В.ЯНКЛОВИЧ: …выражает. Он… он имеет очень острый глаз, и всё что происходит вокруг него, это его как гражданина, как человека очень трогает, и в своих песнях он это выражает. Посколько в театре он всё-таки ограничен ролью, а здесь он может высказаться как художник о всём, что вокруг него происходит. Он очень оригинален и своенамерен. В нашей стране нет артиста с такой яркой индивидуальностью, с таким необыкновенным голосом. Вот (я просто хочу проиллюстрировать) недавно вышла такая книга, где автор в статье о Высоцком очень точно говорит о его исполнительской манере, именно манере его голоса. Автор говорит, что, говорят, Высоцкий кричит... “И, правда, крик --- это визитная карточка, бросающаяся не в глаза, а в уши --- примета его исполнительской манеры. Над его криком подшучивают. В комедии Гайдая “Иван Васильевич меняет профессию” сам царь Грозный шарахается в ужасе, услышав вырвавшееся из случайно включённого магнитофона, “Две гитары” в его исполнении. Это есть не только пародия на Высоцкого, но и автопародия тоже. Его крику подражают: дублёры в спектаклях, эпигоны в пении и, о диво! — Даниэль Ольбрыхский в польской постановке "Гамлета”. Крик Высоцкого — это не форма, это его содержание этого артиста. И, пожалуй, если б он обладал таким, на мой взгляд, необыкновенным, только ему присущим голосом, — это была бы потеря для этого артиста. Я не буду долго отвлекать ваше внимание рассказом о нём. Он сам это прекрасно всё делает.
   Итак сегодня у вас публичная лекция на тему «Поэзия и музыка в театре и в кино».
<Аплодисменты>

<Аплодисменты>
<—>
   ...больше. А тогда эти диспуты были редкими, и люди рвались на них как на праздники. И вот мы, театр вновь организованный, конечно, не могли пройти мимо того, чтобы… люди так интересуются поэзией… Вообще это свойственно только России, потому что нигде такого необыкновенного интереса именно к поэзии нету и не может быть, потому что всегда у нас имя поэтов связано не только с тем, что они пишут… писали стихи, но они вс… всегда с их деятельностью гражданской, начиная от Пушкина и до теперешних времён. Ну вот, <откашливается> и мы тогда начали м-м… сотрудничать с Андреем Вознесенским. То есть, он принёс стихи, мы их поставили, и половину спектакля — вторую половину — сам Вознесенский читал свои стихи. Должны были мы сыграть этот спектакль в фонд мира всего один единственный раз. Вот. Мы его сыграли, был г… громадный успех, посыпались письма, что продолжайте, пожалуйста, его играть и так далее, и так далее. Делали мы этот спектакль ночами во внеурочное время, студийно, и нам тоже хотелось продолжать его играть. Но положение было сложное, Вознесенский — человек свободный, член Союза писателей, и он нигде не служит, он только, значит, пишет, поэтому он ездит то на периферию, то в Вашингтон, там, во всякие места. И с ним сложно было сотрудничать, он не мог с нами работать в театре, поэтому мы продолжали играть этот спектакль токо уже сами, без него. Значит, мы… все его стихи поставлены на сцене, довольно, м-м… в бесхитростной, но очень красивой декорации — это такая треугольная груша м-м… э-э… о… один из рисунков на его книге, такой станок стоит белый и сзади светящийся задник… Выходим мы играть — он светится различными цветами, загорается… в ра… во время разных стихов, выходим мы играть как футболисты целой командой в одинаковой одежде — в чёрных свитерах, в чёрных брюках, вот, э-э… поставлены очень бесхитростные, но красивые мизансцены, сами мы играем на инструментах, сами исполняем его песни, и музыку к этим его стихам Вознесенского написали мы сами: Хмельницкий, Васильев и я тогда первый раз писал, значит, музыку к спектаклю. Ну вот, прошло уже сколько? одиннадцать лет — или десять лет по… когда мы играем этот спектакль. Вы можете себе представить, мы его сыграли 750 раз — это можно обалдеть, каждый раз выходить и читать одни и те же стихи. Еженедельно, два раза в неделю, мы обязательно играем спектакль «Антимиры» — ведь можно с ума сойти. Но спектакль нам нужен: во-первых, потому что он очень интересный, подрастает всё время новое поколение людей и студенчество, да и просто зрителя, который не видел этого спектакля и не слышал этих стихов. Ну а кроме всего прочего, он нас кормит этот спектакль, потому что мы на хозрасчёте и нам нужно выполнять план, а этот спектакль мы играем во… обычно в десять часов вечера, после какого-то представления, скажем, в семь — один спектакль, а в десять вечера мы играем эти самые «Антимиры». Ну и вы понимаете, что актёрам тоже довольно сложно всё время произносить один и… и тот же текст, и довольно скучно. И тогда мы стали добавлять новые стихи Вознесенского, которые появлялись в печати, которые он сам нам предлагал. И вот не так давно, года полтора тому назад он пришёл и говорит: «Володь, я специально для тебя написал стихи, чтобы ты их исполнял в этом спектакле». Я сделал на них музыку, и вот послушайте, пожалуйста, что из этого получилось. Песня называется «Пошли мне, Господь, второго».

<Аплодисменты>
   Мы возвращались к поэзии Вознесенского снова и поставили спектакль, который назывался «Берегите ваши лица». Этот спектакль, к сожалению, не идёт у нас сейчас, он отправлен на доработку — когда мы его будем играть неизвестно, но кое-какие стихи из этого спектакля мы взяли в «Антимиры». А тот спектакль «Берегите ваши лица» он был совсем уже сделан, э-э… ну, необычайно поэтично, красиво и уже даже был поэтично-музыкально сделан. Ну, например, декорация в этом спектакле изображала нотный стан, то есть, опущено было пять штанкетов сверху на таких тросах, вот так, так вот они находились по… по наклонной, и они давали ощущение нотного стана. И мы, значит, тоже в таких же одеждах, в свитерах изображали из себя ноты, сидели на этом нотном стане, менялись как-то местами и тогда менялась музыка спектакля. И я помню даже написал туда э… несколько песен, одна из которых начиналась так, вот щас я припомню:

   И вот нас разбрасывала по полкам чья-то дерзкая рука — это был режиссёр Любимов, естественно. Этот нотный стан менялся у вас на глазах, иногда он превращался в стадион, и тогда там сидели зрители ко… на стадионе, а впереди читали стихи о левом крайнем, потом все зрители уходили, я играл старуху и собирал бутылки после матча, значит там. <Оживление в зале, откашливается> Ну и э… спектакль, правда, был очень красивый, в нём было тогда уже было действительно много песен на стихи Вознесенского и песен, которые я написал в тот самый спектакль.
   Ну, мы продолжали обращаться к поэзии, и я э… помню что после того как мы поставили спектакль «Антимиры» п… пре… предложено было поставить спектакль на военную тему — он посвящён поэтам и писателям, которые участвовали в Великой Отечественной войне. Это э… некоторые из них погибли, это — Коган, Кульчицкий, Багрицкий, другие живы, но так или иначе в их творчестве отражены военные годы. Это — Межиров, Слуцкий, Самойлов, Симонов. Там очень много стихов, несколько новелл о многих людях, поэтах и писателях, которые участвовали в войне и погибли, вот. И в этом спектакле мы играем… каждый из нас по несколько ролей. Я в самом начале играю поэта Кульчицкого, который погиб в сорок э… втором году — вызвался возглавить поиск разведчиков, похоронен в братской могиле на сопке Сахарная голова. Потом я играю Чаплина в новелле «Диктатор-завоеватель», потом Гитлера, вот, а потом в самом конце спектакля я играю… Причём это всё у вас на глазах, вы знаете, мы же ведь играем без грима. У нас… в нашем театре мы почти никто не гримируемся. Я, например, играю Галилея в возрасте от тридцати пяти до семидесяти лет, не делаю себе ни седых э… париков, ни седых бород, усов и так далее, а всё сосредоточено на внутреннем мире этого человека — как он живёт, старый он человек или молодой. Зритель теперь подвижный, его не обманешь: если нарисовать задник, там, и на нём небо — все прекрасно понимают, что это нарисованное небо, а настоящее-то небо лучше. Так не лучше ли просто взять зрителю намекнуть, сказать, что вот представьте себе, что вот здесь сейчас дешёвый ресторан и написать. И зритель прекрасно понимает правила игры и начинает следить только за людьми, что между ними происходит, а вовсе не за тем, что там нарисовано и намалёвано. Так вот в этом спектакле «Павшие и живые» я, значит, в самом конце этого спектакля играю поэта, замечательного поэта Семёна Гудзенко, одного из лучших военных поэтов (многие из вас, наверно, его знают, потому что вышла его книжка) и… Этот человек… он пережил войну, но он погиб трагически вдруг, неожиданно в пятьдесят четвёртом году, и даже Эренбург в своих воспоминаниях писал, что когда к нему в сорок четвёртом году пришёл человек в гимнастёрке и сказал, что он ему почитает стихи, то Эренбург пишет, что я приготовился э… сейчас опять начнутся стихи — тогда все писали стихи о танках, о фашистских зверствах и так далее — и вдруг этот парень начал читать стихи, и он обалдел, Эренбург. Он с этими стихами носился, бегал в Союз писателей, устраивал их в печать — эти стихи напечатали. Потом он долго не видел Семёна Гудзенко, и вдруг в пятьдесят четвёртом году Гудзенко умер, и Эренбург… у Эренбурга есть такая запись: "Было такое чувство, словно его вдруг через десять лет настиг долетевший с войны осколок". Я хочу вам показать, послушайте какие прекрасные стихи писал этот тогда ещё совсем молодой парнишка двадцатилетний.

<Аплодисменты, откашливается>
   Вы знаете, этот спектакль был для меня ещё памятен тем, что это впервые, первый раз когда я написал профессионально, уже не на магнитофонные ленты, а н… для сцены, написал песни. Несколько песен идёт в этом спектакле. Одну из них я вам хочу показать, потому что она уже почти забыта — написал я её давно. Значит, в новелле «Диктатор-завоеватель», где я играю роль этого самого бесноватого фюрера, причём это так: это мне прямо на сцене Веня Смехов рисует усы, делает чёлку, и значит, начинается этот эпизод, идиотизм, который он там производит. А в это время с двух э… там такие три дороги, которые спускаются вперёд — эти дороги иногда зажигаются красным, и по ним уходят умирать герои, иногда эти дороги просто серые, и тогда по ним спускаются четверо немецких солдат с закатанными рукавами, бравые и наглые, какими они были в начале войны (ну какими они уходили, это тоже знают все), но тогда они надеялись на блицкриг и думали, что у них всё будет нормально, поэтому они были наглы. И вот я написал для них песню, которая называется "Солдаты группы "Центр"".

<Аплодисменты>
   Ну, после того как я начал работать как автор песен в нашем театре, меня стали приглашать и в другие театры для того, чтобы я писал туда песни и стихи. Ну вот, такое содружество первый раз состоялось в театре Сатиры, когда главный режиссёр Плучек и драматург Штейн попросили меня написать несколько песен, баллад для спектакля «Последний парад». Я вообще, честно вам говорю, опасаюсь когда другие люди поют мои песни, и не даю их, и не люблю, когда поют. И совсем не потому что они поют хуже, они поют может быть и лучше… лучше наверное даже, но не так. Понимаете. Потому что… Ну, певец, у него… за ним консерватория, так сказать, вокал, целый оркестр большой и так далее. Но тут есть о… одно смещение — авторская песня это совсем другое искусство: это один человек написал текст, сам же написал музыку, сам же исполняет это для вас. Значит, у меня сегодня одно настроение — я взял, чуть-чуть поменял настрой и ритм, даже чуть-чуть мелодию, ведь я же написал, чё хочу то и делаю. И с текстом и с музыкой. Вот. Я могу менять э… и содержание, давать ему другой оттенок. Когда же поют это дело певцы с оркестром очень хорошо и крепко сделано — но это всегда од… одинаково, раз и навсегда сделано и по ритму, и по настрою и так далее. Вот поэтому я обычно никогда свои песни не отдаю другим людям, но если уж они берут без спроса, тут уж ничего не поделаешь, когда в фильме прошло. А так вот когда ко мне обращаются, я говорю: «Нет, Вы знаете, лучше я сам».
   Вот. Но тогда э… меня попросили написать впервые эти песни для… сначала для Папанова, для Толи. Так как я с ним очень много снимался, вы знаете — это замечательный актёр, комедийный актёр и серьёзные роли он играет замечательно, вот, я думаю, что, вероятно, можно сделать для него, потому что э… ну, и товарищ, и плюс ко всему прочему очень талантливый человек. Я написал несколько песен, он меня стал звать в театр, чтобы я его учил как петь. Ну, я его несколько дней поучил, а потом он стал подражать хрип… в основном голосу. Я говорю, нет знаете что, тогда уж пойте как вы. Вот. Потому что ж я вас буду учить как сделать, чтобы это было смешно — это правда смешно. Вот. Ну и, в конце концов, состоялась премьера, и мы нашли форму как должны звучать… Они хотели обязательно, чтобы я каким-то образом присутствовал в этом спектакле, как сделать так, чтоб моим голосом прозвучало несколько баллад. И нашли мы выход из положения. Вот эта… вы знаете, каждый раз приходится с этим сталкиваться, каким образом вставить песни, тобы они были органичны, чтобы они не выходили просто как вставной номер, как чёрт из бутылки — раз, и спели песню. Ну, даже если хорошую. Но лучше всегда, когда она вытекает из действия, либо вытекает <неразборчиво>, либо… она должна быть необходима. И вот в этом спектакле «Последний парад» речь идёт о том, что моряки долго не виделись, шесть месяцев были в плавании, наконец встретились, крепко выпили вечером, утром встали три мужика в одной квартире, значит, в тельняшках, ну, и не стали похмеляться, а стали слушать радио. А по радио в это время говорят: «Передаём утреннюю гимнастику». Вот. И вместо того, чтобы, значит, там диктовать упражнения, звучит песня, которую многие из вас знают, но я вам её спою живьём.

<Аплодисменты, откашливается>
   Спасибо.
   Там было много песен, и каждой из этих песен мы нашли какое-то специальное место, где она должна звучать, и даже несколько из этих песен я пою своим голосом по радио в этом спектакле.
   Но теперь вернёмся ненадолго снова к нам. Значит, мы продолжали работать над поэтическими спектаклями и приш… пришёл черёд Есенина — решили мы поставить драматическую поэму Есенина «Пугачёв». Дело это было сложное, потому что раньше в двадцатых годах Есенина собирался эту поэму «Пугачёв» ставить Мейерхольд. И они даже конфликтовали с Есениным. Рассказывал нам об этом один из прекраснейших людей, которых я встречал в жизни, он, к сожалению, умер, это Николай Робертыч Эрдман, автор пьес «Мандат», «Самоубийца» и многих сценариев. Он был последним из могикан, который встречался с Маяковским, дружил, вот, и с Есениным, и он нам много рассказывал интересного из тех времён. Так вот Есенин был кроме того, что он был человек очень талантливый и необыкновенный, и известный и так далее, он ещё был страшно упрямый. И вот он… он сказал, что он не отдаст ни одного слова, и если будут, мол, вымарывать хоть единое слово из этой драматической поэмы, он не согласен. И, в общем, короче говоря, они ссорились-ссорились и расплевались. Он забрал свою эту поэму, Есенин, и по… постановка не состоялась. Ну, мы обошлись более деликатно с Есениным, вот, ничего не убрали, а даже добавили. Понимаете. Так… <оживление в зале> так что э… в этом спектакле кроме его поэзии, кроме этой драматической самой поэмы существует несколько вставок, а именно э… Вообще я хочу вам рассказать, как сделан… что образ этого спектакля, зрительный образ не только э… как вот говоря о том что поэзия присут… при… присутствует в театре не только в виде стихов, но и в виде образов на сцене — вот к этому спектаклю это можно отнести абсолютно. Там есть и символика, там есть и метафора и что угодно. На э… сцене стоит помост, деревянный помост из грубо струганых досок, который спускается метров, так примерно, с трёх с половиной — с четырёх до низу, а здесь впереди стоит плаха. В эту плаху воткнуты два топора, настоящая плаха (ну, не настоящая плаха, конечно, а какой-нибудь, может быть, из мясной лавки, но она такая большая и в н… воткнуты два топора, вот) значит, т… топоры настоящие воткнуты в… в станок, с правой стороны виселица, на которую вздёргивается одежда дворянская, когда верх одерживают восставшие и с левой стороны виселица, ко… куда подымается крестьянская, мужицкая одежда с лаптями, подплясывая так, когда одерживают верх правительственные войска. Здесь же три колокола, под которыми стоят мужики, и эти мужики они не принимают участия в восстании, они, так сказать, не при деле. И они никак не могут понять, что же происходит там на станке, и поэтому они оттого, что ничё не понимают — то те висят, то те ви… — они всё время гадают на троих. И они, значит, всё время приносят им штоф, и они поют примерно такие на… сделанные… н… такой… такие, под… под русские частушки, делан… там есть такой текст:

   И так далее. И они всё время, в течение всего спектакля, гадают. Ну вот, и вот эт… эти самые куплеты это я написал для них. Вот. <Оживление в зале> Так что я приобщился ещё… и рядом с Есениным. <Смеётся, аплодисменты, откашливается>
   Спасибо.
   Ну вот, спектакль очень чистый, мы играем, вы знаете, то… он… я имею в виду чистый, по… потому что ничего лишнего. Абсолютно… станок, грубый станок, мы играем по пояс голые, босиком, лежит цепь на помосте. В этих цепях, значит, запутывают они руки Пугачёву, в эти цепи рвётся Хлопуша, которого я играю, когда его не пропускают. Этими цепями этого Хлопушу кидают по станку. Пока мы репетировали, избили до полусмерти этими цепями, пока не привыкли. И, вы знаете, нам было очень трудно играть. Во-первых, на таком станке очень трудно играть, потом напор невероятный есенинской поэзии — она написана вообще единым духом. Даже говорят, что там он… он пишет, там, Творогов, предположим, Хлопуша, а все говорят одинаково. Ну, конечно, все одинаково говорят, потому что это Есенин написал. Он совсем не заботился о том, чтобы давать каждому какую-то свою речь и так далее. Для него важен был весь стремительный ход этой драматической поэмы. И она так и развивается у нас на сцене. Значит, как вот вдохнул в начале спектакля и в конце токо выдохнул, да, на одном вдохе таком. И вот когда мы начинали играть, было очень трудно, а сейчас вот она идёт редко, и мы уже скучаем, потому что спектакль оказался очень любимый нами и, ну и, естественно, из-за этого живучий. Мне на долю выпала одна из самых трудных задач в этом спектакле, потому что я играл в ней Хлопушу. Этот монолог Хлопуши читал Есенин сам — это самое любимое его произведение было, он его читал примерно раз сто пятьдесят в своей жизни. И рассказывают очевидцы, что когда он читал, то он всегда себе ногтями продыряврира… продырявливал ладони, потому что он в таком нервном напряжении читал этот монолог, что всегда до крови, понимаете. И когда мне эту рассказали историю, я, значит, понял, что нужно уже рвать глотку, как говорится, уже полностью. И вот в… выходит этот беглый каторжник Хлопуша, человек с вырванными ноздрями, его не пускают к Пугачёву, потому что думают, что он лазутчик из вражеского лагеря, и он кричит:

<Аплодисменты>
   Спасибо.
   Ну вот, а потом, значит, вот такая история. Попросили меня в театр          "Современник" написать песни в спектакль «Свой остров». Здесь ещё одна возможность появилась для использования песен. Вы знаете, я сам, э… я всё  время говорю вам как я отношусь, потому что я не могу отвечать за других людей, верно? Это ж я перед вами работаю, а не кто-то другой, так что я говорю своё мнение. Например, меня иногда не токо беспокоит, а даже раздражает когда мы очень часто и по телевидению, и в кино уже теперь, да и по радио слышим так называемые мюзиклы, которые почему-то мюзиклы называют их — это когда говорят-говорят, потом запели, потом опять поговорили-поговорили, потом опять запели, потом опять поговорили, потом опять запели. Это, в общем, в принципе можно бы и так, но для этого существует такой жанр — театр оперетты — там существуют свои законы. И, правда, они там поговорят-поговорят, потом "А-а-а!.." и запели. Но это другое дело совсем. Ведь понимаете, мюзикл, когда придумана была «Вестсайдская история», ничего выше до сих пор нам сделать не удалось и, значит, вероятно, нужно искать что-то своё и каждый раз… Ну, в общем, одним словом, так: когда ты говоришь-говоришь и уже больше невозможно разговаривать, уже не хватает слов и не хватает темперамента, и не хватает дара убеждения, тогда, наверно, возможно запеть, затанцевать, я не знаю, что угодно сделать, на сцене. А когда вдруг неожиданно ни с того, ни с сего, как вставные номера, это уже довольно скучно, понимаете. И потом это уже было много раз, и… и… очень уж много, понимаете, этого всего. Поэтому всегда, каждый раз когда я отдаю какие-то свои песни в другой коллектив или в другой спектакль, я всегда пытаюсь проследить, чтобы они не… не были там как вставные номера: абы лишь бы песни Высоцкого в другом спектакле. Поэтому вот спектакль «Свой остров» где э… идёт несколько моих песен, мы нашли такой выход из положения. Например, Игорь Кваша, который играет главную роль в этом спектакле, иногда просто уходит со сцены и просто моими песнями комментирует то, что происходило на сцене. И иногда таким образом сцену, которую только что вы увидели своими глазами, приобретает другой оттенок. Ну, например, вот на сцене только что происходила, м-м… происходил разговор о том, что вот молодой человек хочет жениться, естественно вот, а его родители возражают, тоже довольно банально, и много раз было — ну, и так прошла сцена, все прослезились, что же будет дальше. А в это время Игорь Кваша уходит вот сюда вот налево, даётся на него луч прожектора, и он от имени театра, выйдя из образа, поёт шуточную песню, называется она «Песенка ни про что, или Что случилось в Африке». Одна семейная хроника, это — детская народная песня, под неё хорошо маршировать в детских садах и санаториях детских. И тогда сцена эта приобретает совсем другой оттенок, иронический. И уже с таким добрым, но насмешливым глазом публика следит дальше за этой парой.

<Аплодисменты, откашливается>
   Спасибо.
 Ну, если такой успех у вас имеет песня о животном мире, я ещё спою одну. <Смех в зале> Но теперь уже перейдём к домашним животным.
   Я хотел вам только сказать, что, конечно, после этого вся история этих двух молодых людей воспринимается через улыбку, безусловно, после этой песни. Вот. Но там есть такая… Ну, я потом немножечко ещё скажу.
   Песня называется «Про Козла отпущения».

<Аплодисменты, откашливается>
   Ещё песни могут использоваться иногда как заявки на характер. Ну, например, в самом начале спектакля Игорь Кваша поёт песню, после которой ему довольно сложно существовать на сцене, потому что за рамки этой песни он вырваться не может. Он с самого начала выходя, значит, на авансцену поёт песню якобы о себе. Ну, вероятно, просто о таком человеке, какого он играет, и он должен уже держаться в рамках того, что скаж… сказано в песне. Песня эта называется «Я не люблю», и я вам её щас покажу.

<Аплодисменты, откашливается>
   Спасибо.
   Ну и, конечно, я продолжал работать для нашего театра, и мы продолжали ставить спектакли по поэзии, и это спектакли были замечательные. Вот, например, спектакль «Послушайте» о Маяковском, где впервые Маяковского никто не играл, вернее, играли его пять человек. Ни один из нас не был похож на самого Маяковского, потому что мы считали, что лучше чтобы было… были хорошо прочитаны стихи, донесён их смысл, чем если будет похожий человек на сцене, а публика останется равнодушной. Поэтому мы взяли несколько фотографий Маяковского, и оделись пять актёров по этим фотографиям: один в жёлтой кофте — в самом начале, когда он увлекался футуризмом, другой, помните, такой грустный Маяковский с кием, один Маяковский со щеном, где он лысый после э… тифа… Нет, это другая фотография, он лысый после тифа, ещё одна фотография есть. Просто… Значит, каждый из нас играл какие-то различные грани его дарования поэтического. Скажем, Веня Смехов — он был такой Маяковский, который сердитый, который выступает на диспутах, Валерий Золотухин — лирический Маяковский, там, э… я играл э… Маяковского ироничного и сатирического и так далее, и так далее, различные грани его творчества. Спектакль было очень наивно оформлен, но в то же время наивно, но точно. Мы играли с такими вот кубиками, на которые написано, как детская азбука, знаете, буквы. И вот, предположим, из этих кубиков строилась такое… такая конструкция с трубой и на ней было написано «печь». И мы садились на эту печь и читали там стихи: "Две морковинки несу за зелёный хвостик…" и так далее. Вот. Хотя он был наивно очень сделан, он идёт до сих пор этот спектакль восемь лет. Оч… он красивый необыкновенно и для меня например, вот работая в театре, я впервые понял не только смысл многих его стихов, а просто строй, о том, что нам всё-таки не всегда удачно ведут преподавание Маяковского в школе. Мы всегда его воспринимаем как такого бравурного, бравого, всегда уверенного, оптимистично настроенного человека, который всё время сердится, если ему мешают и так далее. Он был и печальным иногда, и трагичным, и каким угодно. Вот. И в этом спектакле много-много из этого сделано, потому что иногда выходят школьники и читают, там, стихи:
          "Товарищ жизнь, давай быстрей протопаем
          По пятилетке дней остаток…"
   Ну чё ж такого уж… так протопаем, понимаете. Вот. А… э… и потом выходит Маяковский, который говорит об этом очень значительно и… как… как… ну, необыкновенно серьёзно и совсем по-другому звучат стихи:
          "Товарищ жизнь, давай быстрей протопаем
          По пятилетке дней остаток…"
   Потому что дело-то трудное. Вот. Значит, э… я просто хочу вам сказать о том, что м… мы в нашем театре пошли немножко другим путём по линии пред… представления вам поэтов. Например, спектакль о Пушкине, который… мы всё-таки прикоснулись к Пушкину, потому что все боялись, ну, вы знаете, ка… это как икона для всех людей, которые занимаются поэзией или поэтическим театром, и поэтому когда приступили к Пушкину, думали тоже, как сделать его. Ну что? Играть Пушкина Александра Сергеича — у нас есть Рамзес Джабраилов, актёр, он кучерявый, значит, можно приклеить бакенбарды и сделать, пускай вот он… роста невысокого — всё вроде совпадает. Но потом опять пошли по пути того, чтобы играли его несколько человек. А спектакль сделан удивительно. Начинается он с того, что там высечена такая дорога от задника сцены вперёд и выходят две шеренги актёров наших под… под песню Окуджавы, может вы её помните:

   И они сходятся вот так к этой дороге и кидают письма с репликами любимыми Пушкина — эти письма сыпятся как… как… как… как просто как листья вот в эту вот светящуюся дорогу и образуют такую дорогу из писем и... Потом актёры берут эти письма, начинают читать, там: «Дорогой Александр Сергеич…» и так далее. И там много очень стихов, писем, воспоминаний о нём, но всё это сделано как бы отрешённо, понимаете, как будто мы как… приобщаемся и просто чуть-чуть читая, иногда намекая э… и на игру какую-то актёрскую. Пять человек читают его стихи опять… Ну, это надо смотреть, это трудно рассказать вам, я просто вам хочу сказать вам что есть другой ход для поэтического театра. Не… не ход такой, чтобы взять, выходил бы поэт, всё время читал свои стихи про его жизнь и так далее. Можно совсем другим путём показать и жизнь поэта, и его настроение, и особенно, конечно, его поэзию.
   После того как мы стали это делать, многие московские театры и театры в Союзе стали брать поэзию для того, чтоб делать спектакли. Были спектакли «Зримая песня», по песенной поэзии и ещё какие-то… масса — я… я их видел сам очень много, но всегда в этом есть какой-то элемент от нашего театра. Не элемент подражания, а просто, я думаю, что из уважения к, так сказать, к… к первым, которые снова возродили это искусство, потерянное в тридцатые годы, когда был поэтический театр, был театр "Синей блузы", когда читались хором стихи и под музыку, и отдельно, и так далее. Потом было забыто и вот мы снова это дело вытащили.
   Теперь я хочу вам ещё показать, м-м… чтобы завершить с театром, с рассказом о поэзии в театре, я хочу вам показать песню, которую может быть многие из вас не слышали, думаю, что никто и даже не слышал, потому что она новая, она написана специально для спектакля «Звёзды для лейтенанта». Это был первый опыт моей работы, когда я ещё писал песню тогда, когда не было спектакля. Ещё в пьесу. И поэтому это такое взаимное обогащение. Это мой друг Эдик Володарский, он меня попросил, я написал несколько песен — он взял и переписал несколько сцен. И вот так работать, это замечательно, когда ты ещё до начала э… работаешь, до начала ещё пишешь стихи и песни. Песня эта называется «Песня о погибшем друге». Вы знаете, я пою много о войне, и всегда спрашивают почему о войне, и я всегда отвечаю по-разному, часто и одинаково отвечаю. Да потому что… потому что я был совсем, конечно, малолеткой, я войну очень плохо помню, но э… просто это такое великое потрясение мировое, которое… да по… потом, нет… но всегда людей, которые занимаются поэзией, будет интересовать тема военная, безусловно, тема героизма, тема риска, тема смерти, тема трагедии. И всегда человек, который через каждую сл… в каждую следующую секунду может заглянуть в лицо смерти, он более интересен, чем человек, который, скажем, отдыхает. Ну, это скорее предмет для комедийной песни. Поэтому я так часто обращаюсь к поэзии. Потом, у меня военная семья и так далее.
   Ну вот, это «Песня о погибшем друге», не та, которую вы слышали на пластинке, это — песня о погибшем лётчике. Я имею в виду конкретного человека, друга моего отца, который погиб в сорок третьем году во время великой воздушной битвы над Кубанью.

<Аплодисменты>
   Вы знаете, когда говорится о поэтическом театре, я в самом начале вам сказал то, что это не обязательно на ст…
<—>
   …опять. Но я не видел ни одного человека в зрительном зале, у которого бы не <—> и мужики, так сказать, хлюпают, так, а женщины — навзрыд. Потому что это, правда, подымается до уровня настоящей трагедии. Вот так поэзия вместе с музыкой они подымают ещё прозу до уровня трагедии. Ну вот, ну можно очень много говорить о поэтическом театре, это тема для многих-многих рассказов и разговоров, иллюстрировать её можно разными-разными отрывками и из наших спектаклей и песнями, и чем угодно.
   Я хотел ещё только немножечко вам вот о чём рассказать: я работаю и в кино тоже как автор песен, потому что всегда когда меня зовут в кино, они всегда обычно просят: «Володь, может быть, ты чего-нибудь напишешь и споёшь?» И я обычно всегда и писал, и с удовольствием пел. Потому что раньше я пел чужие песни под гитару, так: «О! Тут случайно в кустах рояль». Вон на стене гитара случайно, я снимаю эту гитару, значит, и начинаешь наигрывать какие-то песенки, там петь. Но э… как-то случилось так, что в фильм «Я родом из детства» меня при… пригласил сниматься мой друг Витя Туров, человек, который сам родом из детства. Его угнали вместе с матерью в Германию, потом он полгода возвращался один, потеряв её, когда их освободили американцы. И всё-таки пришёл домой в восемь лет один пацанёнок по дорогам Европы прошёл и приехал к себе в Могилёв, пришёл. И вот он снимал картину про то время, про сорок пятый год и попросил, чтобы я написал несколько песен. И одну из этих песен вначале вы слышали, называется она «Братские могилы». Мы долго мучились, как вставлять эти песни. А вот, например, одна из них, вы помните её, «В холода» называется она:

   Она звучит в пластинке, когда идёт сцена у нас с Ниной Ургант. Я играю там тридцатилетнего человека, который горел в танке, который иск… с искалеченным лицом седой в тридцать лет вернулся домой после госпиталя и играю я человека по… по имени Володя, и имеется в виду, что этот сам Володя тоже пишет свои какие-то песни будучи на фронте, там, стихи, и поёт их под гитару. Так что никаких нарушений мы не допустили. Потом э… песню э… вдруг на… на рынке моим… моим голосом инвалид поёт песню, которая называется «Штрафные батальоны».

   А потом в самом конце Марк Бернес поёт песню «Братские могилы», уже своим голосом, так сказать, голосом из тех времён, потому что голос Марка Бернеса всегда сопряжён со временами послевоенными, в самом-самом начале сразу после войны. И мы его специально попросили спеть. Я с ним дружил в конце его жизни очень, он пел мои песни и любил их, и даже мы собирались сотрудничать дальше. Но, к сожалению, он, вот умер, и всё на этом оборвалось. Но вот я хотел вам рассказать какой удивительный случай произошёл с этой песней: она поётся голосом Бернеса, значит, такая стена выщербленная вся осколками снарядов, пуль, внизу стоят… не стоят... просто могилы неизвестных солдат, и приходят женщины заплаканные и кладут цветы и просто зелень на эту самую могилу. И мы получили письмо от одной женщины, которая потеряла память, она больна была, когда на её глазах в сорок втором году расстреляли двух сыновей. И она была больна — иногда дома, иногда в больнице — и вдруг она написала нам письмо, что вот я вспомнила это место, это было именно там, где вы показали эту стену. Но самое интересное, что этой стены не было, мы её построили, понимаете. Она… это была ошибка, но, вероятно, на неё такое сильное воздействие произвело вот это изображение вместе с той песней «На братских могилах», которую пел Бернес, что ей показалось, что она вспомнила. И она себя чувствовала после этого лучше и писала нам очень много. Вот такие истории бывают.
   Значит, э… вот вы знаете, э… в кино совсем сложно работать с песнями, потому что, если ты в театр написал, это идёт, ты можешь переработать, переделать, переиначить, вставить в другое место, в кино это почти невозможно. Ты по… пишешь и всё уже дело режиссёра, как её поставить песню. Иногда бывает так, что отсняли весь матерьял, посмотрели, а написано, там, пять или шесть баллад, а они не входят. Не входят в матерьял. У меня недавно был такой случай с «Бегством мистера Мак-Кинли», где написано вот такими метровыми буквами, что я там играю чуть ли не главную роль и пою, там, с утра до ночи. Вот. Ничего подобного там нет. Я написал туда девять баллад, из них вошло полторы. Вот. Поэтому зритель в полном недоумении, потому что рекламный ролик сделан в основном на моей песне, все думают, что я там пою от начала до конца. Это не… не так. Просто песни не вошли в кино, она… весь матерьял приобрёл совсем другой оттенок, и песни были… Меня всегда успокаивают, говорят: «Это, — говорят, — знаешь, Володя, просто твои песни сильнее чем фильм», понимаете. Вот. Я говорю: «Ну да». Поэтому они идти не могут. Я говорю: «Ну, хорошо, всё понятно». Но всё равно это бывает очень досадно, я обычно продлеваю жизнь таким песням, пытаюсь записать их на радио или на пластинку, или просто исполняю их вот так вот в компании друзей, чтобы они расходились, так, сами по себе. Они всё равно расходятся, я ничего не могу с этим сделать. Иногда приезжаешь в другой город, написав песню неделю тому назад, а мне из зала текст подсказывают, поэтому… Щас техника такая — так-так — кто-то сидит уже с магнитофоном, щёлкает, я слышу. Вот, значит, завтра уже будет всё… Вот. Значит, э… а вот, например, из удачных использований моих песен в кино — это был опыт э… в фильме э… «Вертикаль». Я не буду вам петь песни из этого фильма, потому что они довольно широко известны, но вы помните, что режиссёр нашёл такие возможности поразительные для песен, когда не мешает изображение вам слушать текст и не мешает вам текст воспринимать изображение. Например, я начинаю песню, альпинисты уходят на… на подъём, а потом, когда она кончается — они уже на вершине. То есть, и временно очень выгодно для фильма — прошло десять часов времени, песней заменено время, понимаете. В то же время она даёт вам какую-то новую информацию всегда каждый раз. Никогда изображение в этой картине не мешает вам воспринимать текст, даже в самой последней песне, хотя там что-то происходит, мы все расходимся, разбр… разбредаемся по городу и  так далее, но вы легко и очень точно воспринимаете эту песню. Хотя она… эти песни в фильме «Вертикаль», они не вставные номера. Вот, вы знаете, например, когда я ехал в горы, я не знал ещё что н… что напишу песни для этого фильма, просто мне сказал Слава, говорит… Говорухин, режиссёр этого фильма, говорит: «Захочешь — напишешь, не захочешь — нет. Это не… не в этом… будешь сниматься просто». И мы однажды были на леднике Кашкаташ, там, значит занимались ледовыми занятиями, ходили по ще… там, прыгали через щели э… через трещины… И вот вдруг бежит какой-то человек и говорит, что там потерпела бедствие группа альпинистов команды ЦСКА. Они вышли на штурм пика Вольная Испания, их побило камнями, потому что они вышли в самый камнепад, желая быстрее преодолеть… эту вершину взять, чем другие группы. И вот, значит, они вышли… а вы знаете, там снежок подтает, и часа в три в четыре начинают идти камни. И вот их побило камнями, и о… двое из них погибли. И я… мы помогали спускаться их раненым товарищам и всё… И потом через какое-то время появилась песня «Здесь вам не равнина», вы тоже её помните. А потом у этой песни совсем странная судьба. Пе… слова из этой песни стали брать и высекать их на камнях э… на могилах погибших альпинистов, так принято там, «Другие придут, сменив уют, на риск и непомерный труд...» или вот «Тот камень, что покой тебе подарил...» У меня много-много дома фотографий присланных альпинистами с гор, где, значит, на этих камнях написаны слова песни. Вот.
   Ну что же, я хо… хотел вам кое-что показать из кино, но я вдруг подумал, что, может быть. мне показать вам из того, что не осуществилось, верно. Потому что так вы можете услышать это в фильмах или на пластинках, а так — нет. И вот я вам хочу щас показать одну песню тоже из неос… из неосуществившихся работ в кино. Я написал для фильма «Робин Гуд» несколько баллад. Было их шесть. Написал музыку к этому фильму, и потом, когда сдавали эту картину, выяснилось что они, как говорится, другого качества, чем изображение. Э… решили, что вот, "Робин Гуд", значит, он — приключенческий фильм, мы уже видели и раньше и в качестве трофея и так далее. Но этот фильм мы и хотели сделать так, я эти писал… писал эти баллады ещё до того как картина была сделана, именно так, чтобы была какая-то ностальгия по детству, по ощущению вот этому, грустно-приятному ощущению детских лет, когда всё воспринималось открытыми глазами, и когда ты совсем не задумывался о том, что Робин Гуд, там, одной стрелой убивает десять человек, а он их всё-таки убивает, кровь льётся, и не от хорошей жизни они скрываются в лесах эти вольные стрелки и так далее. И вот мы написали таких несколько баллад. Но они, к сожалению, не вошли. Одну из них я вам хочу показать. Баллада эта называется «О двух погибших лебедях». А идёт она тогда, когда вернулся рыцарь, встретил свою любимую э… которая должна была выйти замуж, обманутая другим рыцарем. Наконец всё произошло хорошо, случилось там. Робин Гуд помог и все остальные. И вот идут в церковь, их венчают, они выходят из церкви и их, значит, взревновавший и озлобленный бывший её жених, соперник этого сэра Алана, он их убивает обоих с колокольни. И потом идёт дождь, они лежат, как два лебедя, правда, и такая песня идёт.

<Аплодисменты>
   Ко мне часто обращаются и спрашивают: «Почему ты, Володь, ты не пишешь больше сказок?» Ну, я пишу сказки, но только уже не просто чистые сказки, придуманные мной, а просто песни персонажам сказочным. Вот, например, недавно в фильм «Иван да Марья» я написал несколько песен. И вот, например, там у меня есть песни, которую поют Нечисть, разные, там, бабы-яги всякие, лешие и так далее. Вот, например, Соловей-разбойник поёт там такую серенаду своей... любимой царевне Аграфене.

   Вот такую он поёт, Соловей-Раз...
<Аплодисменты>
   А вот вся Нечисть. У них, у каждых есть по куплету, у этой Нечисти. Например:

   Вот!
<Аплодисменты>
   Всегда когда я работаю со своими товарищами по кино в таких праздниках кино или на встречах с киноартистами, они работают с роликами, а я, значит, сам по себе, потому что я не люблю работать с роликами из-за того, что это уже было сделано давно, когда-то и что, собственно говоря, это показывать. Ну, иногда любопытно и самому посмотреть. Вот. Но обычно всегда они рассказывают какие-то курьёзные случаи, которые происходили на съёмках, в кинематографе, и зрители всегда этим интересуются. Я это знаю, и поэтому однажды я взял, да и написал песню про один случай. Случай был такой. Есть знаменитый актёр в мире, называется он Шон О'Коннери. Он знаменит тем, что он сыграл в нескольких сериях про Джеймса Бонда супершпиона, суперагента 07, значит в фильмах по Яну Флемингу и был знаменит и сейчас знаменит необыкновенно в мире — ему прохода просто не давали. И вот этого самого Шона О'Коннери взяли и пригласили к нам сниматься в фильм "Красная палатка". Он очень беспокоился, что его тут раздерут на куски и всё, но он… вдруг увидел, что… а у нас его никто и не знает — у нас этих фильмов никто не видал. Ну, и как-то его оставили в покое, и он ходил тут, дышал полной грудью впервые без охраны. Ну вот. А потом заскучал потому что привычка-то есть всё-таки к низкопоклонству, понимаете. И он говорит, что надо бы устроить какой-нибудь вечер, вечеринку, какой-нибудь праздник и… Там сделали, пришла администрация, он накупил всяких иностранных напитков в "Берёзке" и пришёл, обставил это всё, ну и всех развлекал, как-то там… Всё думал, ну, когда же его начнут тут узнавать… по-американски. А там никто не понимал, особенно, по-американски. Всё выпили, съели да ушли. И он остался… <Смех в зале> Он остался один и говорил: "Да, правда, это таинственная страна!" <Смех в зале>

<Аплодисменты>
<—>
   "... на трассе".

<Опущен 1 куплет>
<Аплодисменты>
   Песня эта написана в целях борьбы с "зелёным змием", но так как борьба уже кончилась, покончено с "зелёным змием", она устарела. Но я её спою просто по старой памяти.

<Аплодисменты>
<—>
   ...Вот послушайте эту песню.

<Аплодисменты>

        Появление сообщений об ошибках при обращении к файлам RealAudio, mp3, txt означает, что к серверу, на котором размещены эти файлы, нет доступа. Повторите запрос спустя некоторое время или на следующий день.
        Об ошибках в работе сайта Вы можете сообщить нам по e-mail .

        Если Вы располагаете любой информацией об этой записи (воспоминания очевидцев, недостающие песни, песни в полном объеме или с лучшим качеством, отсутствующие комментарии, фотографии, публикации с упоминаниями и т.д.), пожалуйста, свяжитесь с нами по e-mail :