ребятам, им было всего тогда по двадцать–двадцати одному году, и они, в общем, ничего не успели сделать в этой жизни, кроме того, чтобы написать несколько прекрасных стихов, повоевать и умереть. И вот мы зажгли по ним Вечный огонь. У нас на сцене театра горит Вечный огонь. И весь зрительный зал, вот уже мы играем шестьсот раз, все, как один, встают, чтобы почтить память погибших минутой молчания. А по трём дорогам спускаются поэты. Дороги загораются красным светом, они читают стихи. И вот опять поэтическая метафора. Все уходят назад. У нас сзади висит чёрный бархат, и уходят, как будто бы в землю, как в братскую могилу. А по ним снова звучат стихи, песни их друзей. И многие из этих песен я написал для нашего спектакля для этого, и они там идут.
   Я вам щас покажу маленький фрагмент из спектакля, где будут и мои песни, и стихи поэтов военных лет.

<Аплодисменты>
   Спасибо. Благодарю.
   Меня очень часто спрашивают, почему я так много песен пишу о войне. Ну, ведь я не воевал, не пришлось, а просто так, ну, в песнях своих мы довоёвываем. А потом ещё потому, что я для своих песен стараюсь выбирать людей, тех, которые нервничают, беспокоятся. Э… Тех, которые находятся в момент риска, там, у которых что-то сломалось, доведённых до предела, до отчаяния. Даже в шуточных песнях обязательно люди на самой грани, вот в самой крайней нервной, что ли, ситуации, в момент риска и так далее. И поэтому я их нахожу часто в военных сюжетах.
   Ну, это не значит, что я сегодня буду вас потчевать только такими песнями. У меня есть серьёзные песни, написанные в шуточной манере. Поэтому щас пришла пора нам с вами улыбнуться. Послушайте шуточную песню, которая называется "Песенка о переселении душ". Ну, вы знаете, что индусы считают, что мы с вами не умираем, а душа наша, наоборот, переселяется. В общем, кто куда сможет, там — в животных, в предметы, в растения, в камни. Кому не повезёт — в каких-нибудь каракатиц, там, в ослов. А повезёт — и в человека. Может, даже в хорошего. В слонов могут тоже. Кто как хочет, в общем.

<Аплодисменты, откашливается>
   Ещё одна песня. Тоже про потусторонний мир. Я теперь вот сейчас репетирую э… Свидригайлова в инсценировке по "Преступлению и наказанию" Достоевского. Вот. Он как труп там ходит. Так что тема мне тоже близкая щас, поэтому я спою вам песню "Весёлая покойницкая".

<Опущено 2 куплета>
<Аплодисменты>
   Шуточная песня, которая называется "Песня автозавистника". Ну, вы знаете, щас многие люди приобрели себе всякие э… м… частные автомобили — "Жигули" и так далее. Вот. А другие, кот... у которых их нет, они имеют свои мысли по этому поводу. Потом они их покупают, ну, и мысли меняются, конечно.

<Аплодисменты>
   Щас буду новую. Спасибо. Спасибо.
   Щас спою вам песню, которая только-только-только написана недавно. И будет она звучать в новом фильме. Песня эта называется "Пожары".

<Аплодисменты>
   Почти из каждого города, в котором я бываю, я всегда привожу какие-то зарисовки, там, об этом городе. Ну, иногда это просто четверостишия какие-то. Как, например, вот, о Ленинграде, там. Вот. Мо... Может кто-то из вас знает, да?

   Помните, да? А вот такая песня есть, называется... это уже про Париж. Значит, называется "Письмо... Письмо к другу".

<Опущен 1 куплет>
<Аплодисменты>
   Вот ещё одна песня шуточная. Это, значит, как мы "у них", а теперь, как они у нас. Она требует такого маленького вступления. Вступление такое. Есть знаменитый артист на Западе, который называется Шон Коннери. Этот артист, он очень популярный, известный до такой степени, что он ходит с охраной и живёт там, Бог знает где, никто не знает даже. Потому что он опасается поклонников. Он играл Джеймса Бонда — агента 007, во многих фильмах по романам Яма... Яна Флеминга. Супершпиона, супермена, суперагента и так далее. И вот его пригласили сниматься к нам, в м… в Союз, в фильме "Красная палатка". Он долго не хотел, потому что боялся, что его совсем одолеют тут поклонники. Но однако всё-таки согласился, приехал. И спустился, так, озирается с опаской. А никто на него никакого... В общем, пройдут, токо что не плюнут, а, в общем, никакого особого внимания, так. <Смех в зале> Потому что у нас этих фильмов никто не видел. Так что чё ж тут ещё? Вот. Ну и ходит какой-то человек. А он, надо вам сказать, в жизни никакой не супер. Он нормальный господин, очень симпатичный, лет пятидесяти такой, лысоватый. седоватый. Совсем не такой, как в кино. Ну, в общем, короче говоря, он ходил, ходил, пару недель подышал полной грудью. Потом всё-таки говорит: "Надо как-то рассказать кто я такой хотя бы сослуживцам. И вот давайте, — говорит, — организуем вечер. Там, пригласим артистов, артисток, журналистов и так далее". Ну, все говорят: "Давайте! Давайте!" Потому что на дармовщинку, чё ж тут? <Оживление в зале> И вот они пришли. Он купил всевозможных хороших напитков — висков, джинов в "Берёзке" и устроил стол хороший. Все, значит, сидели, и он всех развлекал. Правда, по-английски развлекал. А там, в этой компании, никто особо по-английски... Там уж по-русски к концу вечера не могли, а уж... <Смех в зале> И, значит, в общем, короче говоря, всё выпили, съели да ушли. И он остался один у разрушенного стола и, наверное, долго повторял: "Да, это таинственная страна".

<Аплодисменты>
   Вы извините, что я прерываю ваши аплодисменты, тем более, что вы не особенно там это... этим занимаетесь. Дело в том, что про меня ходит много разных легенд, что, дескать, я не люблю, когда аплодируют. Это неправда. Я нормальный человек и отношусь с уважением ко всему, что делает публика моя. Просто м-м… я вам хочу сказать, что это ведь у меня не концерт никакой, это непохоже ведь на эстрадный концерт, верно? Это как, так... какая-то встреча, в общем. Я знаю, что встречаться лучше дома, когда после второй–третьей за столом уж и так все друг другу любят. Уже и петь не надо. <Оживление в зале> Но всё-таки это больше похоже на встречу, которая, поверьте мне, возможно, мне даже даёт больше, чем вам. Потому что песня, которой я занимаюсь, авторская песня — это просто есть такая манера о… общаться с людьми, манера с ними беседовать. И мне тоже очень нужен собеседник для всех моих песен. Вот я его нахожу в вашем лице и поэтому я сам очень... с удовольствием встречаюсь вот так, на эти встречи прихожу. Потому что, вы знаете, я когда начинал писать свои песни, это было давно уже, я их при... пел и писал для очень узкого круга своих близких друзей. Я никогда не рассчитывал, что у меня в будущем будет такая вот аудитория гигантская, там, залы, дворцы и стадионы, и так далее. А моими первыми слушателями было, ну, там, четыре–пять человек. Я им каждый раз показывал новые песни. Это было... был мой разговор с ними о том, что меня волновало в тот момент, в тот период. Ну и вот, сколько уже прошло времени, а я помню атмосферу, которая тогда была, атмосферу дружескую, доверия, непринуждённости, и такого... раскованности и свободы. И я, в общем, вот это стараюсь я протащить через все эти времена и все эти места и залы. Вот уже сколько лет прошло, а я вот это вот хочу, чтобы осталось. Я думаю, что у них такой дружеский строй, у этих песен. Именно за… из-за этого они стали известны, там, или популярны, как хотите, именно из-за того, что в... именно из-за того, что был в них вот этот вот дружеский строй, доверие и желание рассказать это людям, друзьям. Друзьям. И вот я хочу всегда и стараюсь, чтобы на моих выступлениях возникла эта атмосфера. А в ней особенного места нет аплодисментам. Это очень приятно, поэтому так вы взорвались, я руку подыму, вы сразу переставайте. Самое главное, что я, во-первых, успею побольше спеть. Вот. Вот. А если не хотите, совсем не надо. Так уж будет если невтерпёж — давайте. А это, в общем, не самое главное. Понимаете? Если устанавливается вот это, я не знаю, можно... как хотите называйте это: контакт, там, всё... Вообще-то это не определишь словами, вот бывает, как... как говорят, талант — как деньги: есть — есть, нет — нет. Вот также и вот эта вот обстановка. Это точно так же: есть — есть, нет — нет. И это словами нельзя определить. Это нельзя у… услышать, ни увидеть даже, ни... ни унюхать. Это вот... Знаете, как иногда бывает, играешь, играешь, надрывается артист, плачет, там, истерика с ним, а в зрительном зале никакого эффекта. Так, сидит, чего это он, с ним происходит. Непонятно. Вот. А бывает, устанавливается вот это вот странность между зрительным залом и сценой, разрушается вот эта граница, и человек шёпотом разговаривает, совсем ничего там не выходит, а у всех мурашки по телу. Вот такие вот есть удивительные вещи. И я их больше предпочитаю, чем вот такое вот, как на эстрадном концерте, взял, спел, потом ушёл, там покобенился, опять вышел. Вот это. <Смех в зале> Теперь э... <Аплодисменты, смеётся> Зачем? Вот.
   Меня очень часто в письмах спрашивают: не воевал ли я, не плавал ли, не сидел ли, не летал ли, не шоферил. <Оживление в зале> Э… Это из-за того, что почти все мои песни написаны от первого лица. Я всегда говорю "я". И это даёт повод людям думать, что я через всё это прошёл. Ну, конечно, кое-что я и знаю, но кое-что мне люди рассказывают. Мне пишут письма. Иногда в этих письмах спрашивают: "Правда ли я... правильно ли я понял вашу песню? Вот в ней сказано про то-то, то-то. Правильно я понял?" И я даже писал, помню, такой ответ всем моим корреспондентам, всем, которые мне написали письма, в которых был такой припев, такие строки:

   Потому что каждый понимает э… эти вещи так, как ему, вероятно, ближе. И я, возможно, не имел конкретно это в виду, но, наверное, об этом что-то такое и у меня мелькало в голове. Так что вы никогда не ошибаетесь, когда думаете, что я в той или иной песне имел то или иное в виду. Так что — ради Бога. И вот я пою от первого лица, потому что я пропускаю это всё через душу и голову свою, как если бы это случилось со мной. И имею право говорить "я".
   Вот я вам хочу спеть такую песню, эти песни теперь принято называть "песни-монологи", которая называется "Дорожная история". В ней идёт м-м… речь от имени человека, профессия которого — шофёр. Но пусть это вас тоже никогда не обманывает, потому что это может случиться со всем э... со всеми людьми, независимо от их возраста, национальности, там, профессии, вероисповедания. С любым, потому что проблемы, которые я пытаюсь трогать, они ве... вечные. И принадлежат всем. Так что... Вот такая песня.

<Опущен 1 куплет>
<Аплодисменты>
   Ещё одна песня, тут уже это "песня-шутка". Называется "Сказка про речку Вачу". Речка Вача — это река в Сибири, далеко, то ли в Якутии, где моют золото. Там, значит, работают старательские артели. И вот такая зарисовка. Тоже рассказ одного из очевидцев. Вы знаете, что такое "бичи", да? Бичи — это такие люди, которые остались без идеи. Вот они вышли на берег, там загуляли, а корабль ушёл, значит, поезд ушёл. Вот они остаются, и там продолжают. Вот они...

<Аплодисменты>
   Спасибо.
   В последнее время очень много ра... много разговоров о различных чудесах, которые, якобы, существуют вокруг нас. Про летающие тарелки, которые некоторые видели, а некоторые в них летали уже. И про каких-то врачей на Филиппинах, которые режут без ножа и так далее, и так далее. Ну и, конечно, про Бермудский треугольник, в котором исчезают корабли и самолёты. И если кого-нибудь найдут из людей, то тот уже трёкнутый и уже с ним разговаривать нельзя. И я написал песню, которая имеет длинное название. Называется она — "Письмо в редакцию телевизионной передачи "Очевидное и невероятное", — да простит меня Капица, — из сумасшедшего дома, с Канатчиковой дачи".

<Опущено 2 куплета>
<Аплодисменты>
   Да не надо, не надо! Сидите, сидите, сидите спокойно.
   Песня, которая является как бы ответом на половину из тех вопросов, которые мне задаются в письмах. Она называется "Я не люблю".

<Аплодисменты>
   Шуточная песня, старая песня, но тема ещё не устарела, поэтому я её пою. Песня называется "Поездка в город".

<Аплодисменты>
   Спасибо.
   Вот я всё своё выступление, радисты, смотрю на вас. Неужели вы не видите, что я весь... всё выступление пою с перемодуляцией. Что это очень мешает. Я думаю, вы когда-нибудь договоритесь или нет? Не хотел вам говорить, ну, вы же слышите. "А-а..." — видите, как всё гудит. Это же невозможно, понимаете? Так что, давайте, чуть-чуть приберите. Вот. Так.
   Теперь вот я хочу... хотел вам о чём сказать, товарищи. Я почти никогда не даю своих песен петь эстрадным певцам. И вовсе не потому, что мне не нравится, как они поют. Я к некоторым из них отношусь с уважением. Они обладают хорошими голосами, учатся в консерваториях. Вот. Поют с хорошими оркестрами и так далее. Просто это два разных жанра. Эстрадные певцы занимаются эстрадной песней, которая делается несколькими людьми. Поэтом отдельно, композитором отдельно, отдельно певцом. Всегда в сопровождении большого оркестра или ансамбля. Всегда есть смена номеров, всегда мигает свет. Есть какие-то там движенческие номера. Вот эта вот самая граница есть, свет в зале погашен. Короче говоря, есть много зрелища в эстрадной песне. Это её сильная сторона, безусловно. Но есть в ней элемент развлекательности. Тоже, в общем-то, не слабая сторона. Но если это всё снять, зрелище, вы вдруг увидите, что много есть такого, чего эстрадная песня, к сожалению, лишена. Ну, например, она лишена импровизационности. Никогда певец не сможет импровизировать. Вы полюбили песню какую-нибудь, там, услышали её по телевидению, пришли на концерт — будет спето точно так же. Потому что он закован в ритмические рамки оркестра и не может за них вырваться. И он не может же в середине сказать: "Ну-ка, давай, скрипочку прибери, давайте побыстрее ритм". Он уже шпарит, как вот они отрепетировали раз навсегда. Он добился, на его взгляд, оптимального варианта, и потом старается вот под этот самый, на его взгляд, высший уровень подтягиваться. И… и это невозможно... это к сожалению, ничего с этим сделать невозможно. Будет всегда так, как было. И ещё. Вот если так всё снять, и... и безотносительно вдруг вспомнить, о чём часто поются песни, даже полю... нет, не полюбившиеся, а навязшие в зубах. Ну, такие, которые там вот не отстанет. Думаешь, вот как бы её взять да растереть. А невозможно. Она прилипает. Может быть, иногда из-за мелодии, потому что они много внимания обращают музыкальному оформлению и исполнению, и почти никогда — словам, к сожалению. За редким-редким исключением. И бывает так, что они поют Бог весть что, просто уши вянут. А иногда никакой информации. Даже вот песня, которую вы помните несколько лет, там это: "Яблони в цвету — какое чудо!.." Вот если поду... Ну что же там такое? Ну как... весны творень... Тополи в пуху — тоже какое чудо!.. Вот и давай. И если рядом с эти... с этим стихотворением или песней вспомнить просто стихи Есенина:
          «Всё пройдёт, как с белых яблонь дым.
          Увяданьем золота охваченный,
          Я не буду больше молодым...»
    И сразу понятно, что там вот поэзия, а там — не пойми что. Верно? Вот. Это, к сожалению... Я не хочу всё огульно охаивать, но так, к сожалению, есть. С этим ничего не поделаешь, хотя можно поделать. Надо работать с поэтами. Вот мы, которые занимаемся авторской песней... Я не знаю как. Кто любит что. Кто что предпочитает. Это уже некоторые люди, может быть, и то, и другое предпочитают. Но мы всё делаем вместе. Я пишу и текст, и музыку, а, самое главное, я это сам имею возможность исполнить на зрителях. Значит, я могу очень многое менять, и у меня почти всё зависит от того, какая приходит ко мне публика сегодня. И иногда бывает... вот на прошлом концерте кажется, что ты спел так, ну как "в десятку" как будто б прям выстрелил, попал, что уже никому делать нечего. Да? А вот в следующий раз хочешь повторить — не получится. Не получится потому, что это невозможно из-за того, что каждый раз другие люди. А если это беседа с людьми, то, значит, собеседник-то разный. С каждым человеком разговариваешь по-разному. Значит, она импровизационна, она очень меняется в процессе. Почти никогда нет повторов.
   И ещё. Конечно, мы больше всего работаем с текстами, потому что я считаю, что в конечном итоге это самое главное для песни. И вот если взять на чаши весов, бросить на эту вот, скажем, всё остальное: съёмки, театр, концерты, телевидение, радио, а на эту только работу над песнями, то, я думаю, она перевесит, потому что всё время крутится, всё время идёт работа, в мозгу крутятся вот строчки, с которыми засыпаешь, не можешь от них избавиться. Чистишь их как... ну, я не знаю, как просто, как... как пуговицы военные натирают. Вот так очищаешь каждое... каждую строку. Это естественно, потому что сопровождение довольно бедное и нет ничего. Гитара, ваши глаза и, в общем, желание моё рассказать вам... Но тут есть один плюс — так, как я сам к этому отношусь. Потому что вот когда начинают подражать — я всегда против. Подражают... это же глупо. Ну, есть искусство пародии. Ради Бога. На здоровье. А вот если просто так подражают, особенно ещё голосу... Ну, Козловскому — я понимаю, а вот мне-то зачем? Возьмут, напьются пива холодного или в форточку подышат, я уж не знаю, и думают, что если вот там: "а-а-а" — значит, уже "под Высоцкого". Ничего подобного. У меня голос всегда был такой, я с ним ничего не делал, я его не рвал. Он у меня от папы с мамой. Я даже когда был маленьким пацаном, читал стихи каким-то взрослым людям, они говорили всегда: "Надо ж! Какой маленький, а как пьёт!" <Смех в зале> Я это всегда рассказываю, этот случай, потому что это так на самом деле. У меня голос всегда был такой низкий, "с трещиной", хриплый, низкого тембра. Вот. И вообще... Ну, когда человек имеет своё суждение, своё мнение о жизни, там, о людях, о любом предмете, особенно о том, о чём он поёт, это же намного интереснее, чем если он повторяет, как попугай, то, что он где-нибудь вычитал или чему его научили, или что... или что заставили. Верно? Всегда интересно посмотреть, тогда он становится личностью, индивидуальностью. С ним интересно общаться не токо со сцены, но и в жизни. А если он так... Ну вот. Хорошо.

   Теперь я хочу вам спеть ещё одну шутошную песню, которая называется "Диалог у телевизора, или Диалог в цирке". Она вообще в конечной... в конечном итоге имеет целью своей борьбу с "зелёным змием". Хотя мне сказали, что здесь не надо уже этого петь, потому что здесь с борьбой покончено раз и навсегда… то есть, с "зелёным змием". Борьба-то осталась.

<Аплодисменты>
   Песня, с которой я начинал свою работу в кино. Она называется "Парус" из фильма "Срочно требуется песня". Это песня беспокойства. В ней, в отличие от других моих вещей, нету сюжета чёткого и внятного. Есть набор беспокойных фраз. Это песня о нашей всеобщей ответственности, в общем, за всё, что происходит в этом мире.

<Аплодисменты>
   Благодарю вас.

        Появление сообщений об ошибках при обращении к файлам RealAudio, mp3, txt означает, что к серверу, на котором размещены эти файлы, нет доступа. Повторите запрос спустя некоторое время или на следующий день.
        Об ошибках в работе сайта Вы можете сообщить нам по e-mail .

        Если Вы располагаете любой информацией об этой записи (воспоминания очевидцев, недостающие песни, песни в полном объеме или с лучшим качеством, отсутствующие комментарии, фотографии, публикации с упоминаниями и т.д.), пожалуйста, свяжитесь с нами по e-mail :