В.ЯНКЛОВИЧ: <Неразборчиво> что очень приятно. Сегодня лекцию на тему «Поэтический театр. Поэзия в театре и кино» будет вести артист московского Театра драмы и комедии на Таганке, член Союза кинематографистов Владимир Высоцкий. <Выступает 3 мин>
<Аплодисменты, шаги по сцене>

<Аплодисменты>
   Спасибо.
   Спасибо, что вы меня так тепло встретили. Я... Здравствуйте. Я начал с этой песни по двум причинам. Первая — это была первая песня, которая была исполнена в кино моя, а, во-вторых, чтоб вам просто показать, что я — это действительно я, никто другой. Вот. И, несмотря на то, что сегодня моё выступление называется "лекция", что я всё-таки буду её сопровождать некоторыми иллюстрациями, вот, которые в ви… будут в виде стихов и песен, потому что половину моей деятельности я занимаюсь авторской песней.
   Ну вот, и, сделав такое глубокомысленное вступление, перейдём к делу. Значит, э… тема лекции сегодня, это "Поэзия и музыка в театре и кино. Роль поэтической, что ли, песни в театре и в кино". Я этим делом занимаюсь давно. С самого начала, как только закончил школу-студию МХАТ, я начал писать песни, потом они потихоньку стали попадать в спектакли, в кино, на пластинки и так далее. Но в самом начале, когда я начал работать в московском Театре на Таганке, он организовывался двенадцать лет тому назад и таким образом странным.
   Значит, на выпускном курсе Щукинского училища при Вахтанговском театре был поставлен спектакль под названием "Добрый человек из Сезуана". Спектакль этот в то время произвёл впечатление, ну просто взрыва. И тогда было много статей, и противников было много у спектакля, и много сторонников. И, наконец, сторонники одержали верх, появилось несколько статей о том, что будет жалко, если этот курс распадётся, как обычно. Знаете, заканчивают и разъезжаются в разные места, и спектакль исчезает, и актёры разъезжаются в разные театры, и, в общем, фактически, значит, его не существует. Ну и говорилось о том, что жаль, если этот коллектив пропадёт и спектакль. И тогда в это время на Таганке существовал театр Драмы и Комедии, который был плохой, и его решено было реорганизовать, то есть, закрыть. Он, значит, э… не отвечал репертуарной политике и финансовой тоже. И вот туда, в это самую... в это самое старое здание, что на Таганке до сих пор существует, пришла группа молодых актёров во главе с главным режиссёром своим — Юрием Петровичем Любимовым.
   Спектакль "Добрый человек из Сезуана" был не только интересен по форме. В нём, например, почти не было декораций. Если э… менялись декорации, то прямо на сцене было написано, скажем, "Дешёвый ресторан" или "Табачная лавка", или, там, э… "Двор". Актёры ходили почему-то вот такими прямыми углами, чтобы просто... хотя на сцене ничего не было выгорожено, но мы ходили все вот таким вот образом, потому что это имелся в виду маленький городок, где такие под прямым углом маленькие улочки. Кроме всего прочего, в этом спектакле было очень много музыки и очень много стихов под музыку.
   Дело в том, что сам Брехт написал для этого спектакля, так называемые, зонги. Зонги — это можно перевести и как песни, но мне кажется, что это не песни, это стихи, стихи под музыку. Под ритмическую какую-то музыку. Вероятней всего, он имел в виду, чтобы музыка всегда была э… бесхитростная, непритязательная, чтобы она не мешала слушать текст. Не мешала слушать содержание этих самых зонгов. Зонгов этих рассыпано по всему спектаклю очень много. И поют эти зонги, кроме актёров на сцене, два человека, авторы музыки к этим зонгам — это Хмельницкий и Васильев, два бородатых человека. Один с аккордеоном, другой с гитарой, которые всегда выходят из зрительного зала, усаживают зрителей и поют вот эти замечательные зонги Брехта, переведённые нашим поэтом Слуцким.
   Значит, э… обычно нагрузка на этих зонгах очень простая. Она... они или вводят… они поют от театра, не от имени персонажей, а от театра. И они либо вводят вас в дейст... в действие, либо когда уже актёр замолкает, ко… когда ему уже нечего сказать, они выходят на сцену и комментируют только что происшедшее на сцене, и иногда даже стихами не Брехта, а вот, например, там поются стихи э… Цветаевой, на которые они написали музыку.
   И не только так, не только вот эти зонги. Каждый персонаж, даже целые группы персонажей этого спектакля, имеют свою музыкальную тему, свою песню. Например, музыкальная тема, под которую главная героиня исполняет пантомиму. И вот вы только услышите вот эту музыку, вы сразу понимаете, что сейчас на сцене появится героиня. Или, предположим, цирюльник, который под такую лёгкую, такую фривольную музыку, он даже не ходит по сцене, а пританцовывает всё время. И вообще, такие на... эта музыка даёт возможность даже двигаться по другому, чем, так сказать, реально.
   И вот, например, я играю в этом спектакле роль э… безработного лётчика, что вам, наверное, небезынтересно. "У них" бывают безработные лётчики, значит, и это дело происходит в любой стране, где человек эксплуатирует человека, так декларировано в начале спектакля. Этот лётчик начинает с того, что он пытается повеситься, потому что ему хочется летать, а у него не получается. Ему нужно пятьсот долларов, чтобы дать взятку кому-то, значит, чтобы его снова устроили работать. Ну, тут появляется девушка, которая его спасает, обещает ему достать денег. И он в надежде эту петлю снимает, и думает, что вот, всё у него будет хорошо.
   И к концу второго акта он понимает, что никаких денег он не достанет, летать он не будет. Он выгоняет, значит, всех гостей со свадьбы, в полной истерике, на самом на последнем издыхании кричит, что всё это произойдёт в день Святого Никогда, и ему, когда уже не... невозможно разговаривать, он, значит, э… поёт эту самую песню, которая называется "День Святого Никогда".

<Аплодисменты>
   Вообще всегда хорошо, когда песня на месте стоит, когда стихи стоят на месте, когда они не вставные номера, как это часто бывает в теперешних, так называемых, музыкальных спектаклях, которые идут. Их принято называть у нас "мюзиклами". Но я считаю, что это слово неправильное, потому что мюзикл — это не наше слово и... и не наш жанр. Придуман он там. Американцы сделали замечательные мюзиклы, например, "Вестсайдская история", которую до сих пор никто не переплюнул. А мы почему-то называем мюзиклом спектакль, в котором ходят люди, разговаривают нормально прозой друг с другом, как в жизни, а потом: "А-а-а!.." — и запели. Почему? Как чёрт из бутылки. Песня не должна быть вдруг неожиданна, знаете, как вставной номер, да ещё просто потому что: а сейчас послушайте — мы попоём. Песня в драматическом спек... театре должна присутствовать, ну, например, вы знаете, как... вот, говорят, как можно затанцевать: когда человек всё высказал, на полном темпераменте, на отдаче, и уже у него не хватает слов — можно заплясать, прыгнуть, упасть и запеть. Вот тогда, когда невозможно говорить и появляется песня, тогда она почти всегда на месте, и тогда она почти никогда не вызывает раздражения, а наоборот, только помогает вам воспринимать происходящее на сцене.
   Я вам э… должен сказать, что как только мы, вот, заявили, что мы будем пользовать поэзию и музыку в наших спектаклях, то сразу около театра появилось много поэтов. Поэтов известных — и Вознесенский Андрюша, и Женя Евтушенко, и Бэлла, и Булат Окуджава, и много людей стали просто зрителями нашего театра, друзьями, они были членами худсовета нашего, и часто присутствовали на наших репетициях.
   И вот в шестидесятые годы, если вы помните, был необыкновенный интерес к поэзии, когда заполнялись Лужники. И даже у Вознесенского есть такая строка:
          «А почему ж тогда, заполнив Лужники,
          Мы тянемся к стихам, как к травам от цинги?..»
   И, правда, около Политехнического музея, где обычно выступают поэты, бывают диспуты и вечера, стояли километровые очереди людей, которые хотели попасть на диспут поэтов. Такой интерес к поэзии — это только в России, и э… сейчас у нас в Союзе, потому что я был и в других странах, мы и с театром были, всё-таки к чистой поэзии нет такого необыкновенного интереса. Ну, во-первых, потому что наша поэзия русская, она всегда самая... всегда во главе литературы, это всегда выше, чем... чем даже самая прекрасная проза. И по... потом, интерес был не только к стихотворцам, к этим людям, скажем, начиная от Пушкина, а к ним, как к гражданам, к их деяниям, к их мыслям, к их гражданским поступкам, что ли. Поэтому всегда большой интерес к поэтам у нас был, есть. Токо сейчас меньше ажиотажа, меньше истерии, больше серьёзного отношения к поэзии, но интерес не упал, а продолжается. Попробуйте найти х… книжку хорошего поэта на прилавке — да почти никогда, всегда дефицит.
   И вот тогда в то время мы решили сделать спектакль по стихам Вознесенского. Он принёс несколько стихотворений, мы тогда были молодые все, моложе всё-таки на одиннадцать, на двенадцать лет. И, значит, мы работали по ночам, сподвижничали всячески и, наконец, мы сделали этот спектакль. Хотели мы его сыграть в фонд мира один раз. Назывался этот спектакль "Антимиры", по названию одной из книжек Вознесенского.
   Значит, как мы сделали этот спектакль. На сцене стоял станок белый в виде треугольной груши, одна... один из рисунков на одной из книг Вознесенского. Мы выходили играть прям футбольной командой такой, в одинаковой одежде. Потому что знаете, ведь театр поэтический существовал и раньше. Вот, например, в тридцатые годы был театр "Синей блузы", и тоже люди выходили в одинаковых синих рубахах, и читали стихи, э… иногда хором, иногда отдельно. Ну, в общем, театр этот существовал. Потом, когда была такая всеобщая мхатизация, ну когда играли, в общем, всё время везде одинаково, примерно в одной творческой манере, то места поэтическому театру не осталось. И он как-то ушёл. Только так проявлялся в каких-то спектаклях маленькими кусочками. Вдруг какое-то стихотворение прочтут, вдруг что-то споют. А здесь был на чистой поэзии сделан спектакль. И принцип мы взяли тот же самый. Мы выходили все в одинаковой одежде, никто никого не играл, выходила такая команда, мы... Сзади был светящийся задник, который менял цвета, и поэтому мы иногда стояли на контражуре, всех нас было очень хорошо видно. Играли мы с гитарами, нас было пять человек, которые играли на гитарах. И э… даже шуточная эмблема нашего театра в одном из спектаклей, там, "Час пик", когда демонстрируются моды, главный герой распахивает плащ, а у него нарисована гитара. Это стало такой шуточной эмблемой нашего театра. Пошло это от "Антимиров", такая линия людей с гитарами. И все остальные... Мы читали стихи Вознесенского, написали музыку с Хмельницким и Васильевым на эти стихи. И, значит, второе... вторую часть выходил сам Вознесенский и сам читал свои стихи. Конечно, тогда он имел больше успеха, чем мы, потому что мы токо начинали, а он уже был известный.
   Но потом посыпалось к нам большое количество писем, и всё просили, "оставьте, пожалуйста, этот спектакль. Как жалко, что вы его не будете играть дальше". И мы стали его играть дальше, но уже одни, потому что Вознесенский, он же ведь член Союза писателей, он человек свободный, он всё время уезжает на периферию, там, то в Воронеж, то в Вашингтон. Вот. И потом, с ним сложно. Из-за этого... из-за этого мы стали играть одни. И вот уже сыграли эти самые пресловутые "Антимиры" — уже семьсот раз. Всегда при полном зале, потому что публики всегда хватает, плюс ко всему прочему... Поэтому мы судим, что интерес к поэзии не ослаб вовсе, подрастает новое поколение и студентов, и зрителей, которые ещё не видели спектакль. Ну и потом, ещё потому мы его играем так много, уже почти десять лет, что этот спектакль нас кормит. Мы на хозрасчёте и играем мы этот спектакль в десять часов вечера после того, как прошло одно представление семичасовое. И в десять мы играем "Антимиры". Идёт он полтора часа, это очень ритмичный спектакль, где много музыки и много прекрасных стихов.
   Но, как вы понимаете, каждый раз выходить и читать одни и те же стихи, даже прекрасные, семьсот раз или, там, петь песни н… на музыку, написанную даже самим собой, всё равно противно, потому что ну так надоедает, так навязнет на зубах, что иногда прочтёшь и думаешь, а что я читал только что? Ну, уже есть мотор такой. Поэтому мы этот спектакль всё-таки обновляем. Вознесенский пишет новые стихи, мы их иногда берём. И вот не так давно, года полтора тому назад, он пришёл ко мне и говорит: "Я тебе принёс вот новые стихи, сделай на них э… ритм, музыку и спой их". Я спел эту самую знаменитую "Песню акына", которую теперь исполняю в спектакле "Антимиры", и все думают, что эта песня моя, потому что там идёт разговор о человеке, который занимается поэзией. Это не так. Я почти никогда не пишу э… музыки на чужие стихи и почти никогда не исполняю чужие произведения. Всегда только свои. Но так как я в спектакле всё-таки пою эту "Песню акына", и она вся про нашего брата-поэта немного, поэтому я вам хочу её показать.

<Аплодисменты>
   О, как хорошо.
   Ну вот. Мы продолжали с Вознесенским работать и дальше. И ста... поставили с ним спектакль, который называется э... "Берегите ваши лица". Он, к сожалению, пока не идёт, он отправлен на доработки, сыграли мы его всего два раза. Но он был уже не только на поэзии сделан, он был необычайно музыкален даже по... изобразительно. Например, на сцене такой станок был, сделан так: опущены штанкеты, такие трубы на тросах наклонно, и они на контражуре образовывали нотный стан, нотную линейку. И мы, значит, в одинаковых одеждах опять, на этой новой лин... нотной линейке изображали из себя ноты. И под песню, которую я написал, там было две мои песни... она такая:

   Ну вот, в данном случае, дерзкая рука главного режиссёра разбрасывала нас по нотным линейкам и мы, значит, меняли места, соответственно менялась музыка. Потом этот нотный стан иногда превращался в трибуны стадиона. Там сидели свистящие и кричащие люди, аплодирующие. Вот. А впереди си... на авансцене мы читали стихи, скажем, там, "Левый крайний". Потом этот стадион пустел, я играл старуху и собирал бутылки на пустом стадионе, значит, чтобы сдавать. <Смех в зале> Вот. Он был весёлый, там было полно юмору. И опять музыку к этому спектаклю написали мы вместе с Хмельницким.
   Я вам должен сказать, что это у нас практикуется в театре вообще. У нас э... наши работники, наши актёры, не только, к… как говорится, стоят на самой низшей ступеньке театрального искусства, потому что внизу актёр, потом над ним помреж, потом режиссёр, потом драматург, потом начальство всё наше министерское и управленческое, потом господь Бог, ну, в общем... А ты где-то там, вот — пойди туда, пойди сюда, сделай то... Нет. У нас немножко по другому. Мы все немного вносим в наше... в наши спектакли, кто сколько может, ну кому что от папы с мамой. Кто может — музыку, кто может — стихи, кто-то приносит какие-то материалы, даже мизансцены, даже пантомимы. И поэтому, всегда обычно, когда во что-то вкладывается, ну скажем, там, в ребёнка, в любимую женщину, то становится дороже. Верно? Так же и с делом с любимым, когда больше вложено — оно более любимое. Поэтому у нас в театре редко кто уходит по собственному желанию. В основном, значит, не хотят уходить никогда, уходят со скандалами, там, профсоюз заступается. Во всяком случае, не уходят сами. Но одним... Я просто вам хочу сказать, что, правда, мы... мы... э… мы пытаемся кто сколько может вносить в наши спектакли. И это уже вошло в традицию, и у нас появились даже свои драматурги. Веня Смехов написал инсценировку "Часа пик". Сам главный режиссёр наш пишет и инсценировки, и так далее. Боря Глаголин, э... режиссёр нашего театра... Мы пишем музыку, стихи, у нас есть люди, которые придумывают пантомимы, и они входят как э… не вставные номера, а п… как просто составные части в наши спектакли. Так что работать, конечно, безусловно, очень интересно.
   И вот после этого спектакля, э… к… о котором я вам говорил, "Берегите ваши лица", мы ста… сделали спектакль, который на меня лично произвёл большое впечатление. Во-первых, потому, что я туда написал впервые песни, а, во-вторых, ещё и потому, что впервые мы сделали спектакль про поэтов, и посвящённый поэтам и писателям, которые участвовали в Великой Отечественной войне. Спектакль этот назывался "Павшие и живые", тоже спектакль поэтический. Так и назывался — поэтическое представление. Там было много конкретных людей. Если мы играли тут чисто стихи, то вот здесь уже были конкретные люди, а именно, погибшие в войну — Коган, Кульчицкий, Багрицкий. Живые, здравствующие ныне — Слуцкий, Самойлов, Межиров, Симонов, многие другие. Там было много песен, много стихов, как всегда. И под гитару, и мы пели "Землянку" там, известные песни, и сами нами сочинённые песни вошли в этот спектакль. Он был поэтический не токо потому, что мы сделали его по поэзии, а ещё и потому, что, например, впервые, вот как был... опоэтизирована сцена: мы зажгли Вечный огонь на сцене. У нас горит Вечный огонь. Долго мы доставали эту медную чашу, потому что она стратегическое сырьё и медь так просто нигде не достанешь. Но, наконец, всё-таки где-то достали эту медь, сделали чашу, огонь зажигается в самом начале, и говорит актёр: "Просим почтить память погибших в войне минутой молчания". И весь зрительный зал встаёт. Это вообще дорогого стоит. И всегда этот Вечный огонь зажигается одновременно с зажигающимися красным дорогами. У нас три дороги, которые спускаются вперёд сз... от задника до авансцены, они загораются красным, зажигается Вечный огонь, и идут погибшие герои, уходят со сцены под Вечный огонь.
   Значит, я э… должен вам сказать, что, несмотря на то, что мы играли конкретных людей, никто из нас не пытался на них походить, никто не пытался одеваться, как они. Мы не делали гримов, не меняли никаких костюмов. Мы старались сделать упор на чтение стихов, потому что душа поэта — это всё-таки его поэзия, его стихи, это то, что он написал, а не его внешний вид. И эту самую практику мы просто ввели уже окончательно в действие в нашем театре. И, вы знаете, если кто-нибудь видел наши поэтические спектакли — вы знаете, мы никогда не делаем гримов, мы никогда не играем людей даже известных: даже Маяковского, даже, там, скажем, Пушкина. Портреты известны. Мы никогда не гримируемся и не пытаемся их играть. Поэт — он индивидуален. Он потому и поэт, что ни на кого не похож. Зачем же на него-то походить.
   И вот выработалась такая специальная манера чтения стихов наша театральная. Средняя, между поэтической и актёрской, потому что поэты всегда любят ритм, раскачивают стих. И вообще, настоящие поэты читают свои стихи, как молятся. Они священнодействуют. Они погружаются в такой поэтический мир, им даже не важна аудитория, а важно самовыражение и любование стихом, если он хороший стих.
   И вот в этом спектакле я сначала играл роль поэта Кульчицкого, который э… погиб в сорок втором году. Он вызвался возглавить поиск разведчиков и погиб. Похоронен он в братской могиле на сопке Сахарная Голова. Потом, через несколько минут, я уже играл роль Чаплина в новелле "Диктатор-завоеватель". Потом тут же на сцене мне рисовали усы, чёлку, и я играл Гитлера, этого бесноватого фюрера, когда по двум боковым дорогам спускались немецкие солдаты, с... бравые и наглые, с закатанными рукавами, какие они были в начале войны. Ну как они уходили — тоже все помнят, но тогда они надеялись на блицкриг и были уверены в успехе.
   Я написал песню первый раз не для себя, а для своих товарищей по сцене. Называлась она "Солдаты группы "Центр"".

<Аплодисменты>
   Вот. И потом в самом конце я играю роль, которая называе... поэта, фамилия которого Гудзенко. Этот парень в двадцатилетнем возрасте, написавший такие замечательные стихи, от которых даже пришёл в восторг Илья Эренбург, потому что в сорок четвёртом году к нему пришёл Гудзенко после ранения и говорит: "Я вам почитаю стихи". Тот сначала думал, что ну, опять будет то же самое. Кто тогда не писал стихов о танках, о Гастелло, о партизанах. И когда начал читать Гудзенко, он был потрясён. Он эти стихи взял, стал носить их в Союз писателей, в газеты. Стихи были напечатаны. Семён Гудзенко войну пЕрежил, но в пятьдесят третьем году его догнали старые раны, догнала война. И даже написал Эренбург по поводу его смерти, что: "Было такое чувство, словно его вдруг, через восемь лет, настиг долетевший с войны осколок".
   И вот я вам хочу показать, какие удивительные стихи писал этот, в общем, мальчишка, в двадцать лет.

<Аплодисменты>
   После того, как я написал несколько песен и несколько стихов в этот спектакль, меня стали приглашать и в другие места. Ну, вы знаете, я не очень люблю, значит, другие театры. Я не очень люблю, когда мои песни поют другие пе… певцы. Потому что есть разница между нормальной эстрадной песней, где есть, там, несколько авторов. Композитор один, автор текста другой, исполнитель третий. Играет оркестр. Это совсем другое дело. И, вы знаете, они поют, там, если берут мои песни, совсем не хуже, а, может быть, даже и лучше, профессиональнее. Они, значит, владеют вокалом, учатся и так далее, но они поют не так. Потому что авторская песня — это дело живое, я могу каждый день просто менять, в зависимости от публики, смысл этой песни. Не только переставляя слова, хотя и это я тоже делаю, потому что мои слова — чё хочу, то и делаю, а я иногда меняю ритмы... меняю ритмы, меняю строй, меняю намеренье своё. Вот. И это живое дело. Есть люди, у которых собраны записи и там, предположим, в двадцати вариантах одна и та же песня исполнена — иногда печальная, иногда грустная, иногда ироничная, иногда очень смешная, иногда, там, горьковатая и так далее. И вот э… из-за этого я н… никогда не даю свои песни другим людям. Но если уж они берут после фильмов и спектаклей, тут уж ничего не поделаешь, я тут сделать ничего не могу. Вот.
   А в этот раз меня попросили свой брат — драматический актёр, который, э… значит, не имеют особых голосов, не имеют особой м… манеры пения, и поэтому всегда делают упор на исполнение, на тексты. И поэтому я согласился. Я написал им несколько песен. Но они очень хотели, чтобы какие-то песни звучали моим голосом, а как это сделать? Я ж не могу всё время к ним приходить, я тоже занят в своем театре. Тогда они придумали такой трюк. В один, значит... Де... дело в том, что там главную роль играет Папанов, в этом спектакле, называется он э… "Последний парад". Написал пьесу Штейн, а поставил Плучек. Значит, Папанов сначала меня позвал, чтоб я его... Дня два я его учил, как надо петь, а потом бросил это дурацкое занятие, и говорю: "Вы знаете, Толя, вы пойте сами, потому что вы это сделаете совсем по-другому, по-своему. Эту песню я необязательно для себя писал, это шуточная песня, и смешно мне вас учить, как петь смешно. Пойте, как сами сочтёте нужным". И вот э… он пел несколько моих песен, пытался подражать, но это было, действительно, очень смешно.
   А одну песню, которую они хотели, чтоб звучала моим голосом, мы вставили таким образом. Она очень органично легла, потому что театр — искусство условное. Когда моряки возвращаются после семи месяцев из плавания, они крепко выпили, встретившись с друзьями. Ну и утром встали, у всех головы болят с похмелья, но они решили не похмеляться, а включают радио, и там раздаётся такой голос: "Начинаем утреннюю гимнастику!" И они, трое людей в тельняшках, как полосатые черти, слушают, значит, эту гимнастику, вместо которой идёт моя песня "Утренняя гимнастика". И они под неё бегают и делают всякие физические упражнения. И получился довольно смешной номер.

<Аплодисменты>
   Ну, я знаю, что щас все спортивно настроены, чтоб вы немножечко разбудились, ещё одну спортивную песню, тем более, у меня их уже почти на целую программу.

<Аплодисменты>
   Тише. <Откашливается>
   Ну, вернёмся снова к нам в театр. Дело в том, что мы сейчас с вами приступим, вместе с вами, к постановке спектакля драматической поэмы Есенина "Пугачёв". Я вам должен сказать, что когда мы начали это репетировать, многие скептически относились к этому, потому что один раз уже был опыт делать эту драматическую поэму, и... и не кто-нибудь иной, а сам Мейерхольд брался за это дело роковое в тот период. Рассказал нам эту историю Николай Робертыч Эрдман, автор пьес "Мандат", "Самоубийцы". Он уже, к сожалению, теперь не живёт. Вот. Но это был "последний из могикан", который встречался с Маяковским, дружил с Есениным очень близко. И он...
   Вы знаете, простите, я очень хорошо слышу, вы знаете, совсем под боком — невозможно. Всё слышу. Здесь ещё такая акустическая яма, как будто вот тут вы говорите у меня. И я думаю, может быть, это я свищу, там, с... А это нет, не я. Извините. Вот.
   Тут есть такая проблема. Я ведь работаю один, у меня нету сзади оркестра, который, там, "О-о!.." всё. А у меня токо одна гитара и… и ваши глаза, поэтому я в зале свет не гашу, я всех вижу, даже помню, кто был на прошлом концерте. Вот. И я иногда поэтому позволяю себе, простите, отвлекаться, так сказать, потому что я вижу, что происходит в зале. Вот.
   Значит, эта драматическая поэма Есенина "Пугачёв" была... ставилась тогда, когда был жив Есенин. А Есенин, кроме того, что он был человек ласковый, милый и лиричный, он ещё был иногда скандальный и упрямый. И он никак не хотел то, что требовал Мейерхольд, выбросить ни единой буквы. Говорит: "Не буду выбрасывать ни одного слова, ни одной буквы!" Ну и, в конце концов, они перессорились, расплевались. Есенин забрал свою поэму и ушёл. Вот. Ну, мы очень бережно отнеслись к тексту Есенина, ничё не убрали, а даже наоборот, добавили. И у нас там... <Смех в зале> Я хочу вам рассказать историю, как... как делался... Вот что значит поэзия. Ну, несмотря на то, что он и сделан-то на поэзии на прекрасной, есенинской поэзии. Хотя некоторые современные поэты, например, считают, что это не самая высокая есенинская поэзия. Они говорят, что он слишком тогда увлекался образностью, дружил с имажинистами, и он там всё время... у него такой развёрнутый образ. Он, например, э… там про луну... у него, по-моему, тринадцать сравнений с луной. Там, "луны мешок травяной" или, там, "луны лошадиный череп каплет золотом сгнившей слюной..." Он всё время про луну, со всех сторон её там обработал. Вот. Но это не имеет никакого значения, потому что такой полёт, там есть такой... такая экспрессия в этой поэме. Такое впечатление, что он вообще её не отрываясь написал. Так вдохнул на первой строке, на последней выдухал... выдохнул, сказав: "Дорогие мои, хорошие..." Вот.
   Разговаривают там все персонажи, как Есенин. Он совсем не утруждал себя тем, чтоб написать им разные... там, дать им какую-то характерность речи. Все есенины бегают по сцене, поэтому все говорят, что у нас в спектакле все играют похожим на меня. Ничего подобного, не на меня. Это наша театральная манера, которая выработалась у нас. Я, в общем, читаю один из самых ярких кусков в этом спектакле.
   Спектакль сделан так. Такой деревянный помост, который спускается метров с четырёх, из грубо струганых досок, вперёд. А впереди, вот здесь перед самым зрителем на авансцене, стоит плаха и в неё воткнуты два топора. Иногда эта плаха закрывается золотой парчой, превращается в трон. На него садится императрица, а топоры превращаются в подлокотники трона. Вот. Ну и она ведёт диалог с этими самыми... с придворными, который написал Николай Робертович Эрдман. Там очень весёлые и интересные разговоры у них происходят по поводу написания стихов. А э… сбоку... Ничего нет больше на сцене. Мы играем по пояс голые, босиком, в парусиновых штанах, подвязанных верёвками. У нас только цепь одна металлическая лежит на сцене, воткнуты топоры по бокам этого самого помоста, мы ими машем. Они настоящие, железные, металлические. Вот. С правой стороны — виселица, на которую вздёргивается иногда одежда дворянская, когда восставшие одерживают верх, а с левой стороны виселица, на которую вздёргивается мужицкая одежда с лаптями, и она так приплясывает в свету под музыку. Вот. И здесь же висят три колокола. Они бьют иногда в набат, собирают людей. А под этими колоколами стоят три мужика, которые никак не примкнули ни туда, ни сюда. И никак не могут понять: что же происходит. И говорит: "Вопрос не прост... Чего там происходит?" — они спра...

   И вот этот текст — это я им написал, этим мужикам. <Смех в зале> Так что они поют мои тексты. Видите, мы кое-что прибавили.
   Ну а потом вот этот… кровавое восстание, этот комок... клубок тел, этот... катится к плахе, и после каждой смерти, после каждой, там, предположим э... Зарубин умирает, Чика, и у нас звучат плачи. И вот тут тоже был опыт совмещения работы. Мы взяли, нашли очень интересные тексты, там, семнадцатого даже века, э… раньше... И... и восемнадцатого века, которые, конечно, просто так читаем... они просто красивые тексты, ну там:

   И Буцко написал музыку на вот эти вот... И мы взяли плакальщиц, у нас несколько наших актрис поют плачи, и звучат вот эти вот странные такие стихи тех времён, настоящие, положенные на современную музыку, которую написал композитор Буцко. И это даёт удивительный такой, нервный, беспокойный эффект. Потом н… у нас мальчики поют тоже старинные тексты, со свечами они. Это... этот спектакль, на мой взгляд, один из самых чистых наших спектаклей, один из самых красивых и графичных. Там ничего лишнего нет. Вы видите, мы даже полуголые играем, даже костюмов нету.
   Ну вот. И в этом спектакле... Я… я вам должен сказать, что декорации этого спектакля, вот такие опоэтизированные декорации... Каждый кусочек декораций, как вы обратили внимание, несёт свою нагрузку. Всё не просто так. Всё не декорация — всё действует. У нас даже занавес в "Гамлете" действует, он движется, швыряет всех в могилу, сбивает, и так далее. То есть, ничего лишнего, ничего не висит просто так, чтоб вы бы ска... "А что это? А-а! Это лес! Поня... А это небо!" Нет. Всё работает, всё не просто та... Обязательно выстреливает. И вот этот спе... декорации этого спектакля придумал сам Любимов. Он, например, однажды мне взял, нарисовал на песке... Он вообще наделён многими талантами, кроме того, что он, там, первый режиссёр в мире, он ещё к тому же и пишет, и рисует. И вот эти декорации он придумал сам. Вот. А художнику осталось только их воплотить в жизнь. Ну вот.
   Значит, я в этом спектакле играю роль беглого каторжника Хлопуши. Должен вам сказать, что задача мне выпала трудная, потому что Есенин больше всего из своих произведений любил именно монолог Хлопуши, беглого каторжника Хлопуши. Читал его сам, читал много раз. По свидетельствам современников и, судя по записи, которая сохранилась, читал здорово. И кто видел, рассказывают, что он себе ногтями пробивал ладони до крови, в таком он нерве и заводе читал этот монолог.
   Я не слышал до того, как репетировал, как он это читает. Потом, когда я услышал, был приятно удивлён тем, что, во-первых, голоса немножко похожи. Есенин, несмотря на свои белокурые фотографии, был м… мужчина с голосом баритональным, с уклоном в бас, и хрипловатым. По разным причинам, но, я думаю, что просто у него такой был голос. <Оживление в зале> Вот. И, значит, э… я был приятно удивлён, что некоторые пики, такой траты нервов, и самых высоких мест, у нас с ним совпадали. Ну, я вам щас просто покажу.
   Появляется беглый каторжник Хлопуша, человек с вырванными ноздрями, весь ис... исколотый, изрезанный, искусанный, избитый и со следами э… кан... кандалов на руках и на ногах, и просит его пропустить к Пугачёву. И, конечно, с… сторонники, там, и окружение Пугачёва его не пускают, думая, что он просто лазутчик из какого-то враждебного лагеря.

<Аплодисменты>
   А вы там сзади — не стесняйтесь, аплодируйте, вы халтурите. Передние, которых я вижу, хлопают, я пережду. Я переживу. Я шучу. Дорогие товарищи, как хотите. Вы знаете, это совсем не имеет значение, в принципе. Аплодисменты вот в такого рода выступлениях не имеют значения, потому что я всё равно веду беседу, а я не... не выхожу, так, потом ухожу, вроде бы, "на бис" чего-то пою. Поэтому это не имеет никакого значения. Если есть контакт, то есть, или нет аплодисменты — не имеет никакого значения ровным счётом, понимаете. Так что если просто хочется подумать, посидеть, сидите спокойно — берегите ладони, будете детей гладить, понимаете.
   Вот э... Значит, дальше.
   Я стал работать во многих театрах в Москве и не только в Москве, и в других городах. Особенно, конечно, приятно работать с друзьями. Но, а их больше всего у нас по... по роду нашей работы в "Современнике". И они попросили меня, чтоб я написал несколько песен для их спектакля "Свой остров". И вот тут тоже был новый опыт работы с песнями, с поэзией и музыкой в спектаклях. Например, если... э… чтобы не делать это вставными номерами, мы придумали, чтобы песня несла совсем на себе другую функцию. Например, при помощи песни можно видоизменить то, что вы только что увидели на сцене.
   Ну, там была такая сцена, как молодой человек влюблён в девушку, что вполне естественно, и им родители мешают соединиться, что неестественно, но часто бывает. Сцена банальная, везде встречается в театре, там, и в кино, и в книгах. Вот. И поэтому зритель так особенно и не реагирует, зная, что там чег... чем-то это кончится всё-таки в результате. Ну а потом Игорь Кваша, который играет главную роль, выходит совсем со сцены, отрешается как бы от действия, и сбоку останавливаясь, значит, на него даются лучи, под гитару поёт песню, которая называется "Одна семейная хроника, или Что случилось в Африке". Там, песенка ни про что. Я её называю: детская народная песня, потому что под неё хорошо маршировать в детских садах и санаториях.

<Аплодисменты>
   Спасибо.
   Ну, если у вас такой успех имеет песня про животный мир, в вашем техническом городке, то я вам спою ещё одну песню про домашних животных, про Козла, например, отпущения...
   Везде люди. Со всех сторон окружили меня.

<Аплодисменты, откашливается>
   Вы знаете, я очень много писал песен о моряках. И теперь стал много писать о лётчиках, и я вам спою сегодня обязательно про вас многих, сидящих здесь в зале.
   Ну вот, э... песню, которую я вам сейчас хотел показать — она написана и посвящена моему близкому другу, капитану э… теплохода "Грузия" Гарагуле Анатолию. Вот. Ну а потом она... У них вообще странная жизнь, у моих песен. Они — то вообще никуда, а потом — то везде: и в кино, и в театре, и в пл... в пластинку. И вот так было с этой песней. Эти песни поёт главный герой спектакля "Свой остров" в "Современнике". "Свой остров". Видите, немножечко такое название — где-то что-то такое морское там есть. Вот. И мы решили спеть песню э… и на морскую тематику в этом спектакле. И... и её, эту песню, поёт Кваша Игорь, но только уже от своего имени — от имени своего героя. Это — песня-резюме, что ли, песня — его кредо, песня его надежд, песня, которая даёт возможность очень многого не говорить словами в пьесе. Можно её спеть в самом начале, заявить о себе, заявить о своём характере. То есть, песня несёт массу нагрузок на себе. И я-то вообще считаю, что она никогда не мешает, а токо помогает всегда, в любом спектакле. Если она мешает, то, значит, она плохая. Вот. И э... поэтому... м… мы всегда пытаемся — во всех спектаклях, где звучат мои песни, мы пытаемся найти максимальный вариант для того, чтобы она работала, чтобы она не была вставным номером, который приятно слушать, а чтобы она работала и на пьесу, и на характер, и чтобы она имела ещё самостоятельную ценность, чтобы её можно было исполнить и отдельно, даже отдельно от спектакля. Ну, в данном случае появилась наоборот — она из жизни перешла на сцену.
 "Человек за бортом".

<Аплодисменты>
   Ну и вернёмся опять к нам. Я повторяю, что мы продолжаем работать над поэтическими спектаклями. У нас поставлены такие спектакли, как, например, "Послушайте!" по Маяковскому, который на меня тоже произвёл удивительное впечатление, потому что что греха таить, в школе у нас Маяковский всё время... м-м… остаётся впечатление, что он только достаёт "из широких штанин дубликатом бесценного груза". Он был и такой, но он был разный. И поэтому Маяковского в нашем спектакле играют не один человек, а пятеро. Мы играем разные грани его дарования. Скажем, Веня Смехов играет ироничного такого Маяковского, который много и мрачно шутил, Валерий — лирического, я — которого... агитатора и горлана, который умел хорошо отвечать зрителям. Там, предположим: "Мы с товарищем вас читали и ничего не поняли". Маяковский отвечал: "Надо иметь умных товарищей!" Много он умел так. Вот. И одеты мы, как о... Маяковский на фотографиях различных лет. То это в жёлтой кофте и в цилиндре, когда он п… был признан вторым э… на конкурсе поэтов, после Северянина, как ни странно, в шестнадцатом году, он был вторым, Маяковский. Вот, э... Потом, э… там, я играю его в кепке с кием — тоже есть такая фотография. Есть очень удивительные фотографии Маяковского. И вот мы решили не играть его, опять не гримироваться, не делать никого похожим на Владимира Владимировича, а просто пытаться донести его стихи и как можно лучше рассказать о его жизни. Да ещё там была такая миссионерская у нас задача, что мы хотели каким-то образом многим, пришедшим со школьной скамьи, попавшим в ВУЗы в Москве студентам, совсем по-другому преподнести Маяковского. И вдруг выяснилось, что нельзя читать Маяковского, там, предположим, это самое...
          «Очень много разных мерзавцев
          Бродит по нашей земле и вокруг...»
   Разве в этом дело? Или, там, предположим:
          «Товарищ жизнь, давай быстрей протопаем
          По пятилетке дней остаток...»
   Значит, вот. Потом выходил Маяковский, такой человек задумчивый, много задумывшийся... задумывавшийся о жизни, и говорил:
          «Товарищ жизнь, давай быстрей протопаем
          По пятилетке дней остаток...»
   Эта фигура была трагичная, очень сложная <неразборчиво>. И поэтому образ его был совсем другим — неожиданным, очень многогранным в этом спектакле, несмотря на странное оформление, очень наивное. Например, мы просто сделали увеличенную детскую азбуку — кубики с буквами, и из них строили конструкции. Скажем, там, положим такую с трубой какую-то штуку и на ней написано "печь". Мы сядем там и играем на этой печи. Вот. Так что это был очень красивый, наивный спектакль, как будто бы вот с детскими кубиками, как вот из восприятия ребёночного, школьного, переходить к взрослому восприятию Маяковского. Ну вот. Красивый был спектакль.
   И наконец, спектакль о Пушкине, к которому мы тоже прикоснулись с опаской, потому что, вы знаете, как многие современные поэты говорят, что если вот было бы... были бы классы и кого куда поставить, то вот, скажем, вот, на самый верхний класс — Пушкин, а потом четыре пропуска, а дальше, там, Лермонтов, Некрасов, Баратынский, там, и так далее. Вот. Так что он недосягаемый и поэтому его... Ну как, опять играть Пушкина? Мы опять сделали, опять играли несколько человек. И играли его так, по… по мере взросления. Скажем, один играл его, в основном, лицейский период. Вместе с другими, но бОльшая нагрузка была на одном, и так далее, и так далее.
   И вот этот спектакль начинался так, что высвеченная была полоса света от задника до авансцены и под песню Окуджавы:

   Выходили актёры с письмами и кидали в эту дорогу письма. И они сыпались так, белые письма, как листья осенние. И говорились любимые фразы Александра Сергеича. Он любил говорить, там, пре... "Обманет, не придёт она", — и, значит, кидалось письмо. И потом образовывалась целая дорога из таких писем. А потом актёр какой-то брал это письмо, открывал: "Дорогая Наталья Николавна...", — и читал, скажем, письмо от имени Пушкина, потом убирая письмо, пытаясь как-то немножечко приближаться к этому гениальному тексту, потому что если бы только Пушкин написал свои письма, он уже был бы недосягаем. Вот. Там очень много его стихов прекрасных. Стра... Такое очень интересное оформление, свечи, вся его жизнь, работа над... над "Годуновым", мо... Одним словом, чтобы просто создать такой образ поэта и его... ну, знаете, чтобы... чтобы просто намекнуть, понимаете? Вот так. И вот если, действительно, после этого спектакля становится жаль, что нельзя с Александром Сергеичем где-то посидеть, поговорить и выпить, и п… там, поговорить о жизни, то тогда задача выполнена, потому что спектакля о Пушкине полного — сделать невозможно. Их может быть сотни, и всё равно будет мало. Вот.
   Мы будем продолжать делать поэтические спектакли. Но я только хотел вам сказать, что э… поэзия... театр поэтический — это не тот... не тот театр, который делает спектакли, скажем, по стихотворным текстам. Это совсем необязательно. Можно сделать по стихотворным текстам, а поэзии никакой не будет. Поэтому в некоторых наших спектаклях, сделанных на прозаической драматургии, ну, скажем, пере... повести "Зори здесь тихие", которая перенесена на нашу сцену, там присутствует всё, что касается поэзии. И вот вы, видя фильм, вы помните, в чём там дело, знаете, что там пятеро девушек погибли. Страшно это очень всегда, это волнует — смерть. Человек всегда сочувствует и страдает за своих ближних, которые страдают тоже или гибнут, тем более. Значит, но э… в кино: две серии, болота, лес, всё, вроде, настоящее и так далее, ну, всё это прекрасно, но не выходит за рамки печального, трагического, но частного случая. Это не подымается до уровня трагедии и настоящего великого искусства. А вот в спектакле, мне кажется, что это произошло из-за слияния э… режиссуры любимовской и э… поэзии... и поэтичности его. Дело в том, что у нас всё присутствует на сцене, даже в прозаических спектаклях: и аллегория, и образность, и метафора, — ну всё, что касается поэзии, как мне кажется. Даже в оформлении. Ну, например, "Зори здесь тихие", из камуфлированного под лес грузовика, в котором приезжают девушки, берут его так на... на троса подымают эти щиты, они начинают так колыхаться, птицы поют, ветер, свет — и это уже лес. И очень легко публика на это идёт. Щас уже зритель искушённый. Вот. И на фоне этих щитов гибнут девушки и эти щи... этот щит начинает вращаться с ними, и звучит хорал. А потом она уходит, и пустой щит вертится, и звучит её любимая песня, которая всегда её сопровождала во время всей пьесы. И… и, правда, это подымается до большого обобщения, во-первых. А потом, это, правда, до... до настоящей трагедии дорастает, именно из-за условности театра. Хотя у нас нету ни болота, там, ничего — всё условно. Вот я хотел вам сказать, какое чудо может делать театр со своими скромными средствами, если пользоваться приёмами поэзии в театре. Ну, вот так.
   И теперь, в заключение рассказа о театре, я хотел вам показать песню, которую я написал для спектакля "Звёзды для лейтенанта". Там две песни. Первую, к сожалению... Если бы я знал раньше, что я приеду к вам, я бы уж, конечно, её подготовил. Я написал две песни. Одну о лётчиках испытателях и о тех, кто строит новые... проектирует новые самолёты. А вторую песню — я написал песню о погибшем друге, лётчике. Вот. Это не та песня, которая в пластинке. Работал я заранее, до вых... выхода пьесы на сцену со своим другом Эдиком Володарским, автором этой пьесы и многих других, там: "ДОлги наши", вот, "Звёзды для лейтенанта" и многих сценариев. И я написал песни раньше, до выхода на сцену и, значит, и он переделал не... Это очень удобный способ работы. И он переделал несколько сцен в связи с этим. Стала по-другому звучать пьеса, как мне кажется.
   Меня часто спрашивают, почему я так много пишу о войне, ну это, мне кажется, всем ясно. Я всегда на это отвечаю однообразно. Да потому что это такое гигантское потрясение, которое людей пишущих, вообще, которые занимаются искусством, всегда будет волновать. А люди, способные, там, в каждую следующую секунду либо совершить подвиг, либо умереть, которые находятся на грани риска, каждую следующую секунду могут заглянуть в лицо смерти и всё... вся это... напряжение нервное и та... Они, конечно, достойны потом попасть в стихи, в песни, во всякие произведения. Намного более, чем люди, которые отдыхают, едят или пьют — они достойны комедийных песен, скажем так. Вот. И поэтому я так много пишу о войне.
   Песня, которую сейчас я вам покажу, она касается конкретного человека, который погиб в сорок третьем году во время великой воздушной битвы над Кубанью.

<Аплодисменты>
   Ну и в кино я тоже работаю давно, и как автор песен, и как актёр. И когда зовут в кино, всегда просят, говорят: "Володь, ты обязательно что-нибудь напиши, обязательно что-нибудь спой". Я говорю: "Обязательно напишу, обязательно спою". И обязательно пишу, и обязательно пою. Ну, последнее время стал это меньше делать, но всё-таки так время от времени возвращаюсь. Особенно я люблю писать много, много, когда... когда построено это на песнях. Как, скажем, был первый опыт моей работы самый удачный в фильме "Вертикаль", когда я написал несколько песен просто так для себя, для альпинистов, а они все вошли в картину.
   И одна песня... Я помню, мы были э… на занятиях ледовых. Ну, вы знаете, что актёры должны, там, как-то... иметь какие-то навыки, чтобы уж не особенно обманывать зрителей. Вот поэтому мы там тре... тренировались что-то. И вот бе... бегут какие-то два человека и говорят, что снимаются все группы с маршрутов, с занятий, и все помогать на спасение. Там потерпела катастрофу одна группа, которая штурмовала пик Вольная Испания. Ну, я не буду рассказывать этот эпизод, он довольно, в общем, хотя и трагичный, но довольно обычный. Они вышли просто раньше, чем было положено, и в три, в четыре часа, когда там... Там, в горах, подтаивает снежок, и начинают идти камни. Они вышли в самый камнепад, и их побило камнями. Один погиб человек, двоих ранило, а двое других двое суток их не могли снять, потому что была непогода, и вертолёт не мог подойти. Они вот на таком карнизике, привязанные, стояли двое суток, чтоб помогать спускать тела... тело погибшего товарища и раненых. И мы им помогали спускаться, знакомы с ними и так далее.
   Я написал несколько песен. Одна из них была "Здесь вам не равнина". Все считают, что это вот посвящена вот этому погибшему майору Живлюку, который был в команде ЦСКА. Ну, это не совсем так, это просто такая о… обобщающая песня, совсем не конкретная. Вот. Но она тоже имеет такую странную жизнь. Она... она... она сопутствует смертям. Она высекается, слова этой песни, на камнях, которые ставят на могилы погибших альпинистов. И у меня есть несколько фотографий, где написано, там, на камне, скажем: "Тот камень, что покой тебе подарил..." Или, там: "Другие... Нет алых роз и траурных лент..." И, в общем, вот как-то так вот продлилась жизнь у этой песни.
   А потом меня позвал сниматься ещё один мой друг, где... в фильм "Я родом из детства". И этот фильм снимал замечательный наш режиссёр Виктор Туров. Он много снимал... Я с ним много работал. Потом, я с ним... и с ним работал ещё в "Война под крышами" и "Сыновья уходят в бой", почти в каждой его картине. И вот первое его кино, верней, не первое, а второе кино, но первое, где я снимался, он мне сразу предложил написать песни, хотя я до этих пор не писал песен на военные темы. И он как-то доверил человеку, не видевшему войны, ничего, доверил написать песни. Знаете, почему? Потому что весь коллектив людей — это все люди, которые не воевали, но которые что-то так немножко помнят. Потому что сам Виктор, он сам родом из детства, он весь из детства из своего. Он был угнан в Германию с матерью, потом в восемь лет, потеряв мать, вернулся, пройдя всю Европу, и вернулся в Могилёв домой, например, к себе. Вот такая у него... такой был эпизод. Поэтому для него это всё свежо и точно, как токо вчера было. Сценарий написал Гена Шпаликов, тоже человек довольно молодой, он недавно трагически погиб. Я, вот, писал песни в этот фильм. И в этом фильме они звучали тоже странно. Иногда я их пел, потому что я играл там капитана Володю, танкиста, который седой в тридцать лет, с искалеченным лицом, горевший в танке человек, пришёл после полугодового госпиталя домой, взял гитару свою, так, со стены, сдул с неё пыль... И имеется в виду, что сам этот парень, вероятно, пишет стихи и... ну, конечно, может их и напевать.
   Поэтому я и сам немножко пою, потом мои песни звучат с пластинки. Там вот, например, есть такая песня:

   А потом вдруг на рынке моим голосом инвалид поёт песню "Штрафные батальоны".

   А в самом конце голосом Бернеса звучит песня, которую я вам спел в самом начале своего выступления, называется она "Братские могилы".
   Когда эта картина вышла, во время эпизода "Братские могилы"... Там, значит, такая стена вся в дырах и в рваных таких ранах от снарядов и пуль, и под ней сделана братская могила, и идут женщины с заплаканными и с высохшими уже, выплаканные женщины с цветами и зеленью, и кладут на могилу эти цветы, и звучит голосом Бернеса песня "Братские могилы". И это очень сильное действие оказывало на людей, мы получали много писем. И одно из них, я его всегда рассказываю, так что, кто по второму разу — уж не расстраивайтесь, что я повторяюсь. Вот. И одна женщина, которая попала, ну, в такое поло... У неё на глазах расстреляли двух сыновей в сорок втором году, и она лишилась памяти, она больной человек. И она на... написала нам письмо, что она узнала место, где это происходило, вот эту стену и так далее. Хотя, на самом деле, ничего этого не существовало, это мы сделали в кино. Но на неё такое сильное действие оказала, вот, музыка вместе с текстом и с изображением, что ей показалось, что она это видела.
   Вообще я вам должен сказать, песня в кино имеет с… колоссальное значение. И она может работать ещё как... формально. Например, в… в фильме "Вертикаль" я начинаю петь — альпинисты только идут на восхождение, я заканчиваю петь — они уже на вершине, а прошло десять часов, а п… а песня прошла две минуты. Понимаете? И в то же время ничто не мешало её слушать, е… её текст, потому что изображение было не особенно важное, просто красивые виды гор и уходящие фигурки альпинистов.
   Так и в этом картине "Я родом из детства"… в этом кино, мы тоже использовали песни, чтобы они помогали, и чтобы они несли на себе ещё самостоятельную нагрузку. Вот так и случилось.
   Ну, я в кино... Вы знаете, в кино сложнее работать, потому что в кино бывает так: ты пишешь, пишешь, работаешь, потом записываешь с музыкантами, всё это готово, много написано песен, много написано музыки, и вот они должны... значит, будем смотреть куда вставлять. Смотрим матерьял — а вставлять некуда. Матерьял другой. Есть... Бывает так, что если ты не особенно в контакте с режиссёром, он снимает совсем другого стиля матерьял. И по... Тогда, естественно, матерьял должен войти, а песни — нет. Поэтому они и не входят.
   Так у меня случилось не так давно с фильмом "Бегство мистера Мак-Кинли". Хотя разрекламировали, что я там играю чуть ли не главную роль и пою там, Бог знает сколько. В общем, деру глотку с утра до вечера. Ничего подобного. Я написал девять баллад, а вошло туда полторы, и то они, по моему, совершенно там... могло бы обойтись и без них. Вот. Потому что я играл там Автора фильма — певца Билла Сиггера, такого уличного певца, в этом кино. Вот. И песни написал я и ироничные, и трагические очень, нервные, а фильм получился раздумчивый такой, э… довольно тягомотный, кстати, серьёзный, но такой, в общем, медленного течения фильм. Вот из-за этого ничего не вошло. Но, вы знаете, это, конечно, хорошо так говорить, меня всегда успокаивают, говорят: "Володь, ну ты понимаешь, ну по... ну матерьял получился немножко... Твои песни, мол — вот! А матерьял немножко..." Да. Ну и я говорю: "Правда, хорошо. Спасибо вам за то, что вы меня успокаиваете, но жаль такую большую работу". У меня... Я счастливый человек, вы понимаете, потому что я возьму, могу сам взять да и спеть их, потому что я их сам написал, почему бы мне не спеть. И они имеют жизнь — они идут, там, на магнитофоны или, там, я на пластинку запишу. А представляете себе, если другие люди, которые работают, которые сами не исполняют. Значит, это навеки потерянная работа. Значит, это брошено в корзину, не по каким-то другим соображениям, а просто — ты работал, а потом сказали: "Вы знаете, это не подходит нам". И выбросили. Вот. Ну, я до этого не допускаю, и всегда пытаюсь своим песням, которые даже не прозвучали в кино, дать вторую жизнь.
   Щас я вам хочу просто показать одну из не вошедших туда песен, в "Бегство мистера Мак-Кинли". Там Мак-Кинли пытается скрыться в подземном санатории, чтоб там отдохнуть лет триста, а потом, значит, ожить и попасть в совсем в золотой век. Ну его оттуда... Он зайцем, без денег, туда пытается проникнуть, его оттуда выкидывают, и он в большую дыру попадает, и попадает на свалку из этой дыры. А там маленькая колония хиппи, они сидят... группа там целая с музыкальными инструментами что-то репетируют, и спрашивают: "Кто вы такой? Откуда? Мессия!.. Смотрите, из ада выскочил человек! Кто вы?" Он говорит: "Меня зовут Мак-Кинли". Они его имя вставляют в песню, придуманную ими раньше и поют.

<Аплодисменты>
   Обычно очень часто спрашивают работников кино, вот как вы там снимались, расскажите какие-нибудь смешные случаи из жизни вашей в кино или вокруг. Вот. Я не люблю работать с роликами, потому что это давно сделано, лет десять тому назад, а вы сидите смотрите, а я потом выйду, расскажу, вот в этом кадре, помните, они меня били? — у меня вот такое лицо... Ну, это всё понятно. Лучше работать вот так вот, расплачиваться, чем можешь сейчас, в данный момент. Поэтому я работаю без роликов. Ну а так как всё равно интерес к тому, что вокруг кино существует, у зрителя, то я взял и просто придумал песню на одну, как мне показалось, довольно смешную и забавную историю на эту тему.
   Значит, существует такой в мире актёр, которого фамилия Шон О'Коннери. Он очень известный актёр, он ходит с телохранителями, с охраной, потому что он популярен невероятно. Играет он Джеймса Бонда — суперагента, шпиона, значит, 07, там, в бессмертных творениях Флеминга, экранизированных многими режиссёрами. Он, по-моему, в шести сериях, что ли, снимался, Шон О'Коннери. А вообще он респектабельный господин такой, довольно уже в годах, лысоватый, седоватый, полноватый. Ну милый очень человек. И вот его пригласили, этого человека, необыкновенно, повторяю, известного, пригласили сниматься к нам в "Красную палатку". Он приехал, ну, думает, тут совсем уж его просто уничтожат. Очень готовился к т… к тому, чтобы отмахиваться, ну ничего н... А тут никто этих фильмов не видел, и вообще его никто не знает, и никак не реагировали на него. Поэтому он за… заскучал быстро. Две недели походил, подышал полной грудью, но всё-таки к славе-то привык, избалован немного. Значит, говорит: "Ну как же так? Вот меня никто не знает, никто меня не приветствует. Организуйте хоть, мол, какой-нибудь вечер, там, чтоб познакомиться с людьми..." Ну, организовали этот вечер, пришли всякие люди. Он купил всяких напитков в "Берёзке" иностранных, развлекал всех, по-американски разговаривал. А там по-американски никто ни бельмеса не понимал. Все всё выпили да ушли. Значит, вот он... <смех в зале> он ст… сидел около разрушенного стола и говорил: "Да, это, правда, таинственная страна!.." <Смех в зале>

<Аплодисменты>
   Меня часто спрашивают, почему я, дескать, не… не пишу больше сказок. Это не так, я пишу сказки. И хочу вам показать несколько таких... это даже не сказки, а, скорее, монологи, которые я писал для сказочных персонажей. Для всякой, там, Нечисти, всяких Соловьёв-разбойников и так далее. Ну вот. А начиналось это... Там была такая песня, она называлась… называлась "Ярмарочная".

<Опущено несколько куплетов>
<Аплодисменты, откашливается>
   Нормальные такие сказочные сюжеты. А вот, например, песня Соловья-разбойника, серенада, которую они поют под балконом у царевны Аграфены. Они кричат: "Груня! Феня! Выйди на балкон!" И, значит, поют такие пе...

   Это Соловей-разбойник поёт.
   А потом там ещё Нечисть поёт всякие песни. Ну, например, такую:

<Аплодисменты>
   Я пишу "песни-профессии". И вот одна из этих песен, которую я писал для научно-популярного фильма о шоферах-дальнорейсовиках, называется она "Случай на трассе".

<Опущен 1 куплет>
<Аплодисменты>
   Я вам хочу спеть песню, которая звучала в фильме. В странном фильме, сделанный на научно-популярной студии ленинградской. Фильм назывался "Срочно требуется песня". И я туда попал совершенно случайно, потому что это ребята снимали один раз выступление, так называемых, авторов и исполнителей своих текстов. И вот э… туда я попал с песней, которая называлась у меня "Песня беспокойства. Парус". Там такой, как казалось бы, набор фраз, но все они бьют в одну точку — что не всё в порядке, не успокаивайтесь. Не всё в порядке.

<Продолжительные аплодисменты>
   ВЕДУЩИЙ (Олег Алексеевич Сорокин): Дорогие товарищи! Уважаемый Владимир Семёнович!..
   Да подождите, подождите, дайте с людьми попрощаться, поговорить…
   Спасибо вам большое! Благодарю! Спасибо.
   Секунду. Видите как, взял человек, вышел на заработанные мной аплодисменты. <Смех в зале> Так. Ну… Нет, я...
   ВЕДУЩИЙ: <Неразборчиво> поровну…
   Спасибо. Да. Э… Не надо, не надо. Я один возьму. <Смех в зале>
   Э… Теперь вот что я вам хочу сказать. Сегодня у меня же ведь не выступление, у меня сегодня лекция перед вами, поэтому... Поётся "на бис" в выступлениях, а я и в выступлениях "на бис" никогда не пою, потому что я работаю честно то, что наметил. От начала до конца, иногда — с перевыполнением. Сегодня было так. Я вас благодарю за такой тёплый прием. Спасибо.
<Аплодисменты>
   ВЕДУЩИЙ: Владимир Семёнович, а мы благодарим Вас за Вашу интересную лекцию-концерт и в то же время, дорогие товарищи, разрешите наши аплодисменты считать, как признание Вашего оригинального, самобытного и яркого таланта. Разрешите Вам пожелать новых творческих успехов.
   Спасибо.
<Аплодисменты>
   Владимир Семёнович, разрешите вручить Вам грамоту… «Награждается Владимир Семёнович Высоцкий, артист Театра драмы и комедии на Таганке, артист кино, автор и исполнитель песен за интересную программу лекции-концерта «Поэтический театр. Поэзия и музыка в кино и театре», за идейное, высокое исполнительское мастерство.
<Аплодисменты>

        Появление сообщений об ошибках при обращении к файлам RealAudio, mp3, txt означает, что к серверу, на котором размещены эти файлы, нет доступа. Повторите запрос спустя некоторое время или на следующий день.
        Об ошибках в работе сайта Вы можете сообщить нам по e-mail .

        Если Вы располагаете любой информацией об этой записи (воспоминания очевидцев, недостающие песни, песни в полном объеме или с лучшим качеством, отсутствующие комментарии, фотографии, публикации с упоминаниями и т.д.), пожалуйста, свяжитесь с нами по e-mail :