ВЕДУЩИЙ: Автор песен Владимир Высоцкий.
<Аплодисменты>

<Аплодисменты>
   Спасибо.
   Ну, я ещё ничего не сделал, а вы меня так уже принимаете. Здравствуйте, дорогие товарищи макеевчане. Вот, видите, я специально даже спросил, как вас называть: макеевцы или макеевчане, оказывается, или макеевичи. Вот. Но всё-таки, значит, я, по-моему, произнёс правильно. У меня только одна просьба большая. Если можно, дайте в зрительный зал какой-нибудь свет, а то я лиц не вижу. А у меня же всё-таки нету оркестра никакого. Я должен разговаривать. Потому что у нас сегодня концерт-встреча, верно? А встреча всегда хорошо протекает за круглым столом, когда есть хорошая закуска и... <Смех в зале> Э... Поэтому э… э… И всег... И, самое главное, когда существует между людьми нормальная человеческая беседа. А какая может быть беседа, если я вас не вижу? Тем более, что, конечно, никакой беседы не получится. Всё равно будет монолог. Но я абсолютно уверен, что у вас ко мне, наверное, есть много вопросов, просьб и предложений. Для того, чтоб предвосхитить эти вопросы, а я надеюсь, что они будут творческого плана, так сказать, не из личной жизни: сколько раз женат, разведён, <смех в зале> воевал, там, или нет. Вот. И другие всякие. Р… Разговоров много ходит об актёрах. Вот. Но я об этом спою немного позже. Э... Ну, э… я думаю, что я в нескольких словах расскажу вам о работе своей в театре и в кино, и буду перемежать этот свой небольшой рассказ, буду перемежать песнями из фильмов и спектаклей. Песен, которые я писал для других певцов, для коллективов других, для себя и для пластинок. Так что вы не успеете особенно устать, ну и особенно отдохнуть я вам не дам. Вот. Будет ритм такой у нас сегодня очень подвижный.
   Итак, работаю я в Москве, в московском Театре на Таганке. На Таганке раньше была тюрьма... раньше был театр. <Смех в зале> Нет, там была, кстати, и тюрьма. Действительно, Таганская площадь знаменита своей тюрьмой, где до революции сидели политкаторжане. И ещё эта тюрьма знаменита потому, что Владимир Маяковский, когда ему было всего одиннадцать лет, принимал участие в подкопе под эту тюрьму, и они освобождали женщин-политкаторжанок. Так что эта тюрьма известная. Но там был театр, который назывался московский театр Драмы и Комедии. Этот театр девять лет тому назад перестал отвечать запросам публики. В газетах стали его поругивать. Он не отвечал репертуарной политике, и решено было его реорганизовать. Ну а вы знаете, как проходит реорганизация? Просто выгоняют старого руководителя, назначают нового. Вот. Он приводит, естественно, с собой других своих людей. Так оно и получилось у нас. Главный режиссёр нашего театра, Юрий Петрович Любимов — он известен вам, вероятно. Он был знаменитым артистом. Он играл много в кино. Например, он играл роль Пятницы в фильме "Робинзон Крузо". Играл во многих симоновских сценариях по постановкам Столпера "Далеко от Москвы", "Лётчики" и так далее. Он был актёром э… театра имени Вахтангова в Москве. Играл там большие роли и одновременно с этим преподавал в институте в театральном. И на выпускном курсе этого института э… учили... в училище имени Щукина, он поставил спектакль, который назывался "Добрый человек из Сезуана".
   Надо вам сказать, что этот спектакль в Москве произвёл впечатление "разорвавшейся бомбы". Было столько вокруг этого разговоров, что сейчас просто даже смешно вспоминать. Было много противников, которые очень возражали. Было много сторонников. Наконец, сторонники взяли верх, появилась большая статья Константина Симонова в "Правде" об этом спектакле, и решено было, что... ч... чтобы этот коллектив не распадался, чтобы этот спектакль сохранить. Обычно, знаете, заканчивают институт и уезжают. Так вот решено было этот коллектив оставить. И в этот прежний театр, где как раз сняли главного режиссёра, назначили главным режиссёром Любимова. И вот эта вот компания молодых людей, которым было тогда двадцать один–двадцать два года, окончивших училище, пришли в этот театр. Стали играть спектакль "Добрый человек из Сезуана".
   Но почему был такой успех у этого спектакля, почему? Он был, прежде всего, необыкновенно ярким и совершенно необычным по форме. В этом спектакле совершенно нет н… никаких декораций. Стоит глухая стена дома сзади, два таких тротуара сделаны из фанеры, актёры э… без гримов, со своим лицом, даже если они играют людей старше себя возрастом. В этом спектакле очень много песен, очень много музыки. Музыку написали м… на стихи Брехта актёры нашего театра Хмельницкий и Васильев. То есть, они были тогда студентами. Значит, мы сами написали и музыку. И вот этот спектакль, такое яркое, красочное зрелище, где есть прямо выходы на зрительный зал. Вот, например, я играю в этом спектакле роль безработного лётчика, пою там песни, играю э… главную роль. И вот, например, когда в лю... в какой-то момент, в определённой сцене с… со своей партнёршей... например, сцену в парке мы играем, я выхожу на зрительный зал и какую-то основную мысль прямо говорю в зрительный зал. Это специальный приём есть такой, отчуждение называется. Я отхожу от сцены и разговариваю со зрительным залом. Это очень многие театры московские взяли на вооружение, но тогда это было новшество и это всегда, знаете, как-то даже, я бы сказал, нервирует немного зрительный зал, что вот вдруг выходит человек из образа и начинает с ними разговаривать. Вот. Песни были замечательные. Эти песни поют во многих... сейчас и с эстрады, и во многих других театрах.
   Ну, встал вопрос о том, что делать дальше. Мы играем двадцать раз подряд "Доброго человека из Сезуана" и нужно делать ещё что-то. Ну и в это время близился юбилей Лермонтова, и нам сказали вот... А театр был старый и он пр... он совсем запущенный был. Протекал, зрители ходили в шубах, и вёдра стояли в фойе — капало. И нам говорят: "Вот вы сделайте спектакль к юбилею, а мы вам ремонт сделаем". Значит, мы сделали спектакль, нам сделали ремонт. Ну вот. Ремонт был плохой, спектакль тоже. И мы его... <смеётся> и мы его, значит, очень быстро... Сыграли мы его сто раз и сняли с репертуара.
   Потом эта брехтовская линия продолжалась, и мы поставили спектакль, который называется "Десять дней, которые потрясли мир". Я в двух словах остановлюсь на этом интересном спектакле, потому что это наша классика. Я вчера его ещё играл в Москве. И этот спектакль действительно удивительный. Мы его сыграли пятьсот раз за восемь лет при неизменных аншлагах. И вот, значит, почему. Ну, во-первых, когда вы подходите утром к зданию театра, вы всегда увидите около кассы людей, которые стояли всю ночь за билетами. У нас стоят иногда по две недели отмечаются, месяцами стоят люди. Летом хорошо ночью стоять. А зимой-то — не очень. Они пишут, значит, номерки на ладони для того, чтоб попасть в театр. Секрет м… успеха, я думаю, в нескольких вещах. Первое — это потому, что у нас спектакли яркой направленности гражданственной, всегда в яркой форме. Никогда не будет вам скучно. Ну и ещё, потому что мы играем всегда с полной отдачей. У нас актёры довольно молодые, в общем. Щас мы постарели на восемь лет, но всё-таки молодой состав и поэтому, когда видишь, что стоит такая громадная толпа около театра — ну, просто рука не подымается играть в полноги. Мы играем в полную силу, с полной отдачей. Потом мы сами очень многое делаем для нашего театра. Ну вот. И спектакль "Десять дней, которые потрясли мир" — он так и сделан. Туда я... я писал очень много песен, стихов, музыки. Писали наши актёры туда песни и музыку. Инсценировку написал главный режиссёр. А действие это такое. Называется оно так: м-м-м… "Представление с буффонадой, пантомимой, цирком и стрельбой". И это н… совсем не обман зрителей. Вас никто не обманывает. Вы на самом деле всё это увидите в спектакле. Половина седьмого вечера, когда вы подходите к театру, развеваются флаги, висят плакаты вре... революционных лет, и актёры нашего театра в одежде революционных матрос и солдатов с гитарами, с балалайками, с гармошками выходят на улицу и поют всевозможные песни. А рядом у нас ресторан, "Кама" называется. Из этого ресторана выходят люди навеселе, подвыпившие, смотрят — флаги висят, думают, что они какой-нибудь праздник пропустили, поют с нами, значит, вместе танцуют, поют там. Вот. А потом наступает время, когда пускают в фойе. Ну их, конечно, не пускают, потому что стоит около двери несколько человек, наших актёров, со штыками с настоящими, одетые солдатами, отрывают у вас билет, накалывают его на штык, пропускают. Вы входите в фойе, которое оформлено под время тех лет. Тоже много плакатов, флагов. Стоит помост, пирамида из винтовок. И висят три ящика — чёрный, жёлтый и красный. И вот если вам понравился спектакль, то тогда вы квиток билета опустите в красный ящик, не понравится — в чёрный, а если останетесь равнодушными — в жёлтый. Ну мы... мы это дело потом всё вытаскиваем и выбрасываем. Ну, правда, предварительно подсчитаем, сколько было "за", сколько "против". Так вот я вам должен сказать, что в жёлтом ящике никогда... почти никогда... вернее, просто никогда не бывало бумажек. Так э… поэтому мы заключаем, что людям или нравится, или не нравится, но равнодушных людей на спектакле не бывает. А это всегда признак искусства. И вот э… на помосте на этом ещё в фойе, мы выходим в одеждах, в которых мы будем играть: в масках, в париках, там, кто нужно, в о… в опре... в разной совсем одежде, с гитарами и с гармошками, и поём песни, которые заканчиваются такой частушкой:

   Ну и все зрители сво... спокойно вздыхают, думают, щас придём в зал, отдохнём и бу… начнётся... кончилось это безобразие и начнётся настоящее представление. Вот. Но не тут то было. Они откидываются на спинку кресла и думают: сейчас мы отдохнём. И выходят в это время из боковой двери матрос, рабочий и солдат. Вот так вот выстраиваются по диагонали с оружием и стреляют. Причём, значит, <смеётся> стреляют холостыми патронами, но... вверх, не в зрителей. Но огонь... У нас зал маленький, пахнет порохом. Некоторые слабонервные не выдерживают. Их вы… выносят в фойе, чтобы они там отдохнули. Ну, правда, они спек... Билет достать трудно, поэтому они попьют там чего-нибудь — нарзану — и приходят до… досматривать. Вот. И потом начинается действительно оправдание этой афиши. Тридцать две картины в этом спектакле, которые решены в абсолютно разном ключе. Там есть цирковые номера, есть элементы пантомимы. У нас есть целая группа, которая занимается акробатикой и пантомимой. Есть очень много песен, реальных сцен, элементы кукольного театра. Целый такой громадный калейдоскоп. Кроме всего прочего, там двести ролей. А артистов у нас — сорок шесть человек. Мы на хозрасчёте находимся, так что поэтому нельзя двести артистов взять в такой маленький театр. Ну и, совершенно естественно, что мы играем по нескольку ролей одновременно. Причём, я повторяю, мы играем без гримов. Никто не клеит ни бород, ни седых париков, ничего. Токо иногда там или надевают маску, или просто меняют одежду. И никогда у зрителей не возникало каково-то неловкого чувства: "Ну что это такое! Он играет старика, а он молодой!" Так что всё внимание сосредоточено просто на внутреннем мире каждого персонажа.
   Это очень про... простая арифметика. Дело в том, что театр — искусство условное. Если на стене нарисовать море, то вы ж прекрасно понимаете, что это море. Настоящее море лучше, чем задник, понимаете? Если построить какую-нибудь избу, все знают, что это из пустых брёвен. Ну, кого обманывать? Зритель искушённый: радио, телевидение, газеты — все всё знают. Чего его обманывать? С ним можно... Зрители — как дети. С ними можно договориться, скажем, вот сегодня вот эта компания молодых людей, не рисуя себе никаких рож на лице, просто вот так, в своём виде, попробует показать вам определённых людей в определённых обстоятельствах. Через пять минут зритель привыкает к этому прекрасно и всё воспринимает так, как если бы мы и гримировались, и делали другой голос, и, так сказать, и походку меняли, и всё. Вот.
   Я в этом спектакле играю несколько ролей подряд. Я играю роль Керенского в маске, роль революционного матроса-часового у Смольного, играю роль белого э… офицера в картине "Белая гвардия", анархиста в картине "Тени прошлого", потому что у нас есть картина, когда опускается экран, сзади подсвечивают, и мы такими тенями, меняя на себе одежды, изображаем различных людей, которые уходят в прошлое. Такие тени. Я там играю, значит, анархиста. И потом я очень много пою от имени театра песен и зонгов, которые и сам писал, и писали мои друзья по театру. Так что это очень яркое, интересное зрелище, которое мы уже сыграли так много раз, неизменным, в общем, с неизменными аншлагами.
   Ну, дальше мы эту традицию продолжали. Я не хочу особенно долго останавливаться на спектаклях. Просто я вас приглашаю. Только не все сразу, конечно, но так по два, по три человека, если кто-нибудь подойдёте к театру и скажете, что вы из Макеевки, всё, что возможно, мы попробуем помочь, потому что всегда стараемся, чтоб приезжие по... попадали на наши спектакли.
   Ну а после этого э… мы поставили... У нас очень... Я не... Серьёзно, я не шучу. На самом деле. Вы можете приехать и проверить. Спектакль начинается в семь, приходите в половину. Мы являемся в половине седьмого.
   Теперь, у нас очень сильная поэтическая линия в наших спектаклях. Начали мы э… со спектакля "Антимиры", в котором м… дол... который должны были сыграть всего один раз в фонд мира. Значит, причём должно было быть это так: первое отделение сам поэт Вознесенский читал свои стихи, а второе — мы, актёры, играли его стихи. Мы поставили это очень яркое тоже, красочное зрелище. Все мы, нас двадцать человек, работаем в униформе, в чёрных свитерах, чёрных брюках. Сами играем на гитарах, сами написали музыку и только стихи — Андрея Вознесенского. Такой светящийся задник у нас из определённого материала. Он меняет цвет, и мы иногда контражуром, то есть... то есть декорации сделаны из людей. Ну, э… сыграли мы его один раз, и вдруг стали получать массу писем, в которых написано, что м… мы вас очень просим, поэзию любит очень народ, продолжайте играть этот спектакль. С поэтом сложно — он всё время уезжал на периферию: то в Америку, то в Австралию. Вот. И поэтому с ним, значит, было сложно и мы иг... стали играть без него. И вот уже играем много лет подряд этот спектакль.
   После этого м... Особенно я вам расскажу о спектакле, в который я впервые в жизни в своей написал песни профессионально. Этот спектакль называется "Павшие и живые" — пьеса о поэтах и писателях, погибших в Великой Отечественной войне. Некоторые из них и живы до сих пор, но так или иначе они прошли через войну. Это военный спектакль. На сцене горит такая чаша медная, горит ме... Вечный огонь, и зрительный зал перед началом спектакля, когда говорится: "Просим почтить память павших минутой молчания!" — весь встаёт, и горит Вечный огонь. И когда уходит по дороге э… актёр — э… погибший во время войны поэт, ну его, конечно, играют актёры, уходит, то зажигается Вечный огонь как бы в память о погибших. Я в этот спектакль впервые написал несколько песен. В этом спектакле я тоже играю несколько ролей: поэта Михаила Кульчицкого, поэта Семёна Гудзенко, а потом играю Чаплина, а потом — Гитлера. Так что, видите, в одном спектакле. Причём, это делается э… в новелле "Диктатор-завоеватель". Я о... В Чаплине я ничего себе не рисую, в котелке, просто вот так вот хожу по первой позиции, с такой вот штучкой. А потом тут же, на ходу, актёр, мой партнёр, рисует мне усы, здесь же рисует чёлку, прямо на зрителях. И я начинаю, значит, этого самого бесноватого диктатора... Там он... он сразу начинал, он был заводной, и они все отличались истеричностью. И он сразу: "<говорит по-немецки>" и зритель как-то сразу понимает, что это, значит, он и есть. Ну вот.
   И я написал песню э… в эту картину, которая называется... вот именно в этот кусок спектакля, который называется "Диктатор-завоеватель", написал песню немецких солдат э… ко... Они ведь в начале войны... Тут по двум... четырём дорогам спускаются четверо немецких солдат с закатанными рукавами, бравые и наглые, какими они были в начале войны. Ну как они уходили — наверное, многие знают, что их прогоняли по Москве несколько десятков тыщ, а потом делали дезинфекцию. Но тогда они надеялись на блицкриг. И вот я написал специально песню для вот этой вот картины "Диктатор-завоеватель".

<Аплодисменты>
   Потом мы сделали поэтический спектакль под названием "Пугачёв". Этот спектакль тоже имеет свою интересную судьбу, потому что… Значит, на сцене стоит громадный деревянный помост, который от задника так сверху опускается вниз. Стоит плаха, в которую воткнуты два топора. Иногда эта плаха накрывается парчой, топоры превращаются в подлокотники трона, и на ни... на них... на эту плаху садится Екатерина, и впереди с двором, значит, такие интермедии у нас написаны. А потом это всё действие переносится туда. Мы играем этот спектакль по пояс голые, в парусиновых штанах, босиком, с топорами с нас... с натуральными. В общем, довольно страшно. Цепи у нас и такие перекладины. Здесь, с этой стороны, спускаются несколько колоколов, в которых я стучу топорами после того, как играю роль Хлопуши, а с этой стороны — виселицы. И в зависимости от того, кто одерживает верх по ходу спектакля, значит, императорские войска или восставшие, то подымаются, скажем, подымаются мундиры, вздёргиваются как бы на петлю мундиры дворян или крестьянские, вот эти вот самые одежды и лапти. И вот это всё восстание, всё это мощное вот этот... написано, потрясающе написал Есенин эту историю. Они все движутся вниз, к плахе, вот этот бессмысленный, жестокий, но в то же время, очень сильный крестьянский бунт. Вот такой образ спектакля. В этом спектакле я играю роль Хлопуши, беглого каторжника, монолог, который страшно любил читать сам Есенин. И пришли две его сестры на спектакль к нам. Они живы. Видите, как бывает — Есенина нет, а они живы, сестрички, они про него рассказы... Они, сестрички, они сейчас старушки уже, божьи одуванчики. Но они э... они действительно, как божьи одуванчики, такие бе... беленькие все, очень симпатичные две старушки. Они рассказывали нам, что когда Есенин читал этот монолог, а он его очень любил, и читал его очень много раз, рассказывают, что от напряжения, от того м… запала и темперамента, с которым он читал этот монолог, он иногда себе ногтями продырявливал ра... ладони, и у него кровь выступала на ладонях, так он это прекрасно читал.
   Спектакль этот многие не могли... пытались ставить и не могли. Один раз пытался поставить Мейерхольд. Это э… прекрасный был режиссёр, но в это время... тогда был жив Есенин, и Есенин был человек упрямый. Мейерхольд — тоже. И вот они, значит, рассорились, расплевались, нашла коса на камень и, в общем, Есенин не отдал выбросить ни одного слова, а Мейерхольд не соглашался полностью делать. Ну и поэтому не поставили. Мы очень бережно отнеслись к тексту Есенина и даже добавили кое-что. <Смех в зале, откашливается>
   Ну вот. Поэтические представления — мы сделали спектакль, который называется "Пош... Послушайте!" по произведениям Маяковского. Причем, актёр нашего театра, мой друг, Веня Смехов, написал инсценировку. Туда вошли много его стихов, много воспоминаний о нём, целая история его жизни. Причём, впервые, мы первые сделали, пять человек играют одного поэта Маяковского. Совершенно пять разных людей. Пять его граней: Маяковский — лирик, Маяковский — сатирик, Маяковский — трибун. Один Маяковский у нас просто молчит, весь спектакль ничего не говорит. Очень хорошая роль у него. Он очень доволен. Вот. Такой молчаливый Маяковский. Он только так глубокомысленно смотрит в зал. Вот. Э… Но там звучат замечательные стихи э… Владимира Владимировича Маяковского. И он сделан... очень интересно решён этот спектакль. Там такие из азбуки такие кубики сделаны. На них написаны буквы и из них складываются названия стихов. Они работают, как декорации.
   Ну вот. Поэтические представления мы будем делать и дальше. Последняя премьера нашего театра — поэтический спектакль "Под кожей статуи Свободы" по произведениям Евгения Евтушенко. Э… Это его поэма так называется — "Под кожей статуи Свободы". Спектакль тоже сделан очень оригинально. Например, нету сцены, опущена глухая стена, на которой написаны всевозможные лозунги по-английски. Вот. И сидят, когда вы входите в зрительный зал, сидят двадцать человек студентов, наши актёры, американских студентов, и стоят такие штативы, на которые потом надеваются черепа из папье-маше, и на эти... на этих черепах... среди этих черепов всё происходит. Когда там тореадор, на них надеваются тореадорские шляпы, когда там Раскольников — во все эти черепа топоры воткнуты. Вот. А почему мы взяли эту декорацию? Однажды перед Белым домом была демонстрация протеста студенческая. И вот они в такой декорации разыгрывали, значит, протестовали против войны во Вьетнаме. Ну вот. Потом входят в зрительный зал полицейские. Первый ряд не продаётся. Они садятся на первый ряд, эти полицейские. Они в касках, с дубинками. И если кто-нибудь начинает себя слишком громко вести на сцене, они прям бьют по голове и вышвыривают туда, значит, за... за кулисы, как в хрониках в американских. Вот. И иногда если из зрителей кто-нибудь особенно распоясывается, там, начинает, то они тоже, так, встанут, помашут дубинками, но не бьют зрителя, конечно, но всё-таки намекают, что могут, значит... Поэтому у нас порядок идеальный на этом спектакле.
   Ну вот. Это немножко о театре. Я в нашем театре играю много ролей. Среди них такие роли, как э… "Жи..."... в "Жизнь Галилея" Брехта я играю роль Галилея. Начинал я её репетировать, когда мне было всего двадцать пять лет. А Галилею там от сорока шести до семидесяти. Играю я без грима, со своим нормальным лицом, почти не одеваясь. Такая у меня длинная хламида такая, в которых они ходили в тот... в то время. И тоже никогда не было никаких претензий от зрителя, что в последней картине, где он уже плохо видит, где он совсем старый, согбенный человек, которого согнули, вот, я единственное, просто замедляю немного речь и получа... И такой усталый взгляд, и просто получается старый человек. Вот. И н… ничего не меняю и не надеваю седых париков. Вот.
   Последняя моя работа, я играю много в нашем театре ролей, но последняя самая большая моя работа, и я думаю, что выше ролей нету, я сыграл Гамлета в... по… по пьесе Шекспира "Гамлет". Этот спектакль тоже решён необычно очень. Дело в том, что у нас на... в этом спектакле как отдельное действующее лицо действует занавес, громадный серый занавес. Когда вы входите в зрительный зал, этот занавес, сплетённый из шерсти... причём, придумали мы остроумно: мы взяли рыболовную сеть и в него... в девяносто ниток плели этот занавес. А так как работа трудоёмкая, а, значит, на это средств не отпущено, то мы, так, поклонников к этому приобщили. Они около театра всегда ходят, хо… хотят попасть. Мы говорим: "Пожалуйста! Только вот помогите!" Они пришли, нам сплели под руководством художника этот занавес. Громадный занавес — двенадцать на десять метров. Вот. Он такого серого цвета. Когда его освещают сзади, он похож на Галактику. Если спереди его освещают фонарями — он похож на Землю. Впереди вырыта могила, с натуральной землёю, он как-то сливается. Этот занавес ходит во всех направлениях: вокруг своей оси, вперёд, назад, по бокам. И он, например, сметает, вот, правых и виноватых, сметает в эту могилу, бьёт таким крылом. Он действует, как Судьба, этот занавес. И он иногда действует, как натуральный занавес. Например, за ним я убиваю Полония. Просто в этот занавес, значит, можно его проткнуть ножом. И в то же время он работает как просто о... одушевлённый предмет, этот занавес. Это — грандиозное изобретение. Оно даёт возможность не строить никаких декораций, а просто менять плоскость — и другая картина. Потом всегда зрителю хочется заглянуть, а что же там, дальше. Так вот мы иногда играем сцену, а потом разворачиваем занавес, а там король и Полоний подслушивают стоят. Потом обратно — продолжается сцена. Так, немного кинематографический приём. Даже монолог "Быть - или не быть" я начинаю — занавес идёт вот так вбок. Здесь играют король со свитой, а я с этой стороны иду за занавесом и говорю свой монолог. И получается параллельное действие. Точно, действительно, как в кино монтаж такой. Вот.
   Когда вы входите в зрительный зал, то сзади, около белой стены, сидит человек, одетый в чёрный свитер. Это я. И я сижу минут двадцать, пока зритель успокоится. Играю на гитаре всякие песни, пою. Вот. А потом... Это перед началом спектакля. А потом, когда начинается спектакль, выходят актёры, кричит петух. Они надевают траурные повязки, которые снимают с меча. Меч сделан... он похож на микрофон. Я подхожу к нему и пою песню на стихи Пастернака, которая называется "Гул затих". Вернее, называется это стихотворение "Гамлет".

   Вот. А потом начинается вот уже собственно спектакль, вот после этого такого вступления.
   Ну вот, это несколько слов я сказал вам о театре. Теперь кино. Ну что...
   Да, ещё просто буквально для того, чтоб завершить рассказ о театре. Меня часто спрашивают, уйду ли я когда-нибудь на эстраду или в кино, потому что в театре работать всё-таки трудно. Я вам должен сказать, что, конечно, я никогда не уйду из нашего театра. По собственному желанию никто ещё никогда не уходил. Так если поп... попросят очень и то неохотно. Начинает местком заступаться. Там говорят: "Давайте его оставим, на поруки возьмём или на договор". <Откашливается> Вот. Поэтому... Потому что работать у нас в театре очень интересно. И самое о… основное — это то, что мы не чувствуем себя на самой низшей ступени театрального искусства как исполнители, над которыми есть режиссёр там, э… автор, потом начальство, потом господь Бог. А актёры где-то только исполнители. Нет. Мы очень многое привносим в наши спектакли, пишем много музыки, стихов, пишем сами инсценировки. Даже наши актёры — они прекрасно э… на… пишут музыку сами и даже один... один парень у нас уже написал две инсценировки. Вот. Ну и поэтому работать, конечно, очень интересно, и я-то считаю, что всегда дело, в которое много вкладываешь, ну как в любимую женщину или в ребёнка — чем больше отдаёшь, тем дороже становится. Также и дело. Чем больше в него вкладывается, тем оно становится дороже. Поэтому мы наш театр все очень любим и так с... не собираемся уходить. Вот. И ещё у нас работать хотя очень трудно: мы начинаем в девять, с девяти до десяти на матах кувыркаемся для того, чтобы держать в форме себя, потому что у нас очень много элементов акробатики, пластики в спектаклях. В десять начинается репетиция до трёх, с трёх перерыв у нас. Пока домой поедешь, поешь. В половину шестого надо выезжать. В шесть явка. В семь начинается спектакль до одиннадцати. Так что никакой личной жизни нету, и личной жизнью нужно лучше заниматься прямо в театре, если возможно. <Смех в зале> И у нас... и у нас поэтому очень много супружеских пар. Вот. У нас в… очень много, действительно, таких э… семей прямо в театре. И у нас даже свои дети подрастают. А так как э… у на... в наших спектаклях, очень во многих спектаклях действуют дети, а мы не берём, там, женщин, которые называются по амплуа травести, чтобы они играли детей, притворялись, играли, такие, что им уже лет под... по сорок, а они всё детей играют. У нас натуральные дети. Мы их берём из интернатов, из музыкальных школ. А... и они очень довольны, потому что... Ну, к… вы сами понимаете, во-первых, они допоздна не спят. Вот. А потом их, знаете, как там: то апельсины, то конфеты. С ними возятся там. Им очень интересно. Они с удовольствием приходят. Но так как теперь у нас уже подросли свои, и дешевше будет. <Смеётся, смех в зале> Так что у нас наши дети будут играть в наших спектаклях. Ну вот, пожалуй, немно... несколько слов о театре, и всё.
   Теперь, в кино мне повезло значительно меньше, чем в театре, потому что я всё вначале играл каких-то разбитных парней. Всё это были про... разных профессий люди: шофера, монтажники-высотники, солдаты, моряки — но все они отличались одной чертой — они были такие разбитные, развесёлые. И почему-то в первых картинах я всё приставал к чужим девушкам, должен был так по ходу дела. И вот первый мой съёмочный день, приехал я в Карпаты...
<—>
   ...обед, как спуститься, потому что когда... всегда же наверх лезть легше, знаете, а спускаться труднее. Также и в горы, между прочим. Ещё есть искусство в том, чтобы спуститься. Надо спускаться на землю, это очень сложно. Подыматься-то ещё не очень, а вот надо спускаться — это труднее. Так вот э… монтажники пришли на помощь. Они... у них есть такой приём: они надевают очень такие плотные варежки и по канату прямо спускаются, и внизу тормозят. Вот долго уговаривали, наконец, я это дело проделал, и потом вошёл во вкус. И просто уже тянуло, как на палубу корабля просто, на этот самый верх. Ну а первый съёмочный день к вечеру был такой: представьте себе человека, которому всего двадцать лет, который впервые снимается в кино. Я приезжаю. Главную роль женскую играла Таня Конюхова. Я играл вот этого самого шофёра, по совместительству научился водить машину, так что кусок хлеба под старость лет есть. Вот. И, значит, э... А сцена заключалась в том, что в кабине автомобиля я должен был пытаться обнять Таню Конюхову. Ну, конечно, не саму Таню Конюхову, а персонажа, которого она играет. Я был тогда очень скромный человек, молодой. Я говорю, что нет, я не буду, она такая известная артистка. Чё это я буду к ней? Мне… Я стесняюсь. Нет. <Смех в зале> Очень долго уговаривали. И режиссёр говорит: "Володь! Ты что, с ума сошёл! Это написано в сценарии! Что за глупость!" Таня подбадривала меня, говорит: "Смелее, — говорит, — Володя!" <Смех в зале, откашливается> Я очень долго отнекивался, говорил: "Нет, я не буду, извините, пожалуйста!" И так далее. Но потом всё-таки согласился, и это было очень приятно. <Смех в зале> Ну а потом наступает возмездие. Дима Горин, который любит эту самую Галю Берёзку, он смотрит в окошко автомобиля, смотрит, что там происходит, и э… когда я спускаюсь, там, смотрю на колёса, вдруг он подходит ко мне, разворачивает, наматывает себе почему-то на руку кепку и бьёт меня в челюсть. Теперь тут начинается самое главное. В кино всё снимается натурально, по-настоящему, и не один раз, а по... А вот эту сцену мы снимали девять дублей подряд. Причём, Саша Демьяненко — он боксёр, и он говорит, единственное, что он может сделать — это ударить по другой. Так что приходилось, как по Евангелию, значит, чтобы для симметрии, чтобы одна не опухала особенно, так вот подставлять щёки. Вот. Я с тех пор думал, что больше никогда мне не придётся играть таких рулей... ролей, но не тут то было.
   Был фильм, который называется 713-й просит посадки". Там я играл американского солдата морской пехоты и должен был тоже приставать к чужой девушке, но так как я... у меня уже была практика, я вошёл во вкус, как говорят, тут уж я со знанием дела это всё делал. Но следующий кадр — опять. Токо тут до… наказывать должен был меня Отар Коберидзе. Он человек восточный, здоровый, темпераментный, у него глаз горит. Думаю: "Убьёт!" <Смех в зале> Значит, ещё оператору сказал, я говорю: "Ещё два дубля и я дам дуба!" Но оператор снял очень быстро, но с тех пор как-то мне не приходилось подобное делать. Играл я потом ещё несколько ролей, о которых просто щас я даже не вспоминаю. Это "Штрафной удар". Но я запомнил эту картину, потому что для того, чтобы самому выполнять трюки, я должен был полгода учиться ездить на лошади. Например, я сам выполнял сальто с лошади, когда она шла на препятствие. Сейчас нам запретили делать трюки актёрам самостоятельно. Есть специальные люди для этого. Правда, они существовали всегда, но после некоторых больших неприятностей, например, гибели Евгения Урбанского, запрещают актёрам самим делать трюки. Но какая странная вещь — всё равно тянет сделать всё самому.
   Вот, например, я снимался в картине "Служили два товарища" и там был такой эпизод, когда я стреляю себе в рот и потом так около палубы... и с палубы корабля, там невысоко, там, примерно, два с лишним метра с... с палубы... Но вода была тогда всего три градуса. Мы снимали в самом начале марта. Хоть это и Чёрное море, но там даже замерзала в этом году... в том году замерзал даже залив, бухта. И всё равно вот я говорю: "Нет, дайте я сделаю! Дайте я сделаю!" Ну, говорят :"Ну, ладно!" Режиссёр сделал вид, что не... не знает об этом. Принесли спирту, значит, растирать. И вот я первый дубль... И одежду э… сухую. Вот я первый дубль упал, вышел, меня растёрли, я снова упал, опять вышел, меня снова растёрли. Я упал, вышел, а потом говорю: "Мне море по колено! Давай ещё!" <Смех в зале> Вот. Потому что... Ну, действительно, спирт прошёл сквозь поры. Ну вот. Так, возвращаюсь назад немножко. Значит, вот это были такие картины, где я сам делал трюки, скакал на лошадях. Симпатичные были роли. Потом даже одну я такую роль сыграл, о которой мне щас просто противно вспоминать.
   Ну, я был жадный до ролей, до славы. Тогда ещё помоложе был, всё-таки в двадцать лет, когда снимаешься, начинаешь в кино любую ерунду, на любое соглашаешься, ли... лишь бы сняться. И вот был такой м… фильм, который назывался "На завтрашней улице". Сам-то фильм очень интересный. Это о стройке об ударной. Снимали мы на Плявинской ГЭС, жили прямо в палатках в лесу, недалеко от места съёмок. Была ударная стройка там, всё время были авралы, кипела работа. Вообще было замечательно и интересно. Но я играл такого типа там, ну ин... так… ну такого хорошего. Кто-то решил, что почему я всё плохих, давай хороших. Ну, такого, что щас... Таких, во-первых, не бывает. Значит, он — бригадир земснаряда. Его все любят: начальство любит, друзья любят, жена любит, дети любят — ну просто все кругом. А живёт он в палатке, этот самый мой персонаж. И у него уже мебель куплена, а он всё отказывается от квартиры. Говорит: "Мне квартира не нужна, — говорит, — другим нужнее!" У него палатка уже протекает, ребёнки кашляют, жена чихает, а он говорит: "Нет, ни в коем случае!" Так что вот видите. Вот и такие пришлось играть роли.
   И наконец, очень мне повезло. Я познакомился и начал работать с прекрасным советским кинорежиссёром, довольно молодым, Виктором Туровым, который живёт в Белоруссии в городе Минске. Это человек интересный тем, что когда ему... Он.. Я снялся у него в первой картине, "Я родом из детства" называется эта картина. Вот он, этот Витя Туров, он, действительно, родом из детства. Когда ему было девять лет, его с матерью вместе... Во-первых, на его глазах, почти на его глазах быр… был расстрелян его отец. Взяли полицаи его и около дома расстреляли. Это первое потрясение было детское. Потом их с матерью угнали в Германию. Потом, после того, как их освободили, он потерял мать, и полгода один, пацаном, в девятилетнем возрасте добирался обратно и пришёл в Могилев, дошёл до своей Родины через всю Европу вот таким мальчишкой. И окончание войны, и всю партизанщину, самые лучшие партизанские картины — это снимал Витя Туров. "Через кладбище", например, его картина. Сейчас он снял фильмы э… "Война под крышами" и "Сыновья уходят в бой". И вот он какими-то удивительно совершенно детскими глазами, вот, видит и воспринимает, таким отобранным, чистым глазом детским все те события, как будто бы они происходили сейчас. И в них есть колорит окончания войны. И мы с ним так спелись. Я его очень полюбил. Что он мне доверил написать карти... в… песни в этот фильм.
   Одну из этих песен я вам сейчас покажу. Называется она "Братские могилы". Эту песню очень любил в конце своей жизни петь замечательный наш певец и актёр Марк Бернес, безвременно погибший. Не погибший, а умерший от очень тяжёлой болезни. Он её пел последнее время в концертах, и его светлой памяти, этого замечательного актёра и человека, разрешите посвятить эту песню.

<Аплодисменты>
   В этом фильме я играю роль капитана-танкиста Володи, который горел в танке и вернулся домой после полгода госпиталя, поседевший в тридцать лет человек с исковерканным лицом. Он заходит к себе в комнату, в комнате мебели нет, потому что сожгли её, было холодно. И всё-таки кто-то, добрая душа, пожалели гитару. И вот я снимаю эту гитару пыльную и, значит, протираю её, и так как я сам писал эти песни, имеется в виду, что мой герой, Володя, сам тоже пишет песни. И там есть песня о госпитале.

<Аплодисменты>
<—>
   ...лся такой "одесский" мой или я его ещё называю "бородатый период". Я в Одессе снимался четыре года подряд в различных фильмах. Сначала одесской киностудии "Вертикаль" и "Короткие встречи", а потом Мосфильма и Ленфильма "Интервенция" и "Служили два товарища". Потом "Опасные гастроли". Так что я почти четыре года провёл в поездах и в самолётах — то в Ленинград, то в Одессу. И после этого никак не мог спать в спокойной обстановке, нужно было меня трясти для того, чтобы уснуть. Ну вот. В фильме... О фильме "Вертикаль" особенно я вам рассказывать не буду. Я только вам хочу сказать одно: пословица "Умный в горы не пойдёт, умный гору обойдёт" — это глупая пословица. Потому что я был в горах когда, там очень много умных людей различных профессий и возрастов. Они с громадным удовольствием едут в горы, и человек, который был там хоть один раз, он уже никогда не сможет забыть их. Его всегда тянет туда. Тянет, как на Родину. Вы знаете, это поразительное чувство, как тянет обратно в горы. И я нахожу хоть несколько дней в году и обязательно выезжаю туда. Там — это не оттого только, что красивая природа, чистый воздух, что полезно для лёгких и для организма. Совсем нет. А просто оттого, что люди ведут себя в горах совершенно по-другому. Они раскрываются совершенно по-другому. Дело в том, что обстановка, особенно на восхождениях, очень приближённая к военной, и поэтому люди ведут себя, правда, как в бою. Это очень редко увидишь, такая взаимовыручка и слово "дружба", которое сейчас называют и кафе, и газеты, и листки всякие, и вот... и журналы — оно там, правда, в чистом таком, о… очищенном виде. У меня был случай поразительный там совершенно. Например, я написал вот эту песню, которую я только что пел вам, "Здесь вам не равнина", по поводу смерти майора Живлюка, который участвовал в команде на восхождении. Они шли на восхождение пика Вольная Испания, они брали. Причём, они хотели его сделать пораньше, чем другие группы до них. Как соревнование это было. И они вышли в самый камнепад, в три часа дня, когда как раз снежок-то так подтаял, и стали идти камни. И, в общем, короче говоря, им не повезло. Сошла лавина каменная и их побило камнями сильно очень. Одного насмерть, двух ранило. И двое остальных, которые остались в живых, остались вот на таком карнизике в тридцать сантиметров стоять около скалы для того, чтоб помогать спускать св... своих раненых тяжело товарищей, погибшего своего друга, потому что вертолёт не мог подойти: началась сильная непогода. А мы в это время занимались на леднике. Нам, значит, прививали навыки ходить по льду, вылезать из трещин, пользоваться ледорубом, потому что всё же в кино должно быть натурально, иначе никто не поверит. Хоть что-то мы должны уметь делать на экране из профессий тех людей, каких мы играем. Ну вот. И вот когда мы занимались, бегут какие-то два человека. Все группы в этот момент, когда терпит бедствие какая-то группа, все снимаются с занятий, с маршрутов и идут на спасение. Вот тоже такой вот, э… ну что ли, горный закон, когда все идут на спасение. И вот мы помогли уже когда они спустились вниз, мы помогли им идти по морене, этим двум ребятам раненым. Они когда узнали, что мы новички, они токо так немного опирались нам на руки. Оказалось, что одному был очень сильно разбит позвоночник, а у другого была трещина ре... бедра. Представляете, как им было больно, и они терпели, и никто слова не сказал. Ну, вообще это люди отдельные. Я-то, вам должен сказать, мне кажется, оттого, что вообще в… в горах человек просто проверяет, что... что он может, потому что там ведь никто не поможет, ну как: ни врачи, ни милиция, так, никто. Только твои друзья, с которыми ты в одной связке и больше... и больше никого. И токо можно надеяться на себя, на них и на случай. Вот.
   Э… м… Я написал песню, которую посвятил... это не из картины, это новая песня, которую посвятил погибшему в Альпах на спасательных работах замечательному, лучшему в мире скалолазу нашему советскому Михаилу Хергиани, которого даже английская королева назвала "тигром скал", когда он был в Англии. Вот. Он погиб глупо очень. Что говорить? Всегда бывают какие-то случаи. Но он был замечательный человек, и вот его памяти... Он всегда себя вёл, как в бою, в горах. И всё-таки, несмотря на это, он был какой-то лихой и весёлый человек. Я спою вам песню, которая ему посвящена. Называется она тоже "К вершине".

<Аплодисменты>
<—>
   ...словом, поезжайте в горы.
   Одновременно с этим я снимался в фильме "Короткие встречи", где играл роль геолога, который, значит, бросил тёпленькое местечко, которое он занимал в городе и пошёл заниматься своим прямым делом. То есть, они ищут серебро, находят его. Он человек со сложной очень судьбой. Я там пел песни. Вообще я вам должен сказать, что с картины "Я родом из детства" мне так уж повезло, что я почти во всех картинах, где играю, сам пишу тексты и музыку, и исполняю почти везде свои песни. Но прошло какое-то время, решили, что хватит, можно и так поснимать, и без песен. И я снялся в картине "Интервенция". Нет, я там тоже пел. Она ещё не вышла на экраны, эта картина. А ка... А "Служили два товарища", где я не пел. Играл я там роль белого поручика Брусенцова. Одновременно с этим снимался в "Интервенции", где играл роль э… большевика-подпольщика Бродского. Причём, эти два человека... Я делал даже почти один и тот же грим, в одном возрасте, действовали в девятнадцатом году в одном и том же городе, в Одессе. Всё снималось в Одессе, только совершенно два разных человека, стоящие по разные сторону баррикад. Один, вот я вам рассказал, такой разведчик по призванию, революционер Бродский, а другой — белый офи... поручик Брусенцов. Оба они люди очень талантливые, очень интересные, только один из них, значит, разобрался, куда идёт Россия, и он погибает в картине, его расстреливают, Бродский, вот, но он прекрасно понимает, что главное дело в жизни в своей сделал, и он поэтому на смерть идёт спокойно, без истерики, с сознанием выполненного долга. А другой, как вы помните, запутался, вы знаете, разочаровался в… в Белом деле, как он его называл, и на палубе уходящего за границу теплохода, среди... в толчее, когда уже никто ничего не знает, он пускает себе пулю в рот где-то там... И даже никто не заметил, так, сомкнулись волны — и был человек — и нет человека. Вот. Так что, видите, я играл двух совершенно противоположных людей в одно и то же время.
   Потом я снимался в картине, которая называется "Хозяин тайги". В этом фильме я опять тряхнул стариной: играл человека отрицательного, такого нечистого на руку бригадира сплавщиков Ивана Рябого. Пел я там песни. Одну хорошую песню, лирическую, которая называется "Дом хрустальный", а другую такую песню, которую мы поём вместе с Золотухиным. Я вам просто её напомню, не буду петь, потому что она рассчитана на дуэт.

   Ну вот, ну его, правда, судьба-то манила, там, выколачивал он рубли, но всё-таки украл шубу. <Смех в зале> Ну и его, значит, за это милиционер Серёжкин, как вы помните, в конце фильма арестовывает. Вот. Снимали мы это в тайге, под Красноярском, триста километров, деревня Выезжий Лог. Вот. Это было замечательное время. Мы жили со сплавщиками, которые учили меня, как бегать по молю, по движущемуся лесу. Это очень сложно. Растаскивать заломы. Так что, видите, всё-таки кино дает какие-то бОльшие возможности в смысле э… того, что нигде вы не сможете увидеть столько, сколько э… увидишь, когда едешь на те места, где происходят съёмки.
   Ну вот. И наконец, последняя картина, которую вы видели с моим участием, называется э… "Опасные гастроли". После этого я снялся ещё в картинах, я щас вам о них скажу. Но я не буду петь из "Опасных гастролей". Она недавно прошла и её ещё хотят пустить после моего отъезда по всем кинотеатрам. Вы услышите сами. Пою я там с оркестром. Поэтому я лучше прямо перейду уже к песням непосредственно, которых вы, вероятно, слышали меньше, чем этих песен.
   Последние м… дни, вот сейчас, я закончил две картины. Одна из них называется "Четвёртый". По пьесе Симонова снял режиссёр Александр Столпер. Играю я там главную роль американского журналиста. И вторая картина называется "Плохой хороший человек", в которой я игра... Это по повести Чехова "Дуэль". В ней я играю фон Корена, одного из участников вот этой самой дуэли. Обе эти картины скоро выйдут на экраны. Одна буквально в апреле, а другая выйдет, вероятно, в сентябре. Что буду делать дальше — у нас есть суеверие, у... у актёров. Мы почти никогда не рассказываем о том, что буд... будем делать дальше в кино. Вот когда утвердят, тогда, значит... Ну, планы обширные, большие, и если хватит сил — я постараюсь их выполнить. Вот.
   Я писал песни не только для э… спектаклей нашего театра и кино. Я писал песни для многих театров нашего... э… значит, и просто Союза, и для те... театров Москвы, и сейчас идут мои э… песни в некоторых пьесах в Болгарии, в Польше, социалистических странах. Вот. Поэтому я спою вам несколько песен из других спектаклей, из других кинофильмов. Теперь я просто буду подряд петь песни, немножко объяснять, если у кого возникнут какие-то вопросы. Ну вот.
   Послушайте песню, которая называется "Утренняя гимнастика". Песня эта шуточная, спортивная. Я сейчас её написал на пластинку, а вообще она из спектакля "Последний парад" в московском театре Сатиры. Главную роль там играет Але... Анатолий Папанов. Значит, это комедия. Там Папанов играет моряка, который вернулся из плавания, дес… девять месяцев без захода в порты они плавали, вернулись домой, крепко выпили, как вы понимаете. Всё-таки дома. И утром встали, у всех голова трещит. На столе стоит коньяк, можно похмелиться, но в это время включают утреннюю гимнастику. Они решают, что не будут. Это антиалкогольная такая песня фактически. Вот. И они решают, что они не будут пить, а начинают заниматься гимнастикой. Втроём, как полосатые черти, в таких тельняшках. Очень смешно они это делают. Но я буду петь один, потому что я её написал. Чё хочу, то и делаю.
<Начинает играть>

<Аплодисменты>

<Аплодисменты>
   ...Вот так вот!

<Аплодисменты>

        Появление сообщений об ошибках при обращении к файлам RealAudio, mp3, txt означает, что к серверу, на котором размещены эти файлы, нет доступа. Повторите запрос спустя некоторое время или на следующий день.
        Об ошибках в работе сайта Вы можете сообщить нам по e-mail .

        Если Вы располагаете любой информацией об этой записи (воспоминания очевидцев, недостающие песни, песни в полном объеме или с лучшим качеством, отсутствующие комментарии, фотографии, публикации с упоминаниями и т.д.), пожалуйста, свяжитесь с нами по e-mail :