<—>
   ЖЕНСКИЙ ГОЛОС: <Дописан при монтаже?>: ...имевший место26-го декабря 1976 года от рождества Христова в богоспасённом училище имени Баумана. Тема лекции э... "Поэтический театр. Роль поэзии и музыки в театре и кино". Аминь!  
<—>

<Аплодисменты>
   Спасибо вам. Я нарочно начал с этой песни, чтоб вы поняли, что только что была шутка произнесена моим… по поводу голоса и так далее. Ну вот, я...
<Аплодисменты>
   Дорогие товарищи! Значит, сегодня у меня... у вас... вернее, у… да, у меня, у вас лекция, я сегодня лектор. Вот. Так что приготовьтесь к тому, что я сейчас буду что-нибудь рассказывать и показывать. Ну, вместо таблиц, диаграмм и диапозитивов — повышение удоев и так далее, вот, — я буду иллюстрировать свою лекцию, конечно, тем, чем я занимаюсь, ну, а именно песнями и стихами. Музыкой, конечно. Вот. И поэтому, э… всё-таки, понимаете, тут... Моё дело вот это вот, с гитарой перед вами, оно требует атмосферы определённой... и, в общем-то, раньше это называлось встречей, теперь — лекцией. Но встреча предполагает всё-таки беседу. К сожалению, я сегодня буду произносить монолог, но прошу вас, пожалуйста, чувствуйте себя свободнее, спокойно, нормально, расслабьтесь — как за столом. И если что-нибудь вам понадобится узнать, или захотите что-то спросить — спрашивайте, пожалуйста. Прямо даже с места, или можете писать записки, в общем, как хотите. Одним словом я буду разговаривать, вы слушайте, но если захотите что-то спросить, вы тоже можете разговаривать.
   Итак, сегодня я э… вот про что: "Музыка и поэзия в театре и кино». Эта тема очень большая, обширная, и про неё м… на эту тему можно разговаривать долго. Я поэтому немножечко сужу: я пройдусь по спектаклям и по фильмам, в которых я участвовал, и в которых я работал. Начались мы… наш театр — у вас были мои товарищи, они вам всё рассказали, поэтому я повторяться сегодня не буду, я только вот этот ракурс — "Поэзия и музыка в театре и кино" — начались мы двенадцать лет тому назад спектаклем "Добрый человек из Сезуана". И в этом спектакле, после этого спектакля, сразу стало ясно, что театр будет заниматься музыкой и будет заниматься поэзией и в его репертуаре будет широко использоваться… будут широко использоваться вот эти вот самые жанры. Дело в том, что Бертольд Брехт, он написал, прямо вставил в пьесу так называемые зонги. Зонги — это стихи, которые должны произноситься поз… под музыку, лучше всего — если это будут бесхитростные, несложные мелодии ритмические, для того, чтобы они не мешали воспринимать текст, и с небольшим количеством инструментов. В этом спектакле "Добрый человек из Сезуана" так и было сделано: двое э… наших актёров — Хмельницкий и Васильев, которые по совместительству композиторы, написали музыку вот на эти самые брехтовские зонги. Работают они в спектакле удивительно — просто без них этого спектакля существовать не могло бы — потому что они всегда почти завершают сцену, и они не то что... Ну как… как бы подводят итог тому, что только что происходило н… на сцене. Все они написаны и переведены замечательно — перев… перевёл их Слуцкий. Вот. Э… Написаны они в таких очень твёрдых и ритмах, в которых потом у… у… упрекали профессиональные композиторы и меня, и многих людей, занимающихся авторской песней, что вот, дескать, это примитивные ритмы. Но зато смысл того, что в них говорится, доходит очень просто и легко. И каждый человек, владеющий инструментом, может мгновенно это повторить, если запомнит текст. Вот эти зонги идут после различных сцен, после различных эпизодов в спектакле, и они прямо исполняются от имени театра вот этими двумя композиторами, авторами музыки — Хмельницким и Васильевым. Они в этом спектакле хозяева — они рассаживают публику перед началом спектакля, и они же вот поют свои, сочинённые ими зонги. Кроме того, написаны музыкальные темы для каждого персонажа. Предположим, через несколько минут после того, как вы пришли на спектакль, вы будете узнавать, кто сейчас появится, потому что до выхода актёра начинает звучать какая-то мелодия, и тогда появляется актёр — вы уже знаете, кто выйдет. И больше того: актёры, мы, ходим и действуем в зависимости от того, какая музыка для нас написана. Исполнитель роли, комедийной роли цирюльника, например, Игорь Петров, он даже как бы подтанцовывает под мелодию такую фривольную, написанную специально для него. Вот э... исполнительница главной роли Зина Славина, она исполняет целую пантомиму, без текста, на музыку, написанную специально для неё. Но ещё там существует и третья ипостась, где работает музыка и песня в этом спектакле — а именно это такие персонажные номера. Но они не вставные номера в спектакле, а они вставлены в роль. И без них тоже роль, конечно, пожухла бы. Ну, например, я в этом спектакле играю роль э… безработного лётчика. Он в начале спектакля собирается повеситься прямо на сцене, вот, из-за того, что у него нету работы, а он любит небо, хочет летать. Вот. Но у него нету денег, а ему надо их достать обязательно, что кому-то дать надо взятку, и чтобы его устроили на работу. Дело в том, что это происходит "у них", а не у нас, и поэтому э… там дают взятки и берут. Вот. А и… <Оживление в зале, откашливается> И два акта вот он бьётся, мучается, появляется девушка, которая обещает ему помочь, и всё-таки в конце второго акта становится ясным, что ничего не выйдет, что он опять останется без работы, денег он не достанет, и он в полном отчаянии, выгоняет всю команду, всю компанию, которая сидит у него на свадьбе — и поёт песню о дне Святого Никогда. Вот как должна работать песня в спектакле... Я противник того, чтобы были вставные номера, вообще просто на сцене как вставные номера — эти песни никогда не запоминаются. И вообще это… это удел оперетты — вы знаете, когда разговаривают-разговаривают люди поставленными голосами, потом вдруг ни с того ни с сего, как чёрт из бутылки, человек взял да запел. Появилась песня. Почему — непонятно. 'Пойдём в кино? — Пойдём. — В кино мы не попали..." Почему не по..? Если можно продолжать разговаривать, тогда не надо петь, а если... Вот когда самая высокая степень напряжения на сцене, вот, кажется уже невозможно... Я играю вообще все свои роли, как один критик написал, так что, в общем, пол ходуном ходит, потому что так на полной отдаче. И вот в этой сцене, сцен… сцене свадьбы, просто набухают жилы и кажется, что уже голос порвётся, и кажется, что вспрыгнуть выше невозможно. И тогда на помощь приходит песня, я пою песню «О дне Святого Никогда», и она позволяет ещё на ступеньку выше вспрыгивать, и не только в темпераменте, а просто и… и в… в действии сценическом. Кажется, что уже невозможно, а оказывается — можно ещё. Можно и затанцевать таким образом, но только когда это необходимо, когда уже не хватает слов, и когда уже прозой разговаривать невозможно, приходит на помощь песня. Вот когда она работает так в спектакле — тогда она имеет смысл. А если она просто как вставной номер — ну для украшательства — я пытаюсь в последнее время таких вещей не делать, не писать, я потому что песню берегу, я к ней отношусь хорошо и серьёзно.
   Ну а дальше, дальше — больше. Дело в том, что вы помните, что как в шестидесятые годы каков интерес был к поэзии. Интерес был невероятный, — стояли километровые очереди около Политехнического музея, заполнялись Лужники. Кстати, недавно вот тоже был такой вечер сборный, в котором участвовало много поэтов, и среди них те же самые фамилии, вот, — и Евтушенко, и Вознесенский, и Белла Ахмадулина, и Окуджава... И вот когда они в тот период — десять лет примерно, немножечко больше тому назад — когда появлялись эти фамилии на афише, невозможно было попасть, хотя они просто читали стихи... Такой интерес к поэзии для России традиционен, потому что русские поэты с пушк… с пушкинских времён, они были не только великолепными стихотворцами, но ещё были очень приличными людьми и высокими гражданами, и всегда себя вели достойно в жизни. Вот. И поэтому всегда поэзия была как-то во главе литературы нашей, и мне кажется, что это так и до сих пор. Поэтому этот интерес не случайный. Вот и мы не могли пройти мимо этого, и поставили в нашем театре спектакль под названием "Антимиры", из… отрывки из которого играли наши товарищи, вероятно, для вас. Этот спектакль мы сыграли уже восемьсот раз — можно с ума сойти произносить одни и те же тексты восемьсот раз в течение, там, девяти лет, даже если они прекрасны, и даже если ты на них музыку написал — всё равно это довольно сложно. Но так как автор живой, то с ним можно договориться, он всё время спектакль обновляет. Кроме того, что он на каждое сотое представление приходит, Вознесенский, и читает вместе с нами стихи, он иногда приносит новые произведения. И вот не так давно он — примерно, года полтора тому назад — он принёс стихи под названием "Песня акына", которые я исполняю в этом спектакле — это новые стихи — написавши ни них музыку.

<Аплодисменты>
   Спасибо.
   Потом мы ещё раз вернулись к Вознесенскому и поставили спектакль под названием "Берегите ваши лица". Но, к сожалению, мы наши лица не сберегли, спектакль отправлен на доработки куда-то, да там до сих пор так и находится. Вот. Но спектакль был очень интересный, и он был действительно музыкальный спектакль, несмотря на то, что он не весь был на музыке. А музыкален он был потому, что само дыхание со сцены было музыкально, и даже оформление сценическое было музыкальным. Потому что на сцене, на тросах, было опущено пять штанкетов таких — круглых труб чёрных — на тросах, вот в таком положении, так вот здесь наклонённых, пять штук и они давали ощущение на светящемся экране — ощущение нотного стана. Мы вообще всегда играем такой футбольной командой — в одинаковой униформе по традиции: в чёрных кос… в чёрных свитерах и брюках, с гитарами. Традиция эта от ещё от "Синей блузы", от актёров, которые играли вот тоже в униформе, в синих рубахах. Вот. И на этих самых нотных линейках располагались актёры в различных положениях, как ноты — чёрные такие фигурки на светящемся заднике образовывали ноты. Менялось их положение — менялась музыка. И даже я туда написал песни. Там была такая песня, которая называлась "Песенка о нотах".

   И вот дерзкая рука режиссёра разбрасывала нас по этим самым нотным линейкам, которые иногда потом превращались вдруг в трибуны стадиона. На них сидела публика, которая свистела, галдела, мы впереди с Золотухиным читали стихи "Левый крайний", замечательные смешные стихи Вознесенского. Вот. А потом, когда кончался этот самый вот матч, я мосле матча играл старуху и собирал бутылки, которые стояли на этих самых трибунах. <Оживление в зале> Он, вообще, спектакль был полон юмора, иронии, красивый и музыкальный, действительно. Ну, я думаю, что мы к нему вернёмся, тем более, что стихи из этого спектакля мы иногда тащим в "Антимиры".
   Ну а дальше вот о чём. Я э… начал писать свои вещи, то есть… так… ну, уже... на сцену и в кино — довольно давно. И когда об этом узнали, когда первый раз появились в нашем театре эти песни, то меня стали приглашать и в другие места, чтобы я тоже написал что-нибудь и для них. Я вообще не очень люблю, когда певцы исполняют мои песни, и совсем не потому, что они делают это хуже — они делают лучше, потому что они учатся по четыре–пять лет вокалу, обладают голосами поставленными, за ними оркестр и так далее, и так далее — но просто они делают это всё не так. Хорошо, но не так. Дело в том, что авторская песня и эстрадная песня это два разных жанра, которые имеют право на существование абсолютно э… одинаково, с одинаковым п… правом могут быть исполняемы на сцене. Но э… они имеют, конечно, существенную разницу между собой, потому что эстрадная песня — это три автора, это отдельно композитор, отдельно поэт, который написал стихи — чаще всего Рождественский, и отдельно исполнитель… <Смех в зале, аплодисменты> Ну, извините, за шутки… Вот, э… значит, э… и отдельный исполнитель… Кроме всего прочего, это всегда должно быть зрелищем, потому что сзади оркестр гигантский, там, на несколько десятков человек, в перерывах номера — то девочки танцуют, то акробаты кувыркаются, то фокусники фокусничают — одним словом, меняется свет, люди раздеваются, идут в буфет, п… пре… предвосхищают, так сказать, то, что будет на сцене это, правда, зрелище. Это такое действо. Ну, это совсем другой вид искусства, потому что мы, например, которые занимаемся авторской песней… я совсем не понимаю, как можно петь, например, на чужую мелодию, или чужие стихи на свою мелодию и как можно, например, отдать свои стихи, чтобы их кто-то другой исполнял — для меня это непонятно, потому что я делаю всё вместе, одновременно. В основном ночью — человек я ночной, и потом времени другого нету — ночью, вот я сажусь, у меня такой маленький магнитофончик, и я начинаю, если какая-то строка — начинаю работать, и тут же беру гитару в руки и начинаю записывать и нарабатывать, пробовать сначала просто ритмы: в каких это получится. И иногда оттого, что мне приходит в голову другой совсем ритм, я иногда меняю и строку, и не только смысл того, что пишу, а просто даже и направление — песня вдруг становится ироничной, или, наоборот, серьёзной, если ты на него сделал вдруг такой трагический ритм, чёткий. Поэтому я… И сам же тут же начинаю исполнять, это делать. И потом я это исполняю десять–пятнадцать раз перед зрителями, и только тогда выкристаллизовывается мелодия. Вот. И поэтому я никогда свои песни не отдаю эстрадным певцам. И я считаю, что вообще эст… авторская песня, хотя она немножечко и в загоне сейчас, но это дело более живое и живучее, потому что, ну, например, вам не придёт в голову принести магнитофоны на эстрадный концерт, верно? Потому что, ну, в конце концов, и пластинки можно где-нибудь достать, да и не только поэтому. А просто без зрелища эстрадная песня очень много теряет, а авторская песня даже приобретает. Когда вот так вот человек с гитарой — вы же его можете взять с собой в гости на плёнке, и дома её послушать несколько раз — это дело более дружественное, более домашнее, понимаете? Вот. И, в связи с этим, оно более подвижное, потому что я вот исполняю здесь перед вами всё моё, понимаете? Текст мой, чё хочу — то и делаю. Могу изменить, глядишь, какое-нибудь слово, или там, предположим, поменять ритм в зависимости от того, какая сегодня аудитория, и спеть эту песню в другом ракурсе — она будет посмешнее или наоборот. Вот. А эстрадная песня — это сделано раз и навсегда, отрепетировано, поётся в одном ритме. Вот такая вот разница. Ну и я, повторяю, не даю свои песни певцам, но они, правда, берут: услышат где-нибудь, возьмут — тут я уж сделать ничего не могу. А своему др… брату — драматическому актёру — дать можно, потому что он сделает как-нибудь, по-своему, и исполняя её каждый раз в спектакле, может тоже её и менять, и делать её подвижной.
 И вот пригласили меня в спектакль московского театра Сатиры "Последний парад" написать несколько песен, желая сохранить моё авторство, моё присутствие. Долго ломали голову, как это сделать. Сначала Папанов звал меня всё время в театр, чтоб я его учил, как петь, пытался… <смех в зале> да, пытался, значит, пытался хрипеть, как я, кричать и так далее. <Оживление в зале> Но ничего у него особенно из этого не вышло. Ну и потом мы договорились — я его попросил, чтобы он (это смешно — учить Папанова, как сделать песню смешной, скажем, глупо, вот), и он стал это делать в спектакле, как он может. На мой взгляд, достойно и очень интересно.
   Но для того, чтобы всё-таки сохранить моё присутствие в этом спектакле, они сделали такой трюк. Вот э… возвращаются моряки из плавания после долгого плавания, и они, конечно, дорвались до земли, без захода в порты, до друзей, до стола. И ударились в такой тяжёлый морской запой, из которого вышли однажды утром. Вот. Смотрят, на столе много напитков, головы у всех болят, они в тельняшках просыпаются, стонут, но в это время кто-то — они только к столу, чтобы... <откашливается> поправиться <смех в зале> — в это время кто-то нажимает на приёмник, и оттуда говорят: "Передаём утреннюю гимнастику". Ну и — театр искусство условное — вместо утренней гимнастики я пою песню, которая теперь стала известной, попавши на пластинку.

<Аплодисменты>
   О! Спортивная аудитория… Настроены по-боевому вы, да? На выигрыш? Ну, хорошо, тогда ещё… ещё одна спортивная песня, которая называется… щас, минуточку… <настраивает гитару> которая называется "По… Про прыгуна в длину" — не в высоту. <Оживление в зале>

<Аплодисменты, откашливается>
   Спасибо.

<Аплодисменты>
   Спасибо, дорогие.
   Ну, вернёмся обратно в театр, потому что тогда… <Смех в зале>
   Вот мы поставили спектакль, который называется "Павшие и живые". Этот спектакль был поэтическое представление, снова поэтический спектакль, кстати говоря, я вам должен сказать, что поэтический спектакль не обязательно должен делаться только на поэзии — совсем не в этом дело. Я об этом позже скажу. Можно сделать и на прозе поэтический спектакль, а можно сделать на поэзии такую чушь, которую никак нельзя назвать поэзией. Но это уже немножечко другая тема, я к ней немножко позже вернусь. Вот этот поэтический спектакль, э… который посвящён поэтам и писателям, погибшим в Великой Отечественной войне. Этот спектакль, где мы впервые зажгли Вечный огонь, по-моему, из всех театров. Действительно, медная чаша впереди, на авансцене, зажигается Вечный огонь. Выходит актёр и говорит, что: "Прошу почтить память погибших минутой молчания". И весь зрительный зал подымается на каждом спектакле, горит Вечный огонь, и все минуту молчат, чтобы почтить память. Спускаются три дороги сза… от задника сцены вперёд к этой Вечному… к этому Вечному огню. Эти дороги иногда вспыхивают красным светом, и по ним уходят умирать герои, уходят умирать назад, в чёрный бархат, в небытиё, вот, э… отчитав свои прекрасные стихи. Во… Вообще в этом спектакле мы… мы… никто из нас не пытался играть поэтов похожими на них, на этих поэтов, внешне, потому что, ну это, правда же глупо, потому что всё, что оставил поэт о себе — в его стихах: вся его индивидуальность и личность, и душа его — это то, что он написал, а вовсе не то, как он выглядел. И потом, никто этого не помнит, они погибли, будучи моложе нас намного. Вот. И мы их не играли похожими, просто лучше хорошо читать их стихи, отдать им дань этим самым. Вот. И это сильнее намного, и это позволяет нам в этом спектакле играть по нескольку ролей. Я сначала играю роль Михаила Кульчицкого, человека, который погиб в двадцать лет, похоронен он в братской могиле на сопке Сахарная голова. Вот. Потом я играю в новелле "Диктатор-завоеватель" роль Чаплина, потом роль Гитлера тут же, сразу, потому что у нас в театре же ведь нету гримов, вы знаете, никаких. И так как театр — искусство условное, то мы никогда не малюем никаких задников, никогда не делаем там — не рисуем звёзд, не… не городим никаких специальных дворцов, в "Гамлете" или, скажем, никаких павильонов в Чехове — а всегда это решается, каждый спектакль, образно. Ведь потом сейчас, в век, когда так… так много информации из радио, телевидения, из сплетен — боже мой! — так так люди быстро всё воспринимают, так восприимчивы, что им стоит только намекнуть, что вот, дескать, на сцене это, представьте себе... И все идут на эти правила игры. Театр же это игра. Ну, кого обманешь, нарисовав там что-нибудь, намалевав сзади, все прекрасно понимают, что это всё равно нарисовано и что настоящее лучше. И когда, например, в спектаклях, вот, например, в "Сталеварах" — я ничего про сам спектакль не говорю — выезжают на автокаре, то лучше пойти на стройку посмотреть — они лучше ездют. <Оживление в зале> Вот. Ну, не в этом дело. Просто такой вот условные ходы в каждом нашем спектакле позволяют, дают громадные возможности. Например, в эту же секунду, вместо, чтобы перегримировывать, просто мне на сцене рисуют усы, делают чёлку, я тут же впрыгиваю вот в этого самого типа бесноватого, начинаю произносить его монологи, а по двум боковым дорогам спускаются четверо немецких солдат с закатанными рукавами, бравые, наглые, какими они были в начале войны, и поют песню, которую я впервые написал для этого спектакля. Называется она "Солдаты группы "Центр"". Песня старая, я её сам не исполняю, поэтому я её петь не буду, но просто я хочу, чтобы вы зафиксировали своё внимание на том, что я первый раз написал песни профессионально вот в этот спектакль «Павшие и живые».
   Поэтому он для меня очень дорог, и в конце этого спектакля я играю замечательного поэта, э… которого звать Семён Гудзенко. Человека, который выжил во время войны, но потом, через несколько лет, его догнали старые раны, и он умер, и написал Илья Эренбург: «Было такое чувство, словно его вдруг через десять лет настиг долетевший с войны осколок". Он писал удивительные стихи, даже поражаешься как такой молодой человек мог писать такие чеканные, такие н… невероятно насыщенные стихи. Я вам щас просто прочитаю одно из его стихотворений.

<Аплодисменты>
   Ну и дальше снова к песне. Вот мы, э… ставил я работать с театром "Современник", и там они поставили спектакль под названием "Свой остров". И туда я тоже написал несколько песен. И исполняли их по-разному. И вот ещё как может трудиться песня в спектакле. Предположим, можно сд… так её вс… поставить, чтоб она даже изменила ваше отношение к персонажам, которые токо что работали на сцене. Вот там есть такая молодая пара, влюблённых друг в друга людей, которым родители мешают пожениться. Ну, ситуация банальная, зритель откидывается в кресле — так всё это знакомо, ну и что? А потом, после этой сцены, выходит Игорь Кваша так на… к порталу, его высвечивают, и он поёт песню, которая называется "Одна семейная хроника. Песенка ни про что, или Что случилось в Африке". Эта… Она совсем никакого отношения к сцене не имеет потому что, правда, в Африке... Это такая детская народная песня, и под неё хорошо маршировать, под эту песню. Вот. Но после этой песни эту пару уже люди встречают с улыбкой, с иронией, иногда даже аплодисментами, потому что настрой совсем даётся иной. Из-за этой песни, которую он поёт. А она такая.

<Аплодисменты>
   <Неразборчиво>.
   Ну что, вам так нравятся экзотические страны? Тогда про Индию. <Смех в зале> Вот э… песенка называется "Переселение душ". Дело в том, что вы знаете, что ведь мы с вами не умираем после смерти, а душа наша переселяется в животных, в предметы, в растения, в насекомых, кто куда. Вот. А это так считают… буддисты.

<Аплодисменты> Спасибо.
   И вот ещё. Дело в том, что песня, когда она нужна и когда она к месту и… она может заменить очень много страниц текста. Ну вот, например, в этом спектакле, в том же самом — "Свой остров" — есть песня персонажа, которую её… исполняет в самом начале своей роли. Правда, он должен соответственно с ней дальше себя вести. Просто в песне заявить кто он такой, что он в этой жизни любит и что не любит, вот, ну и, таким образом, не надо про него объяснять очень долго в начале, не нужно никаких даже и ретроспекций в его прошлое, и никаких, так сказать, намёков на то, что он будет делать в будущем, а просто спеть песню. И вот эту песню, которую я вам щас покажу, я написал-то от своего имени сначала, потому что я получал очень много писем, где меня иногда спрашивают, мол, дескать, что вы имели в виду в той или иной песне. Вот. Я всегда отвечаю, что я то, что имел в виду, то и написал. А когда буду иметь в виду что-нибудь другое — напишу другое, понимаете? <Оживление в зале> Тут проблема простая, но... И ещё по поводу того, что, мол, вы любите, и что нет. Я на половину хотя бы этих вопросов попытался ответить в этой песне. Её и поёт Игорь Кваша от своего имени — не от св… не от имени актёра, а от имени персонажа в самом начале роли.

<Аплодисменты>
   Спасибо. Благодарю.
   Ну, мы продолжали в театре делать поэтические спектакли, и вот, например, мы докатились до поэмы драматической Есенина "Пугачёв". Должен вам сказать, что эта поэма должна была ставиться раньше, ещё при жизни Есенина, не когда-нибудь, и ставить её должен был не… не кто иной как Мейерхольд. А Есенин, надо вам сказать, при всём том, что он был человек с доброй улыбкой и с белыми волосами, он ещё был человек очень упрямый, когда дело касалось его творчества, н он не позволил вымарать ни единого слова, ни единой буквы, и они с Мейерхольдом расплевались, он забрал свою поэму да ушёл. Но мы очень бережно отнеслись к тексту поэмы, ничего совершенно не убрали, наоборот даже добавили. И там у нас… <смех в зале> да, <откашливается> там у нас есть несколько интермедий. Вообще спектакль — поэтический спектакль, правда, поэтический. Там всё есть, как во многих впрочем поэтических наших спектаклях — всё… все атрибуты поэзии на сцене: и символика, и метафора, и образность — всё это присутствует на сцене, ну, или в виде оформления, да и в виде дыхания, которое летит на вас со сцены, есенинского — мне так кажется. Ну вот, например, на сцене такой помост из грубо струганых досок, который опускается от задника сцены вперёд, к плахе. Вот так, в наклонном таком положении грубо струганые здоровые доски, стоит плаха, в неё воткнуто два топора. Иногда эта плаха закрывается золотою парчой — плаха настоящая, мы её брали у мясников, она такой вид имеет внушительный — и потом эта плаха закрывается парчой золотой, и топоры превращаются в подлокотники трона. И на этот трон садится Инна Ульянова, которая играет у нас королеву Екатерину, и ведёт беседу с двором. А интермедии эти написал один из самых прекрасных людей, которых я в жизни встречал, человек, который мне помог в моей деятельности, вот этой, песенной, поддержав меня — это Николай Робертович Эрдман. Он, к сожалению, больше не живёт. Вот. Он был замеч… один из последних могикан, человек, который дружил с Есениным, с Маяковским очень близко. Ну и вот и со мной даже. <Оживление в зале> Видите, в какую я компанию попал замечательную? Ну и дело в том, что он э… написал действительно на… на уровне того, что делал Есенин, но только, конечно, в комедийном плане — написал несколько интермедий. Кроме того, ведь на сцене в это время мы играем по пояс голые, босиком, э… с ц… цепь такая, металлическая цепь, остро отточенные топоры в руках. Это создаёт нерв, на зрителя действует. Знаете, когда то… точёный металл рядом с обнажённым телом — это всегда очень нервирует, и так как... как... как железом по стеклу, правда. Вот. И вот этот вот ком, вот этих самых людей, вот такой ком, он катится к плахе. Самый кровавый же бунт, в общем, утопленный в крови, жестокий очень, неумолимо катится к плахе. В этом тоже есть какая-то уже… какой-то символ, метафора, какое-то иносказание, но оно так и было. И вот этот ком всё ближе, ближе, ближе к плахе, только время от времени врубается топор в помост, из нашей толпы выхватывается какой-то человек, который гибнет, после своего монолога, и прямо физически уже катится к плахе, и кладёт голову под топоры. Гаснет свет — не надо по-настоящему рубить голову, это ж театр. Вот. Ну а тут по бокам сцены висят две виселицы, и на них вздёргивается тоже не люди, а одежды. Одежда дворянская, когда восставшие одерживают верх, и одежда крестьянская, когда восставшие терпят поражение, и эти одежды в свету, в таком красном свету, немножечко двигаются, подплясывают лаптями и, там, какими-то позументами золотыми с двух сторон, и тоже это нервирует и очень впечатляет людей, потому что такое вот… Есть в этом даже может быть сильнее, чем если б сделать вид и вздёрнуть, туда на каком-то крючке человека. Вот. А тут три… три колокола, они звонят всё время набат, набат звонит. Под этим колоколом стоят три крестьянина, которые тоже… они не принимают участия в действии, потому что они не примкнувшие ни к восставшим, ни туда. И они в недоумении, ничё не понимают, что вокруг них происходит, и от непонимания гадают на троих. Их трое, вот они на троих гадают, и выпивают всё время. Сначала на троих, потом чем дальше — тем больше, уже на троих не берёт — на двоих, дотом на одного давют. И поют тексты такие, там:

   Вот эти тексты — это я для них написал, так что видите, я… <смех в зале> я приобщился тоже.
   И тут <откашливается> потом на… на станке, тоже чего нет у Есенина, стоят несколько плакальщиц, которым мы нашли замечательные тексты, настоящие тексты восемнадцатого века, плачи, они были на все случаи жизни, необычайно красивые, потому что как-то вот к смерти всегда относились с уважением. Вот. «Не скажу про живых, а покойников мы бережём» — и там были плачи, которые э... которые были… ну знаете, как оплакивают убиенных, безвременно умерших, э… погибших в бою — разные-разные плачи. И вот мы нашли замечательный плач, вот такой текст, например:

   И потом идёт такой хор, который поют плакальщицы. Этого тоже у Есенина не написано, но всё вместе вот это вот — и музыкальные номера комедийные, и вот эти трагические всплески, когда женщины поют вот эти вот хоралы такие — это всё сделало спектакль, потому что без этого он не может существовать. Есенин его написал одним духом, одним дыханием, но почти всё — одинаково, не дав никакому персонажу разницы в языке, никакой индивидуализации нет совсем там — все бегают Есенины по станку по нашему, и даже до такой степени, что многие люди спрашивают: "Почему у вас все читают, как Высоцкий?" Не как Высоцкий, а как… как Есенин написал. Дело в том что я там играю и читаю, вернее, играю Хлопушу, беглого каторжника.. Очень любопытный тип он был, кстати, этот Хлопуша. Он, например, иглал… играл на клавесине. Вот. И этот самый монолог э… Хлопуши, который написал Есенин и сам любил его читать — читал он его так, что очевидцы рассказывают, будто бы он себе продырявливал ладони каждый раз, исполняя этот монолог, до крови. Вот в таком вот напряжении он читал, почти в истерии читал этот монолог. Очень его любил. Я не слышал по радио — он есть записанный, как он читает, но э… мне когда рассказали вот эту вот историю с руками, мне какой-то дало это тоже допинг новый, и я, мне кажется, так ухватил, чего он хотел в этом — я там рвусь... Вот. Ну и потом вот, Есенин, видите, его всё изображают, что он такой… такой в виде ангела, и кажется, запоёт тенором. Вот. А он на самом деле обладал довольно грубым баритоном. Человек он был... <откашливается> выпивающий, вот, а... <Оживление в зале> И, в общем, голос у него был такой грубоватый, как раньше говорили — "пропитой", теперь говорят — "с трещином", более уважительно. <Оживление в зале> Вот. Э… Ну, не из-за этого, а просто у него был низкий голос и глуховатый. Вот, говорят, что голоса немножечко похожие — и поэтому так, ну вот мне сказали люди, которые слышали, как он это делает, что он, в общем бы, не обиделся. А так как это — один из самых ярких кусков, то, конечно, все, читая в этой же, театральной нашей манере, в общем, делают это всё примерно э... ну как вам сказать, по мелодике похоже. Ну вот так.
   Ну что же, э… ну, вот всё это можно ещё долго, бесконечно рассказывать о спектаклях и о том как это всё вместе создаёт спектакль музыка с поэзией. А теперь я вам… я вам щас покажу одну песню, которую я писал про… фильм о шоферах-дальнорейсовиках, это научно-популярная студия, попросил меня один товарищ. Называется эта песенка «Чужая колея».

<Аплодисменты>
   Ну, были спектакли и другие у нас поэтические, сделанные на поэзии на прекрасной — спектакль о Маяковском, где Маяковского играл не один человек, а целых пятеро, потому что играли различные грани его дарования. Одеты были, рядились мы в одежды, в которые он одевался в различные периоды своей жизни. Спектакль был очень красивый, красивый, музыкальный и озорной такой спектакль. Там он был оформлен такими… увеличенной детской азбукой — кубики, на которых были написаны буквы. И мы из них строили различные конструкции, на которых было написано этими буквами, скажем, "Печь", и мы на этой печи сидели, играли какие-то его стихи. Он вообще несёт, он благородную миссию выполняет всё-таки, этот спектакль, потому что у нас преподавание Маяковского в школе ведётся однобоко, как говорится. Вот. Он всё время достаёт из широких штанин краснокожую паспортину <оживление в зале> и всё время такой агитатор, горлан и главарь. Ну, почему же только так? И до такой степени доучивают, что на конкурсах, вот я был на одном, дети… дети читают Маяковского лишь бы громко, браво и весело. И что — даже уже никто не понимает. Там говорят:

   Он вообще был мужчина серьёзный, трагичный, как он кончил — все знают прекрасно, в тридцать семь лет... Поэтому, ну, почему же так, чтобы он был уж совсем всё время такой? Нет, он был разный. Вот. В этом спектакле это очень хорошо сделано.
   Ну и спектакль о Пушкине. Тоже Пушкина играют несколько человек, и тоже сделано такой… такой луч яркий, который разрезает сцену пополам, выходят актёры с двух сторон сцены и поют п… песню Окуджавы:

   Вот. И выходят эти люди, кидают письма в этот луч, который разрезает сцену, письма летят как осенние листья, вот, и образовывают такую целую дорогу из писем. Потом актёры выходят, берут эти письма, начинают их читать и потихоньку входят в образы, которые они играют.
   Вот. Ну, значит, давайте я с театром немножечко закончу. Теперь про кино. Я в кино тоже давно снимаюсь и давно пишу. И каждый раз, когда я появлялся в кино, всё время меня просили: "Может быть, ты чё-нибудь споёшь", потому что я играл на гитаре, немножко бренчал с молодости, ну, и я всегда брал гитару и чего-нибудь пел. Сначала не свои, потом стал себе роли улучшать тем, что сам стал писать песни специально для своего героя, для персонажа, которого я играю. Вот. И таким образом, вот, например, была такая песня, мы с Золотухиным её вместе пели, там, "На реке ль на озере", помните, нет?

   Но я уже тогда старался писать песни так, чтобы они б… имели какую-то другую ещё нагрузку, кроме того, чтобы они были просто вставным номером, песней, которая украшает роль. Вот эта песня исполнялась… всегда в ней, я… я имел в виду в ней, что этому милиционеру, которого играет Золотухии, будет очень трудно, значит, справиться с этим самым типом, которого я играл там. То есть, одним словом, давать ей ещё много задач, песне.
 Но потом я это дело бросил, потому что всё-таки, ну вот, знаете как — она ну так вставилась, спел ты её с экрана... Если она не звучит, как самостоятельная единица, песня... Я всегда щас стараюсь писать песни в картину так, чтоб потом мог спеть их для вас, вот так, в выступлении, чтобы она имела свою самостоятельную ценность. Чтоб в ней был свой сюжет или какая-то идея своя, оторванная даже от кино... Чтобы она шла в параллель с действием кинематографическим или за экраном. Таким образом я работал, например, в фильме 'Вертикаль", по-моему, один из самых удачных опытов э… работы в кино с песней. Я сначала даже и не думал писать песни в эту картину, просто мы однажды занимались на льду, ходили, потому что актёры должны же всё время уметь делать то, что они изображают. Ну и мы ходили, учились ходить по льду, ну и вдруг какой-то бежит человек и говорит, что, вот дескать, там терпит бедствие группа одна, вернее, уже потерпела бедствие. Это была группа альпинистов ЦСКА, которые вышли на штурм пика Вольная Испания, вышли они в самый... Вы знаете да, эту историю? Это был такой майор Живлюк, который погиб, вот, а двое из них были ранены, мы помогали — просто близко к ним находились — помогали их спускать. И потом вдруг через месяц, появилась эта песня "3десь вам не равнина, здесь климат иной", которая имела своё продолжение, свою историю, как-то дальше продление после картины, потому что мне стали присылать фотографии, и на них сфотографированы камни, которые стоят в горах, где-то в ущельях, в расщелинах, на которых написаны или высечены слова вот из этой песни "Здесь вам не равнина". Там, "Тот камень, что покой тебе подарил...", или "Нет алых роз и траурных лент, и не похож на монумент тот камень..." и так далее, и так далее. Вот в такой… в таком печальном продолжении эта песня существует дальше. Вот. И… И вообще, в этой картине песни вставлены так, что она звучит… предположим, я начинаю петь — альпинисты выходят, я заканчиваю — они уже на вершине, то есть, прошло десять часов, а песня шла всего две минуты. Вы получили какую-то свою информацию, и это не мешало песне. Или звучит "Здесь вам не равнина" — и вы в это время любуетесь видами гор замечательными, которые были бы спокойны без этой песни, а так как в ней поётся о гибели и о риске, то они беспокойные, эти горы, именно из-за того, что рядом с ними звучит песня. И так далее, и так далее. Вот когда так работает песня — это замечательно, потому что ты работаешь ночью, грызёшь ногти, в поте лица, как говорится, всё подманиваешь оттуда так называемое это самое пресловутое вдохновение. Иногда оно спустится, а иногда и нет. Вот. И вот ты сидишь, сидишь до утра, а потом смотришь — а она на титрах поставлена, ты в вр… в это время читаешь: "Директор фильма — Тютькин", а там самый главный текст, который ты написал. Ну и, конечно, досадно, и я всегда воюю, ругаюсь с режиссёрами, с авторами сценария, что я тоже, мол, дескать, хочу, чтобы слышно было, что я написал. Ну вот. Ну, иногда это удаётся, а иногда не особенно.
   Вот, например, мы работали в картине "Я родом из детства", в которой… там совсем по-другому использованы песни, потому что написал их человек, как я, который не воевал никогда, а написал военные песни. Как их вставлять? Я их сам там пел. Просто мой персонаж звался, как я, Володя, было ему стоко лет, сколько мне, и он в тридцать лет он э… седой человек, вернулся после госпиталя, горевший в танке, с искалеченным лицом. Пришёл домой, берёт гитару — имеется в виду, что этот персонаж тоже пишет песни. И я там исполняю некоторые песни. Например, такие. Здесь много молодых людей, я думаю, что можно даже напомнить, потому что это было давно.

   А потом вдруг мой голос звучит из довоенных времён, потому что действие-то происходит в сорок четвёртом году, мы ставим какую-то довоенную пластинку, и я с неё пою прямо в кадре, пою эту песню, которая есть на пластинке.

   Потом вдруг инвалид моим голосом на рынке поёт песню под названием "Штрафные батальоны".

   Ну и в самом конце этого фильма звучит песня под названием "Братские могилы", которую исполняет Марк Бернес. Голос его — весь из военных времён. Как странно: я сегодня по радио слышал, много-много раз передавали, почему-то, по совпадению, несколько передач и было много-много песен в исполнении Бернеса. Всё-таки вот он… он был удивительный, вот он… ег… так, как он это всё делал — это… это приближается к тому идеалу, о котором я мечтаю как об идеале, исполнительском идеале авторской песни. Такому человеку я бы мог отдать всё, что он хотел бы спеть из моего. Кстати, он хотел и даже пел вот это вот самые "Братские могилы". И я начал с ним работать, но, к сожалению, поздно. Вот.
   Ну а с этой песней "Братские могилы" была даже история… Я говорю, вот как… как… как сильно воздействие, когда всё вместе работает, в параллель, и когда одно соответствует другому и ничего не вырывается, ничего не выше, не ниже. Изображение было такое в кадре: женщины с… — это сорок пятый год — с выплаканными глазами и серыми лицами подходили кто с травинкой, кто с цветком, и около стены, выщербленной пулями и снарядами, клали на вот эти вот фанерные монументы, так называемый у Слуцкого "мрамор лейтенантов — фанерный монумент", ещё некрашеный, клали вот эти вот лепестки и цветы, а в это время звучала песни Бернеса. И вот, это вот изображение вместе с песней, со словами, оно так сильно действовало, что одна женщина, потерявшая — это п… я рассказываю чистую правду, и всегда это рассказываю, потому что меня тогда это поразило — которая потеряла память, когда на её глазах э… повесили двух её сыновей, которые были в партизанах в сорок третьем году, она была без п… потеряла память просто человек, двадцать лет она лежала в больнице. И там показывали эту картину. И вдруг она нам написала письмо, она сказала, что из-за этого эпизода она вспомнила это место, где б… где это было. И с тех пор на… начала возвращаться к ней память. Но это неправда, этого места не было, мы его построили просто в кино, но таково было на неё… так… такое сильное оказало на неё впечатление вот это изображение вместе с песней, что ей показалось, что это было там. Вот такие бывают эпизоды, когда вот музыка, текст, изображение вместе... Это идеал. Вот, вот.
   Что же ещё, что же ещё про кино? Да много можно чего рассказывать. Я в кино много работал, иногда неудачно. Ну, например, неудачно по… по какому… в каком смысле? Ну вот, я, например, пишу-пишу, работаю-работаю, потом смотрю на экране — а этого нет ничего. Вот был такой эпизод у меня с "Бегством мистера Мак-Кинли", картиной, в которой я должен был играть Автора и исполнять девять баллад. Я их написал, записал их с композит… с музыкантами, и работал очень много и долго, и так далее, вот, и реклама была сделана большая, что, дескать, вот, я там буду играть много, и исполнять много своих песен. Но дело в том, что реклама-то рекламой — даже кто-то из журналистов спрашивал режиссёра, дескать, а вот не будет ли он конкурировать с Банионисом? А режиссёр ему говорит: нет, говорит, не будет, они такие разные... Ну вот, и пришли все в кино, там, Банионис, Банионис... Банионис там есть, правда, а вот э… песен моих, написанных мною — нету. Там есть полторы каких-то... жалких ошмётка. Вот. <Оживление в зале> А то, ради чего, в общем, затеяна была вся история, почему я согласился сниматься — этого нет. По разным причинам. Есть люди, которые просто это не любят, эту манеру, вот, а они находятся на таких постах, что они могут и отменить — это раз. Ну, значит, не только это зависит от таких людей, потому что с ними-то ещё можно бороться, можно пойти, доказать, там… иногда с пользой, иногда <смеётся> — без, но это неважно. Но одним словом, они живые, с ними можно как-то разговаривать. А вот матерьял — он уже сделан. Вот мы посмотрели этот матерьял, а матерьял такой был тягучий, длинный, э… такой ра… раздумчивый, что ли, если можно так сказать, на мой взгляд немножко скучноватый, серьёзный очень. А песни я писал нервные, трагические, как мы и договорились. Знаете, я их писал так, как… как будто бы я их буду петь в последний раз. Они все… Они все имели высокий градус — и не смонтировались. Вот стоит песня, а изображений под неё нету. Вот они и вылетели, потому что кино выброси… Но я не даю умереть этим песням, я их всё равно исполняю где-то — то на пластинку, то вот так вот, перед зрителями иногда.
   Вот у меня такая же была история совсем недавно с фильмом "Стрелы Робин Гуда", хотел я для юношества, которое будет смотреть эту картину, написать несколько песен, просто воспользоваться случаем, что вот есть такой матерьял. И написал баллады о борьбе, о любви, о ненависти, которых нету в кино. <Откашливается> Ну, там, совсем по другим причинам, там просто сказали: "Нет, не будет и всё!" Мол, чё это, они такие серьёзные баллады, а это приключенческое кино. Что вы! "Робин Гуд" — мы все знаем, это видели. Робин Гуд — да, вот он стреляет, десять человек падают. Но ведь дело в том, что я это немножечко перевёл в другой план, постарался в песнях перевести, потому что падают-то падают, но всё-таки ведь умирают... А потом, не от хорошей жизни они эти вольные стрелки в лесах скрывались. Вот. И поэтому я попытался сделать эти песни так, чтобы была… возникла у нас у всех ностальгия по нашему детству, по романтике вот той, как мы-то... Ну, в общем, их нет. Ну, это что говорить, это очень обидно. Но я вам не из жалобы говорю, а просто к тому, что в кино работать сложнее намного потому, что это раз! решено — и нету. Спектакль можно переменить, сделать другой раз другое... жив… живёт, живёт это всё — а кино уже сделано — и всё! — раз и навсегда. Но я буду продолжать работать в кино, обязательно, потому что аудитория у кино громадная, и потом в кино можно, правда, хорошо работать с песней. Сейчас я закончил две новых больших работы в кино. Одна из них называется...
 А хотите я вам её покажу одну песню, которой там нет. Вот щас, прям. Я только боюсь, что я не вспомню...

   Забыл, забыл...
<Аплодисменты>
   Я её нарочно выучу, в следующий раз приеду и полностью допою.
<Аплодисменты>
   Вот. Вот… Теперь вот что: дело в том, что о кино... Да, я о… о новых работах. Дело в том, что щас вот я только-только-только закончил две работы. Одна из них называется «Вооружён и очень опасен» для студии Горького, опять на юношеской студии почему-то, только она меня и приобщает к юношеской... Вот. Ну и я думаю, что там будет всё нормально, потому что я написал туда песни, я их, к сожалению, не сам буду исполнять, там они работают как… как бы исполняемые со сцены персонажами. Вот. И одну только песню я буду петь сам, в конце о парне, который сам сводит счёты, не дожидаясь, когда ему помогут. Вот. Ну надеюсь, что никто не будет защищать от нашествия моего голоса аудиторию, что они там появятся. Вот.
   А ещё одна картина — я её сделал вместе с режиссёром, который делал фильм "Вертикаль", со Станиславом Говорухиным, близким моим другом, только мы теперь сделали фильм не о горах, а о море. И там тоже будет пять баллад о море. Поэтому даже можно было бы спеть, я хотел даже там спеть "Лучше гор может быть только море, на котором ещё не бывал", но мы решили написать другие. Вот это работы, которые я сделал в кино.
   Теперь ещё вот что: есть большой интерес у зрителя, вообще как это делается, и что там происходит, в этом кинематографе, и у них, и у нас. Ну, вы знаете, я никогда не работаю с роликами. Вот. У меня никогда нету экрана сзади, чтоб я что-то показывал. Не из-за того, что я эту манеру не уважаю — это моё дело, как я к этому отношусь, просто я считаю, что это было сделано давно, и не тобой одним, а режиссёром. Это больше режиссёрское искусство — кино. Вот. И зачем же просто старыми, как говорится, заслугами не то что хвастаться, а работать со старыми какими-то делами, когда можно делать на сцене то, что ты сам умеешь. 
 Ну и всё-таки понимая ваш интерес к кино, я вам расскажу в песне одну смешную историю, которая действительно произошла, имела место несколько лет тому назад в кино, а именно: есть такой знаменитый актёр американский, которого фамилия Шон О'Коннери. Он играл Джеймса Бонда, агента 007, или 07, или 075, я щас не помню. <Смех в зале> Вот он, этот самый Джеймс Бонд, актёр этот Шон О'Коннери очень знаменитый человек и очень популярный. Ходит он с охраной, живёт с телохранителями, там, дом у него всегда... нет, не в этом смысле, <смех в зале> дом у него... дом у него всегда охраняем, и...
<—>
   …очень волновался, что его тут тоже поклонники одолеют. А у нас этих фильмов никто и не видал. Ну, ходит какой-то человек, ну так, ну токо проходят, ну только что не плюнут, а так никакого уважения... особого восторга нету, потому что он господин респектабельный, уже в годах. Он лысоватый, седоватый человек, никакой не супер в жизни. Никто не знает, кто он такой, к тому же — по-русски ни бельмеса не выучил. И он заскучал через пару недель. Он, там, говорит, что надо какую-то вечеринку организовать, потому что чтобы знали кто я такой. Надо, там, пригласить актёров, актрис, ну, чтобы знали. Ну, ему всё организовали и стол прекрасный сделали. Он очень мил... он очень милый человек, он всех развлекал, но по-американски. Там никто не понимал. А так смотрят, какой-то человек чего-то делает. Ну, всё выпили, съели да ушли. <Смех в зале> <Неразборчиво> в недоумении у разрушенного стола и всё повторял: "Да, — говорил, — это таинственная страна!"

<Аплодисменты>
   Да, ещё... Вот ещё какая песня, я пишу "песни-профессии" различные, и это даёт повод к тому, чтоб писать мне в письмах и спрашивать, что, мол, дескать, не плавал ли я, не воевал ли, не сидел ли... <Смех в зале> Но ведь дело в том, что для того, чтоб писать, совсем не обязательно долго находиться в тех местах, о которых идёт речь, заниматься тем, о чём идёт речь в песне. Нет, вовсе это не обязательно, просто любой человек, у которого есть какие-то способности к писанию, наделённый немного фантазией, человек, который ну просто любит это дело, он может этим заниматься и писать от имени различных людей. Ну, конечно, всё-таки какие-то… какой-то отпечаток профессия накладывает на человека, безусловно, но это мо… может случиться и в других профессиях. Просто данный случай, вот я щас вам об спою, ну чаще, может быть, случается с людьми этой профессии. Вот песня называется "Дорожная история".

<Опущен 1 куплет>
<Аплодисменты>
   Шуточная песня... Я всё сегодня про театр и про кино — теперь немножко про телевизер. Хорошо? "Диалог у телевизера". <Аплодисменты> Всё труднее и труднее работать, потому что, вот я говорю, что напишешь песню, а её через десять дней в другом городе текст подсказывают из зала. <Оживление в зале> У меня даже на этой песне, вот про этот диалог у телевизора, был такой эпизод: однажды я забыл, а мне женщина стала подсказывать: "Ой, Вань, — говорит, — смотри, какие клоуны!.." Так я предложил с ней вместе сыграть эту <неразборчиво>.

<Аплодисменты>
   Это песня из первой картины, в котором были мои песни. Картина эта называлась "Срочно требуется песня". И сделана она была про один вечер, состоявшийся в Ленинграде, где ис… исполняли песни авторы.

<Аплодисменты>
   Спасибо. <Аплодисменты> Я знаю, что нет лучше аудитории, чем студенческая аудитория, знаю, прекрасно, что вы можете это делать до бесконечности, <оживление в зале> но... Нет, я не к тому, мне это очень приятно, понимаете. Так что... Любой артист <неразборчиво> любой <неразборчиво>. Благодарю вас. И я всё закончил, правда. А можно продолжать этот рассказ до бесконечности, потому что тема неисчерпаемая, а песен у меня много — несколько сот. Так что я буду потихонечку приезжать и менять репертуар, хорошо?
<Аплодисменты>
<—>
   Ничего себе! <Неразборчиво>: "Исполните, пожалуйста, песню Попугая из сказки "Алиса в стране чудес". — Записку я вытащил хорошую. Я не исполню песню Попугая из "Алисы в стране чудес", а просто хочу вам сказать для информация, что сейчас вышла в результате длительной трёх… трёхгодичной работы пластинка под названием "Алиса в стране чудес", где я написал двадцать пять текстов и музыки всевозможных песен и куплетов от различных зверюшек и просто таких. Если она вам попадётся, она очень красиво оформлена — возьмите, если у кого-нибудь есть в родственниках дети, они будут рады.
<Аплодисменты>
   Пожалуйста. "Володя, спойте, пожалуйста..." — Видите, спойте. "Очень удивлён, что в таком весёлом фильме как "Царь Пётр арапа…", где ты играл арапа, совсем без музыки и песен..." Я вам объясню в чём дело: правда, я, значит... Во-первых, фильм-то называется "Как царь Пётр своего арапа женил", а вот раньше-то он назывался "Арап Петра Великого". Ну, просто какой-то человек, мудрый очень, вероятно, придумал, что лучше пусть будет фильм про царя, чем про арапа. Ну, Бог с ним. Ну, неважно. Там были песни, я их писал, они тоже туда не вошли. Вот. Я… я тоже удивлён.
   ГОЛОС ИЗ ЗАЛА: <Неразборчиво>.
   Да нет, ребята. Я закончил с песнями, ну что вы <неразборчиво>? <Смех в зале> <Неразборчиво>. Ладно, давайте попрощаемся, а то будет впечатление стёрто. До свидания.
<Аплодисменты>

        Появление сообщений об ошибках при обращении к файлам RealAudio, mp3, txt означает, что к серверу, на котором размещены эти файлы, нет доступа. Повторите запрос спустя некоторое время или на следующий день.
        Об ошибках в работе сайта Вы можете сообщить нам по e-mail .

        Если Вы располагаете любой информацией об этой записи (воспоминания очевидцев, недостающие песни, песни в полном объеме или с лучшим качеством, отсутствующие комментарии, фотографии, публикации с упоминаниями и т.д.), пожалуйста, свяжитесь с нами по e-mail :